Механика вечности - Евгений Прошкин

— Опять проверяете легенду?

— Да ну, это Фирсов. Ему по должности положено, ты на него не обижайся.

— Когда получаешь что-то бесплатно, о цене не задумываешься. Теперь кажется, что каждый час, прожитый до первого нажатия на эту проклятую кнопку, был наполнен счастьем. И смыслом. Как описать? Ваша молодость, она ведь тоже прошла в спокойную пору. Реформы восемьдесят второго…

— Экономический бум, тридцать семь копеек за доллар, возвращение эмигрантов, реставрация храмов, — мечтательно произнес Лиманский. — Нет, Миша, ничего такого у нас не было. Распад России на карликовые государства, безработица, преступность и гражданская война. Единственное, что не сумели выменять на хлеб и водку, — это ядерное оружие. Оно-то нас и сгубило. Мне тогда было двадцать три года, и я не очень переживал за далекий эстонский город. После мехмата МГУ я работал в одном институте, закрытом, но таком же нищем, как все остальные. Я обедал через день и донашивал дедовы туфли. Какое мне было дело до тех людей на берегу холодного моря? А потом — танки, английские и немецкие. Танки везде. И знаешь, никто не сопротивлялся. Просто надоело. Пропало что-то такое, ради чего стоило умереть.

— Но вам показали развалины, и это «что-то» снова появилось.

— Да, Миша, как ни странно.

— Только я не понял, про экономический бум — это откуда?

— Прожекты Тихона. Он мечтатель. Сядем вечерком, как начнет расписывать… И вот, гляди ж ты, угадал.

— Действительно угадал. Особенно курс американского доллара.

— Неужели? — поразился Лиманский.

— С точностью до копейки.

Впереди лежал разрушенный мост. Автобус свернул в сторону и, спустившись по откосу, медленно преодолел тухлое болотце, оставшееся от реки. Узкая дорога, уходившая в лес, была сплошь засыпана гниющим хворостом и напоминала старый тракт, самостийно прорубленный где-то в Сибири.

Природа выглядела почти здоровой: повсюду пестрела зелень, цветы, с веток верещало множество бодрых, успевших позабыть о человеке, голосов. Я даже заметил за ближними стволами чей-то пушистый хвост. Куцапов выхватил пистолет, но Мама заслонил ствол ладонью и сдвинул брови — этого было достаточно, чтобы Колян раздумал.

Справа лес оборвался не то полем, не то лугом, и Конь, съехав с дороги, направил машину прямо через него. На поразительно ровных угодьях буйно разрослась какая-то лебеда, заглушившая все остальное. Мощные растения с фиолетовыми зонтиками на верхушках стояли так плотно, что их можно было принять за новую культуру, высаженную здесь специально.

Конь прибавил скорости, и мы понеслись по полю, приминая огромными колесами снопы сорняка. Толстые стебли не ломались, они тут же вставали и, расчесанные ветром, вливались в бунтующее зелено-фиолетовое море.

— Как он не заблудится? — спросил я.

— Видишь старую сосну? Под ней — два сарая.

Сараи при ближайшем рассмотрении оказались обыкновенными строительными бытовками на салазках. Оба вагончика давно сгорели, их дырявые крыши провалились вовнутрь, а из окон беспардонно высовывались кусты все того же бурьяна.

Я тронул косую обугленную дверь, и она упала, развалившись на ворох черных досок.

— Не сюда. — Куцапов приобнял меня за плечи и подвел ко второй бытовке, пострадавшей от огня еще сильнее. — На всякий случай запомни: вон та, у дерева, — жилая, а это — паром. Заходи.

Внутри было сыро и душно, под ногами скрипели осколки мутного стекла и хрупкие хлопья ржавчины. Сверху нависала рваная кровля, не позволявшая солнечному свету достичь хлюпающей мерзости на полу. Сквозь трухлявую древесину проросла чахлая трава.

— Побыстрее там, — беззаботно бросил Конь. — Топливо не забудьте. — Он поскреб ногтями заросшее горло и улегся на сиденьях.

Мы встали в центре бытовки, и Куцапов включил свой синхронизатор.

Окна застеклились, крыша выгнулась, приняв прежнюю форму, а доски на полу перестали шататься и покрылись паласом — горелый сарай преобразился в скромный, но приличный летний домик. Мама толкнул дверь, и мы вышли на ухоженную лужайку под шикарной столетней сосной.

— Две тысячи восемнадцатый, — сказал мне Лиманский.

— Хозяин! — позвал Куцапов. — Пузырь, ты где? Из соседней постройки выглянул толстомордый мужик с необъятным животом.

— Зачастили вы, ребята, — сказал Пузырь.

— Тихон был?

— Аж два раза.

— Как это — два?

— А кто мне докладывается? Сначала через паром куда-то мотался. Вылез вот, сувенирчик поднес, — он показал бутылку. — Потом сел в машину и поехал в город.

— Черт, как неудачно! А другой у тебя нет?

— У меня что, таксопарк?

— Коля, не бесись, — сказал я. — Нам нужно встретиться с Тихоном? Прыгнем назад, он сам к нам придет.

— Промахнемся.

— С моим дыроколом — нет. Появимся на полчаса раньше него и подождем.

— Рискни. Только смотри не ошибись. Баба твоя у нас осталась. — И уже к Пузырю:

— Давно он здесь был?

— С утра. Часов в восемь, — ответил тот.

— Заводи на семь, — распорядился Куцапов и пошел к парому.

— Эй, а на свежем воздухе нельзя?

— Там дачи, домов триста, — проинформировал Пузырь, вытянув руку в сторону жидкого леса за полем. — Грибы, ягоды. В кустах — бесконечное спаривание. Зря, думаешь, сюда эти коробки волокли?

Я послушно спрятался в сарае и, убедившись, что все на месте, утопил ребристую кнопку.

— Пузырь, выходи! — крикнул Куцапов, высунув голову наружу.

— Привет, — зевнул заспанный паромщик. Желтая майка на бретельках и семейные трусы в горошек делали его похожим на клоуна. — Машины нет. Погодите, он обещал скоро вернуться.

— Кто?

— Тихон.

— Он здесь был?

— Только что уехал.

— Ты же говорил — в восемь! Сколько сейчас?

— Семь, — недовольно произнес Пузырь, посмотрев на часы. — А говорить я тебе ничего не мог. Мы с тобой уж месяца два как не виделись.

— Тихон давно отчалил?

— Полчаса примерно, — паромщик наконец проснулся и с ненавистью зыркнул на солнце.

— Как же это? — растерялся Куцапов.

— Что-то похожее я и сам вытворял, — объяснил я. — Есть только одно объяснение: Тихон знает, что его ищут, и не хочет попадаться нам на глаза.

— Давай сразу на несколько дней. Скажем Пузырю, чтоб его задержал. Тоже мне, кошки-мышки!

Я снова включил машинку, и мы перебрались в прошлую неделю. На крышу неожиданно упал дробный шум ливня. Через запотевшее окно нельзя было разглядеть даже сосну, стоявшую в пяти метрах…

— Тихона? Конечно, видел, — ответствовал, пошатываясь, Пузырь. — Я здесь для того и дежурю. Где он сейчас? В Москве. Вам бы минут на двадцать пораньше.

— Опять! — обозлился Куцапов. — Тихон один приходил, или с Кришной?