Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина

– Деян, – мягко Вран говорит, через Солна, на земле распростёртого, переступая. – Деян, ну что ты – не бойся меня, помочь я тебе пришёл по дружбе старой. Старых друзей разве так приветствуют? Ты зачем всё это сделал, Деян? Ты зачем волка убил?

Вздрагивает голос Врана на словах последних – нехорошо вздрагивает, вся мягкость пропадает. Беда. Не пойдёт так. Надо в руках себя держать.

– Упырь, – сипло Душана говорит, с ужасом на Врана глядя. – Упырь средь бела дня! Не говори с ним, Деян!

– Ну что я за упырь, если и впрямь при свете дня хожу? – с кроткой улыбкой Вран спрашивает, продолжая к Деяну приближаться. – Ты посмотри на меня, милая: глаза синие, зубы ровные, нет румянца лихорадочного. Если упырём бы стал, у половины деревни бы кровь выпил да плоть подъел – разве не так упыри поступают, разве не этим мертвецы нечистые промышляют? Жив я, жив… А вот волк мёртв.

– Душану в невесты ему выбрали, – хрипло Деян отвечает – надо же, и впрямь как с другом старым с Враном разговаривает. Наверное, не переварил ещё витка нового сказки этой страшной, тяжёлым грузом ему на плечи рухнувшей. – Душану в лес…

Всё как на духу Врану Деян вываливает. Как рассердился на них волк за что-то (кто-то говорил – из-за Врана рассердился, надоел ему уже Вран, вот он в лес его за собой и увёл да там телом холодным и оставил), как начал волк деревню со свету сживать, как шкуры похитил, когда-то им же и подаренные, как ведунью жизни лишил, как домовых всех против общины настроил: перестали домовые деревенским помогать, пакостить принялись, вещи воровали, одежду, еду даже, хоть никогда им деревня на угощения не скупилась, – а всё равно другое тащили, не для себя предназначенное.

Как воззвали старейшины к волку, как о пощаде его молили – но не подал волк знака никакого, что смилостивился он, не вышел к ним из леса, не вернули вещи домовые, и шкуры волчьи в дома старейшин не вернулись. Не ублажила волка и жертва первая, бурёнка лучшая, снова промолчал он, снова никак благодушия прежнего не выказал.

И решили тогда старейшины на крайнюю меру пойти – волчью свадьбу.

Жребием Душанку из последней шапки оставшейся, волчьим мехом отточенной, вытянули, – сам волк подсказал, какая ему девица по душе. Схватили Душану под белы руки – да в лес потащили, к волку сватать. Девица красная – это всегда приятно, ни один дурак от неё не откажется, а волк далеко не дурак. К тому же как раз в пору свадеб волчьих из себя волк и вышел: как с просинца свирепствовать начал, так по самый сухий и не успокаивался. Не нашёл он, верно, волчицу себе по вкусу, решили старейшины. Значит, надо подсобить.

Сопротивлялась Душана, кричала, и Деян тоже кричал – видимо, появилось между ними что-то за время отсутствия Вранова, видимо, не волчьей невестой Душана быть хотела, не волчьим желаниям угождать, не волку впервые лоно своё отдавать – а, возможно, и кровью собственной гнев его утолять. Не стали деревенские долго в лесу задерживаться – небезопасно это сейчас, волка своим присутствием беспокоить. Привязали они Душану к дереву, хотели было и Деяна с собой в деревню уволочь, но сказал один из старейшин, отец Вранов: не надо. Поймёт волк, что от всей деревни ему дар преподнесли, а если и будет безумец вокруг него какой скакать сопротивляющийся, волк сам с ним разберётся. Может, ещё больше это его успокоит, ещё больше в почтение деревенских верить заставит: вон, не стали глупцов всяких, задобрить его мешающих, в доме прятать, волку отдали на суд честный.

И подскочил сразу же Деян к Душане, и начал с неё верёвки срывать, стрелами их перерезать – но не успел.

Вышел из леса волк.

– Ничего плохого я не сделал, – бормочет Деян, Врану в глаза болезненно открытым взглядом глядя. – Ничего плохого я не хотел. Серый на нас пошёл… серый на нас, на Душану пошёл! Сразу пошёл, сразу понял, что к чему – и такие глаза у него были…

– Какие, Деян?

– Похотливые, – выдыхает Деян. – Зверем он весенним на Душану смотрел, зверем ненасытным – правы старейшины были, отвергли его все в стае, вот он и… Нет! Не мог я Душану отдать, даже серому не мог! Не мог, не мог, не мог, не мог…

Повторяет и повторяет Деян это «не мог». Повторяет и повторяет. Вран через плечо на тело Солна смотрит, в глаза его «похотливые» заглядывает. Ничего в этих глазах уже нет. Ничего в них и не было – зато Деяновы глаза страх сторицей затмил.

– Не мог, – мягко за Деяном Вран повторяет. – Ну конечно не мог. Ну конечно не…

Вновь в плаче исступлённом Душана заходится – не договаривает Вран, со всей силы Деяну кулак в висок отправляя.

Дёргается голова Деяна, шатается тело его, пеленой оглушённой его глаза покрываются – а Вран ещё один удар наносит, только ногой в живот уже – чтобы повалить тушу эту тупомордую на землю, чтобы удобнее Врану было продолжать.

Рухает Деян рядом с Солном.

– …мог, – ещё раз Вран повторяет. – Ну конечно, конечно, Деянушка. Не мог, не мог, не…

Быстро Вран Деяна телом своим к земле пригвождает, быстро живот его осёдлывает – и бьёт, бьёт, бьёт. И мотается, мотается, мотается голова Деяна из стороны в сторону, и только Деян движение малейшее сделать пытается, чтобы Врана от себя оттолкнуть, – так Вран ещё раз по виску его вмазывает, чтобы перестал трепыхаться.

– Пощади! – воет Душана. – Пощади, пощади, пожалуйста!

– Не мог, – повторяет Вран, с каждым выдохом новым ударом голову Деяна выворачивая. – Не мог твой Деянушка… волка пощадить. Что же ты… меня… о пощаде просишь, дура? Волка попроси. Вот он… волк… которого так ждали вы все. Пришёл… к вам! На просьбы ваши пришёл! На вопли ваши откликнулся! На помощь вам прибежал! Али мало тебе волка одного, Душанушка? Али хочешь ты… чтобы все волки… под стрелами вашими… полегли?!

Рычит это Вран в лицо Деяну, самый мощный, самый яростный удар на него обрушивая – под челюсть нижнюю. Выгибается голова Деяна вверх беспомощно, вылетают изо рта его нити слюны кровавой – уже всё лицо у него кровью залито, уже все кулаки у Врана дерьмом этим измазаны – но так приятно даже. И крики Душаны приятны – покричи, покричи ещё, маленькая, ни до кого ты здесь не докричишься. Никому до тебя дела нет, и до