Механика вечности - Евгений Прошкин

— Вот оно! — воскликнула Ксения, хлопнув себя по коленке.

— Так-так, — оживился Иван Иванович. — Что вы там еще открыли?

— Кроме Тихона, кто-нибудь пользовался дыроколом?

— Это государственная тайна, — сказал Фирсов.

— Тихон первый, кто забрался так далеко?

— Да, — ответил Лиманский, невзирая на протестующие жесты Ивана Ивановича.

— В две тысячи третьем Латвия, Литва и Эстония вышли из состава России. В две тысячи пятом — война с Балтийским Союзом. Потом ввод войск ООН. Для вас это реальные исторические факты, для нас — последствия вмешательства в прошлое.

Иван Иванович запрокинул голову и мелко, по-стариковски, засмеялся. Куцапов выудил из склянки какую-то пилюлю и подбежал к Фирсову, но тот оттолкнул его руку и продолжал трястись, пока на глазах не выступили слезы.

— Наконец-то! — всхлипнул он. — Я все ждал, когда же вы объявите, зачем пожаловали. Отозвать Тихона! Дескать, все было замечательно, а он взял и испортил. А вы, бугаи, чего уши развесили? Вам бабу симпатичную показали, вы и растаяли! А я еще кой-чего соображаю, — удовлетворенно заметил Иван Иванович. — Варит еще умишко! Николай, давай лекарство.

Куцапов поднес ему новую таблетку, которую Фирсов проглотил не запивая. Потом он похлопал себя по груди, помогая таблетке провалиться в желудок, и невыразительно, как-то бесцветно, приказал:

— Казни их.

Левша бдительно вскинул автомат, а Веселый, растянув резиновые губы в безразмерной улыбке, отобрал у Ксении машинку.

— Иван Иванович, отложим до завтра! — запротестовал Лиманский. — Дождемся Тихона с Кришной, а там посмотрим.

— Если б им удалось что-то сделать, вы бы почувствовали перемены уже сейчас! — отчаянно крикнула Ксения.

— А как же погрешность? Сутки — туда, сутки — сюда.

— Сутки?! У нас разные дыроколы, сравните их!

Ксения порывалась что-то объяснить, но Куцапов уже толкал нас к выходу. Его каменные ручищи работали как поршни — за двадцать пять лет здоровья у этой сволочи только прибавилось.

— Кришна! — осенило меня. — В каких годах они делали пересадки?

— Не задерживайся, Колян, — сказал Левша.

— Кришна давно в земле! С две тысячи шестого!

— Что ты мелешь? — приподнялся в кресле Иван Иванович.

Куцапов замер и уставился на Фирсова. Ксения смотрела на меня с надеждой и недоверием. Она считала это уловкой — так же, как все остальные.

— Я видел репортаж, в котором показывали неопознанный труп. Ничейных покойников не бывает.

— Ближе к делу!

— Длинные волосы, прямой пробор, нос с горбинкой. И две татуировки: одна — «Кришна», а другая…

Второе слово вылетело из головы. Я исступленно тер виски, но ячейка памяти, хранившая эту кроху информации, скрылась под напластованием последних впечатлений.

— Это твой шанс, — тихо произнес сзади Куцапов.

— Иван Иванович, разрешите я их лично кончу? — попросился Веселый.

— Добро.

— "Навсегда"! — выкрикнул я, когда Роджер за спиной уже щелкнул предохранителем. — «Кришна — навсегда»!

— Точно, — сказал Левша. — Есть у него такая наколка.

— По телевизору видел? И что там еще было?

— Ничего.

— Две тысячи шестой? — с сомнением спросил Фирсов. — Тридцать восьмой — восемнадцатый — девяносто восьмой. Что они забыли в две тысячи шестом?

— Узнайте у своего Тихона.

— Гм… Ладно, Николай, запри их где-нибудь.

