Прелюдия: Империя - Юрий Ижевчанин

— Так что же, выходит, вы, гетеры, монополизировали любовь?

— А это соответствует самой идее цеха, — рассмеялась Толтисса. — Вы, оружейники, имеете монополию на оружие, шелкомодельеры — на роскошные платья, и так далее. А мы, гетеры, чем хуже вас? Так что, если ты принимаешь правила своего цеха, то тебе придется признать, что понятие любви принадлежит лишь гетерам.

— Это все равно, если бы цех поваров монополизировал еду, а цех парфюмеров — обоняние, — взвился Тор. — Естественное явление нельзя монополизировать. Можно лишь то, что ты сам делаешь.

— Естественное явление — соитие. Мы его и не монополизируем. Любая женщина может этим заниматься. А вот любовь мы делаем. Так почему же нам не иметь монополию на любовь?

— Разве вы ее делаете? — съехидничал Тор.

— А чем же мы еще занимаемся? Приходит человек сюда за соитием со знаменитой красавицей, а уходит с любовью в сердце. Сильной, красивой, но, правда, часто несчастной.

— Да, но любовь односторонней не бывает. Я не знаю несчастной любви. Есть лишь несчастная страсть — неожиданно для себя возразил Тор.

Примечание. Определение любви в старкской цивилизации: "Четыре единства: единство тела, единство души, единство ценностей, единство жизненного пути". Поэтому в ней невозможен был бы суд Маргариты Наваррской, объявившей, что любви между мужем и женой быть не может. Поэтому же классические любовные романы кончались не свадьбой, а смертью любящих или их расставанием. И поэтому же четко различалась любовь и влюбленность.

— Тор, ты прелесть! — вдруг сказала Толтисса, обвила его руками и страстно поцеловала.

Тор не мог сдержаться, и столь же страстно обнял ее и ответил ей тремя поцелуями. После чего чувство меры подсказало обоим, что стоит прервать объятия и вернуться в общество. Все вокруг зааплодировали, многие парочки тоже стали целоваться.

— Ну а на что же мог бы держать монополию цех гетер? — продолжила подковырки Толтисса. — Даже на несчастную любовь не может, поскольку такой просто нет. Да, поистине мы — несчастный цех.

— Ну. мог бы на какое-то вновь изобретенное извращение, — дерзко съехидничал Тор. — Но, по-моему, на такое открытие больше бы пристало иметь монополию цеху шлюх.

— Но ведь нет такого цеха, — ответила Толтисса. — Так что твой пример неправилен.

— Почему же? Я поправлюсь. Публичный дом мог бы. И ему бы пристало.

— Нет, Мастер, ты неправ. Есть кое-что, на что наш цех держит монополию. Хотя назвать это неестественным или извращением нельзя. Погляди-ка в мои глаза, — неожиданно посерьезнела Толтисса.

Тор глянул и увидел в них какую-то бездонную, но манящую и красивую, бездну.

— Готов бы ты был со мной нырнуть в такую бездну? — прошептала Толтисса.

— Готов, — неожиданно для себя ответил Тор.

Толтисса опять перешла на полный голос.

— А насчет любви ты, Мастер, прав. На нее монополии быть не может.

— Ну тогда и я имею право на нее, — улыбнулся Тор.

— Мы совсем заговорили общество. Давай сделаем перерыв, — поставила точку Толтисса.

Общество с удивлением взирало на такой поворот событий. Этот внешне диковатый Мастер, оказывается, достаточно умный человек и по-своему остроумный. А Толтисса, что же, собралась заканчивать карьеру и выходить замуж? И присмотрела себе Тора как будущего мужа? Конечно, законом допускалось брать в качестве второй жены полноправную гетеру хорошей репутации. Но кто думал, что Толтисса может выйти замуж за кого-то ниже короля? А впрочем, если бы она положила глаз на знаменитого художника или поэта, никто бы не удивился. Правда, здесь обычно браков не было, было лишь узаконивание совместных детей. Ну а такой знаменитый Мастер — чем же он хуже? Разве что шрамом? Но это как шрам воина, лишь добавляющий ему прелести и чести.

Толтисса подождала, когда все успокоились и выпили, провозгласив очередной тост за гостя. После этого выступил поэт, продекламировавший вирши, прославляющие Мастера, который является героем и на поле битвы, и в женских объятиях, и даже в подземельях страшного суда, который безжалостен в бою, но милостив к падшим врагам, которого украшают шрамы от битв и от огня, который и создает одушевленное оружие, и бьется им доблестно и честно. Много еще лести было в этих виршах, а под конец было еще славословие по поводу самой прелестной в мире возлюбленной Мастера.

— Ну, эти стихи не поют, — тихо сказал Мастер гетере, но отсыпал поэту золотых монет. Толтисса улыбнулась и вновь сладко поцеловала его.

— Беда, Мастер, в том, что люди одним словом "любовь" называют самое разное. Низкий народ, из тех, что считает себя культурным, даже называет этим словом простое соитие. Но есть несколько совершенно разных типов любви. Есть любовь-единство, любовь-покровительство, любовь-поглощение, любовь-уважение, любовь-страсть, любовь-песня, любовь-рок, любовь священная, как в священном браке, который величайшее благословение, если он сопряжен с настоящей любовью, и величайшее проклятие иначе. Я уже сейчас чувствую, что любовь-песня у нас с тобой точно получится: слишком много струн в наших душах играют гармонично. А вот насчет чего-то другого я пока не уверена. И самое главное в любви-песне — кончить ее вовремя, на последнем красивейшем аккорде.

Тут Толтисса вдруг осеклась, поняв, что она сболтнула в этом кругу кое-что из сокровенного знания Великих гетер. Она заметила, что ее ученицы и клиентки внимательно слушают, забросив своих кавалеров и затихнув.

— Ну ладно, нечего нам говорить о слишком серьезных вещах. Сегодня я и Мастер справляем свой праздник любви! Сейчас мы вместе споем балладу о нашем короле-основателе и прекрасной Габриэли из Линьи.

Эту балладу все знали, пелась она на Среднем языке, который произносили все одинаково, и хор спел балладу о счастливой любви, которую нашел будущий король во враждебном городе и которую похитил, покидая город, чтобы поднять восстание. Прекрасная пленница сначала была в отчаянии, а потом тоже полюбила своего почитателя, который стал затем королем и не расставался с Габриэлью до самой ее смерти.

Я в городе враждебном по улицам брожу,

В дворцах его, в трущобах врагов лишь нахожу.

Над мертвою страною я много слез пролил.

И вдруг волшебной тенью проплыла мимо ты,

Земное воплощенье небесной красоты.

Припев 1:

Стране и Габриэли я верен навсегда,

Друзья мне изменили и пали города,

Но сохранил я душу, жизнь не щадил свою,

Стремлюсь к великой цели и до смерти люблю.

В том городе коварном, среди интриг, измен,

Где жизнь моя тянулась как бесконечный плен,