Механика вечности - Евгений Прошкин

— Допустим.

— Хорошие у тебя приятели. Вручают под видом тушенки радиомаяк, а потом звонят в ГИП. Скажи спасибо, что за вами послали мою группу, а то уже получил бы пяток иголок под ногти.

— Ты служишь в Гвардии Исламского Порядка? — спросила Ксения.

— Уже нет, — ответил он, глянув на дымящийся джип. — Пора, ребятки.

Веселый указал на небо. Со стороны Москвы к нам приближалось какое-то светлое пятнышко.

— Пойдем, Ксюша, хуже не будет.

— Это точно, — подтвердил Левша.

Я шагнул в дыру и невольно посмотрел вверх. Над лесом занимался чистый рассвет.

— Лето?

Партизаны вразнобой закивали и подставили лица восходящему солнцу. Воздух быстро прогрелся, и в деревьях беспечно запели птицы.

— Зачем мы понадобились Гвардии?

— Не вы, а синхронизатор. Без него им до Сопротивления не добраться.

Мы стояли на дороге, как заправские туристы. Если бы не оружие и мрачный вид бойцов, нас и впрямь можно было принять за путешествующих автостопом.

— На приличных людей мы не похожи, — заметила Ксения. — Не боитесь, что кто-нибудь увидит и снова донесет?

— Здесь нет посторонних. Сюда попадают только с дыроколом.

— В каком мы году?

— Недалеко, в тридцать восьмом.

— Всего двенадцать лет? В тридцать восьмой можно попасть и без машинки. Просто дожить.

— Нельзя, — отрезал Левша. — Это никому не удалось — дожить.

Из-за поворота показался какой-то железный монстр. Он был собран из разных частей по принципу «лишь бы ехало»: основой послужила ходовая часть легкого трехосного вездехода с огромными, как черные бегемоты, колесами, спереди была приделана наклонная решетка вроде тех, что когда-то стояли на паровозах, а сзади поднималась к небу длинная выхлопная труба с треугольной заглушкой на конце. Венчал этот образчик автомобильного зодчества корпус от старого автобуса со спиленной крышей. Забраться в машину можно было только по лестнице, сваренной из толстой арматуры.

— У нас тут холодов не бывает, — пояснил Левша.

— Пополнение? — спросил водитель с длинными волосами, собранными в хвост. — Чего там новенького?

— С начальством поссорился, — сообщил Веселый.

Автобус кое-как развернулся на узкой дороге, и мы поехали обратно в Москву.

— Не забудь оплатить проезд! — крикнул хвостатый.

Один из бойцов достал полуторалитровую бутыль с темной жидкостью и пустил ее по кругу. Каждый отхлебывал из горлышка граммов по сто, затем передавал спиртное дальше. Вскоре настал и мой черед. Пить мне не хотелось, но отрываться от коллектива было нельзя. В посудине оказалось поганое бренди, и я закашлялся после первого же глотка.

Ксения тоже пригубила, но чисто символически, и вопросительно посмотрела на Веселого.

— Отдай Коню, — кивнул он на водителя.

Ксения с сомнением взболтнула бутыль — там оставалось не меньше трети, но все подтвердили, что теперь очередь шофера. Конь умело закрутил жидкость в спираль и, задрав голову, вставил горлышко себе в рот. Раздались дружные аплодисменты. В считанные секунды спиртное перебралось в желудок, после чего водитель отбросил бутылку в кусты и затянул какую-то грустную песню. Все это время автобус двигался с прежней скоростью.

Алкоголь побудил к общению, и мы принялись знакомиться. Каждый партизан имел прозвище, за которым стояла целая история.

Веселый получил свою кличку вовсе не за чувство юмора, а потому, что его настоящее имя было Роджер. Однако «Веселый Роджер» звучало слишком длинно, и второе слово частенько проглатывали, пока не отбросили совсем.

С Левшой была целая эпопея. Ни левая рука, ни его мастеровитость оказались ни при чем — там имел место неприятный случай со вшами, которых он подцепил, переночевав в одном бараке с беженцами. Чем все закончилось, никто толком не помнил, а сам Левша распространяться на эту тему отказался.

Кроме Веселого, Левши и Коня в группе были Радист, Сыр и угрюмый мужик лет сорока с трогательной кличкой Мама.

Слушая их россказни, мы с Ксенией так развеселились, что забыли о страшной фразе, произнесенной Левшой. И, только въехав в Москву, мы поняли, что означает «никому не удалось дожить».

Города как такового не было. Миновав Кольцевую дорогу, засыпанную песком и скрюченными листьями, мы взобрались на бескрайнюю черную возвышенность. Слева, справа, впереди — везде взгляд царапался об одно и то же: низкие развалины, груды битого кирпича и осколков бетона, тощие змеи проволоки, скорчившиеся в тщетной попытке выползти наружу.

То, что некогда торчало, выпирало, громоздилось, было сметено, просеяно сквозь мелкое сито и снова размолото. Москва распалась на миллиарды тонн обугленного щебня, и любой ее осколок легко уместился бы на ладони.

Напрасно я потешался над конструкцией нашего автомобиля — он как нельзя лучше подходил для поездок по руинам. Большие шины с грубым рисунком протектора легко преодолевали ухабы, каждый из которых для обычных колес мог бы стать роковым. Решетка спереди действовала наподобие совка: она срезала бугры и тащила их дальше, пока на пути не попадалась яма, принимавшая в себя лишний грунт.

Исчезнувшие здания открывали фантастически далекую перспективу, однако все находившееся дальше нескольких сот метров сливалось в сплошную выжженную поверхность.

В лицо мягко давил теплый ветерок, но пыли нигде не было: дожди унесли ее вниз, под обломки, туда, где раньше кто-то ходил, гулял, бегал. Сейчас этот нижний уровень засыпал новый культурный слой — несколько метров перекаленного крошева. Последний слой цивилизации.

— Нам легко пополнять свои ряды, — сказал Левша. — У власти есть все, у нас — только один аргумент. Вот этот, — он сплюнул на камни. — Тот, кто здесь побывал, возвращается домой сторонником Сопротивления.

— Мы видели, как люди уезжали, — проговорила Ксения.

— Никто не знает, сколько их осталось в городе, но это и не важно. После ядерного оружия Китай применил генное.

— Слышь, я думаю, на Земле вообще никого не осталось.

— Это ты, конечно, загнул. Где-нибудь да остались. Но здесь точно нету, мы проверяли, — возразил Левша.

— А радиация? Счетчик Гейгера у вас хоть есть?

— Зачем? Трещит как бешеный, только на нервы действует.

— Трещит? Так местность заражена?

— Есть маленько, — беззаботно откликнулся чернокожий и, помолчав, присовокупил:

— Пидоры азиатские!

— Выходит, до войны еще семь лет?

— Смотря откуда считать. У Петровича своя арифметика. А у Тихона, может, еще лучше. Да, Миша?

Не дождавшись ответа, Левша нахмурился и медленно повернулся ко мне. Остальные, уловив его напряжение, сразу затихли.