Куцапов отвел нас в дальний угол коридора и отодвинул грубый самодельный засов на железной двери.

— Что, голуби, струхнули? — осклабился он. — Я бы вас убивать не стал. Я ведь тебя признал. — Он хлопнул меня по плечу так, что чуть не проломил ключицу.

— Сначала взыскал бы за разбитый «ЗИЛ»? — предложил я.

— Какой еще «ЗИЛ»? — удивился Куцапов. — Грузовик, что ли?

— Спортивный, «ЗИЛ-917».

— Спортивный грузовик? Нормально. — Колян пригляделся ко мне внимательнее. — Ты же Миша, так? Тачку у меня увел. В две тысячи втором, кажется.

— В две тысячи первом. Красный «ЗИЛ-917».

— Я всегда на «БМВ» ездил. Тот у меня первый был, самый любимый, а ты ему всю правую бочину разворотил.

— Левую, — поправил я.

— Что ты меня путаешь?

— Это Тихон все перепутал. Тебе не в подвале сидеть положено, а водку с Федорычем кушать, — сказал я, подстраховываясь.

— Федорыч — да, человек был…

— Я, между прочим, так и не понял, почему ты меня тогда отпустил.

Куцапов сосредоточился и часто заморгал.

— Не знаю, — пробормотал он. — Помню, что охранял тебя, а с какой стати…

— Вот так охрана! А в мексиканском ресторане? Ведь чуть не застрелил!

— Ты что? — испугался Колян.

Я молча расстегнул рубашку и продемонстрировал ему белый рубец на животе. Куцапов выглядел совершенно растерянным.

— Это не я, — выдавил он. — Сейчас бы я не стал. Веришь?

— С трудом.

Колян тактично подвинул нас к камере и пообещал:

— Все прояснится. Вот только Тихона дождемся.

Петли оглушительно взвизгнули, затем тяжко лязгнул засов, и все смолкло. Мы с Ксенией оказались в кромешной тьме и на ощупь добрались до стены, хотя необходимости в этом не было.

— Хорошо, что ты про покойника вспомнил, — похвалила она.

— Повезло. Опять повезло, — развел я руками и случайно наткнулся на ее ладонь. Ксения жадно схватила мои пальцы.

— Темноты боишься?

— Нам теперь, как Кришне, бояться нечего. Поздно бояться. Завтра нас расстреляют.

— С чего ты взяла?

— Я об этом Фирсове кое-что слышала — еще там, в своем времени. Крутой он мужик.

— Куцапов тоже когда-то был крутым. Ничего, укатали Сивку одноименные горки.

— Все смеешься? Может быть, и правильно. Последние часы…

Ксения подошла совсем близко, так, что я ощутил тепло ее лица. Я ткнулся губами наугад, но попал в лоб.

— Это ведь не самая большая дерзость, на которую ты способен? — горячо шепнула она.

Я услышал звук расстегивающейся на джинсах «молнии» и почувствовал ее прохладную ладонь. У меня закружилась голова. Руки сами потянулись к Ксении, но вместо скрипучей куртки нащупали ее теплую грудь.

— Ксюша…

— Что?

— Ксюша. Такое сладкое имя…

— Скажи еще. Скажи!

— Ксюша. Сладкая девочка.

Мы стояли, прижавшись друг к другу телами, и я касался ее везде, где только хотел, и где хотела она, и нам было все равно, что происходит за пределами камеры.

Этой ночью я впервые увидел хороший сон. Что-то теплое и яркое. Оно опустилось с небес и окутало меня пушистой шалью, и я испытал настоящее счастье. Я долго думал, как назвать сновидение, и вверху новой страницы вывел: «Цветы».

— Тихона нет, — сообщил Колян, вгрызаясь в большой бутерброд. — Пошли, Фирсов кличет. Нате вот, перекусите. — Он вручил нам два теплых сандвича, из которых выглядывали бледные листья салата.