Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И почему-то ещё больше Врану улыбаться хочется. И почему-то ни Солн с историей своей зловещей мысли его не занимает, ни туша коровья с глазами потускневшими, ни Лесьяра со всеми уловками её.
– Что Лесьяра сказала? – Бая спрашивает, казалось бы, речи его ласковые мимо ушей пропуская, – но вспыхивают в глубине глаз её огоньки знакомые, всё без слов Врану говорящие.
– Что сказала… – Вран наклоняется слегка, берёт её за руки – и одним движением к себе притягивает, окончательно на ноги вздёргивая. – Да большая ли разница, что сказала? Главное сейчас – что ты мне скажешь.
Плоть к плоти Бая стоит, грудь к груди, рубаха к тулупу. Впервые Вран жалеет, что тулуп на нём в пору весеннюю, промозглую ещё, – всё бы он сейчас отдал, чтобы тоже в одной рубахе перед Баей оказаться. Чтобы не дублёная шкура оленья тела их разделяла, а ткань грубоватая, но тонкая. Чтобы, когда Бая вдох делала, всей кожей Вран его ощущал, всем существом своим.
– Скажу… – говорит Бая задумчиво, уже не в глаза ему глядя – чуть ниже. – Скажу, что…
Но так и не узнаёт Вран, что же сказать она ему собиралась.
Хихикает кто-то неподалёку совсем, шуршит по склону холма осокой только заколосившейся. Быстро Бая на звук голову поворачивает, присматривается – и мрачнеет её взгляд.
– Ичетик, – говорит она негромко. – Пойдём-ка отсюда, Вран. Ичетики – это…
– Знаю, – отвечает Вран.
Это он хорошо из рассказов Солна помнит. Помнит и то, что самому ему в осоку вглядываться бессмысленно – не увидит он там ничего, невидимы ичетики для глаза человеческого. Только волчьему показываются.
Ичетики – дети однодушные… стоит ли Врану продолжать? Дети однодушные, при родах умершие или лесом забранные. У Врана в деревне всегда игошами их кликали, верили, что в домовых дети такие превращаются – не те, кого родители в лесу бросили, конечно. Те, кому волк путь в этот мир преградил, когда живот матерей они покидали.
Бродят ичетики по лесу, никому они не нужны – родные от них отреклись, к русалкам двоедушным с упырями им тоже не присоединиться. Гадости порой делают, но безобидные, мелкие: то корзинку с ягодами украдут, то ногу твою в канаву подтолкнут. Ничего опасного в ичетиках нет – но и помочь им никак нельзя. Не понимают они, безногие, безрукие, гусеницами резвыми по земле ползающие, что не так что-то с ними; зверьками дикими, проказливыми бесконечный век свой коротают, напоминанием всем увидевшим их служат – о том, как порой люди детей своих любят.
– Знаю, – повторяет Вран. – Пойдём, пойдём. Знаешь, я тут место одно дивное…
Запинается Вран. Вспоминает, что и в том месте люди следы свои оставили.
– И что за место? – спрашивает Бая.
– Да неважно, – качает головой Вран, и сжимаются чуть сильнее пальцы его на запястьях Баи. – Неважно, красавица. Покажу тебе позже как-нибудь. Ты мне лучше расскажи, что за сон-то волшебный ты видела недавно? Слышал я краем уха об этом сне, очень уж мне любопытно…
Видит он по глазам Баи, что, как всегда, догадалась она обо всём. Все уловки его Бая чувствует – не обмануть её.
Но всегда Бая ему в ответ подыгрывает.
– Сон? – сужает глаза она лукаво, под локоть его беря. – И как же уши твои до разговоров о сне этом дотянулись?
И скоро, скоро совсем лукавство это искренним становится, а не притворным. Скоро, скоро совсем хихиканье ичетика приглушается – как только остаётся холм далеко за спинами их.
Глава 9
Волчья свадьба
– И сказал Чомор…
– Чомором ты его лучше не называй.
– Почему это?
– Потому… потому что. Ваше это имя, не лесом, а людьми придуманное. Хозяин – он и есть Хозяин, и не нужны ему наши имена.
– Так наши или ваши?
– Ты к словам придираться собираешься или к испытанию готовиться, Вран из Сухолесья?
– Я просто ответственный ученик, Бая с Белых болот. Кстати, почему с болот-то? Не заметил я, чтобы вторая ваша стоянка на болотах находилась. Или, скажешь, смотрю я невнимательно, не волчьим взглядом?
Прищуривается Бая, голову к нему выгибая. Лежит её голова у Врана на груди, а сама Бая в ногах у него лежит – и как тут на тонкостях ученических сосредоточиться?
– Как же взгляд у тебя не волчий, если душа – волчья? – спрашивает Бая насмешливо. – Путаешься ты в показаниях, Вран из Сухолесья.
– Ничуть, – возражает Вран. – Не надейся – на этом ты меня не поймаешь, даже мать твоя не поймала. Душа у меня волчья, но… не пробуждённая ещё. Волк во мне живёт, волк я и есть, но телом человеческим я ограничен – как только вы мне тело второе обрести поможете, так сразу сущность моя истинная возликует. Устраивает тебя такой ответ?
– Устраивает, – отвечает Бая после недолгого раздумья.
И снова игривое это раздумье, и снова ни капли строгости в Бае нет – хоть и заявила она Врану, что со всей ответственностью к проверке его знаний подойдёт. Много ли ответственных проверяющих между ног твоих устраивается, лопатками в твой живот упираясь? Вот и Вран думает, что немного.
– Тогда ты мне свой ответ дай, – улыбается Вран. – Почему Белые болота? Не из любопытства праздного я же спрашиваю – вдруг Лесьяра мне такой же вопрос задаст?
– А как будто как раз из любопытства, – хмыкает Бая. – Как будто не хочет просто кто-то мне, как началось всё у нас, рассказывать.
– Десятый раз я уж об этом рассказываю – а вот о Белых болотах мне никто не рассказывал.
– Ну хорошо, – тянет Бая, уже всем телом к Врану поворачиваясь, и касаются его щёки волосы её распущенные, и ложится её грудь на его – что-то уже и о Белых болотах Врану думать тяжеловато. – Хорошо, получишь ты свой рассказ. Вот смотри… есть уши у тебя, глаза есть, уста есть. Так ведь?
Сглатывает Вран: поднимает Бая руку правую, лёгкими, плавными движениями его лицо очерчивает: ото лба начинает, нос задев, глаза двумя кругами мягкими обводит – и вниз скользит, к губам.
– …да, – хрипло Вран говорит. – Так и есть.
– И слышишь ты этими ушами, видишь этими глазами, говоришь этими устами, – спокойно Бая продолжает, на уголке губ его задержавшись, да так и не отнимая пальцев от них. – Но где все
