Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шумите, значит? – спрашивал секретарь горкома, пожилой, со шрамом на левой скуле, с Золотой Звездочкой. Едва ли не единственный среди партийных работников области, имеющий звание Героя. Он вырос в этих краях, состарился, любил их бережно и ревниво.
– Шумим, – вздохнул Мурунов.
– Деятели! Зевнули, а государство раскошеливайся... Островок-то хоть уцелеет?
– Не знаю... не уверен.
– Не уверен... Ххэх, а ведь я там охотился... сказочный островок! Ну ладно, что нужно?
– Все... буквально все. Этот фонтан нас раздел.
– А вы весь округ разденете... Ну что молчишь? Крыть нечем?
– Нечем... кругом виноваты.
– Ладно, садись. Займемся ограбиловкой.
Они занимались «ограбиловкой» почти до самого утра: вызывали горком, обзванивали, требовали, просили. Часов в пять секретарь спохватился:
– Меня ж на пельмени ждут! Внук в отпуск приехал... Идем, познакомлю!
– В другой раз, Павел Павлович.. Мне надо еще в Октябрьский завернуть.
– Вы и там присоседились? Разворотливые ребята! Ну, лети. Я директору позвоню... он хоть и прижимист, а мне не откажет... по старой дружбе
Секретарь вызвал свою машину, велел отвезти Мурунова в аэропорт. Вдогонку крикнул:
– У меня в девять бюро. После бюро буду.
Вертолет толкнулся в дымчатое облако. Облако заглянуло во все иллюминаторы, и только сейчас Мурунов заметил вокруг себя мешки с почтой, бочку селедки, ящик взрывчатки, канат и еще какую-то ерунду. «Подремать, что ли?» Но сна ни в одном глазу.
Внизу, на берегу речки Тарп, замелькали веселые чистые домики. Мурунов вышел из вертолета, вдохнул свежий воздух. Река широкая, тихая, просматривается до дна. А Курья сейчас взбаламучена... И ведь рядком бегут к океану. У Лебяжьего почти сходятся... Да, у рек тоже свои судьбы, как у людей.
– ...Ушли они... вчера ушли, – сказал директор, приятель Павла Павловича.
– С этим... с гипнотизером? – чуть не закричал Мурунов, забыв поинтересоваться, что выделил совхоз экспедиции.
– Кого говоришь? – не понял директор и отчаянно засосал трубку.
– Я говорю... в какую сторону?
– А, в ту, в ту сторону, – словоохотливо подтвердил директор. – Однако, догонишь.
Утреннее солнце вновь пригрело зеленую стрекозу, летящую вдоль берега. Какая-то чушь лезла на ум, вычурные стишки, сочиненные еще в школе: «Мешок дукатов за пару крыс... за женщину – пол-вселенной...» К чему это? Стишки-то были о Магеллане.... о Магеллане, а не о женщине. Увязалась за этим губастым бичом, словно других дел нет. Прогуляться ей захотелось... восходом полюбоваться... закатом... На острове – светопреставление, на острове не до восходов-закатов. Там все оглохли от рева, там газом дышат... Быть может, удастся еще островок-то спасти. Хорошо бы...
– Садимся? – увидев аргиш, спросил пилот. Мурунов раздраженно махнул рукой: «Вперед!» Летчик пожал плечами и, не поднимаясь, пролетел над обозом. Олени прянули в сторону. Высокий человек в малице погрозил кулаком.
Остров узнавался издалека по грибу, поднявшемуся над скважиной, который расплывался пахучим белым туманом. А ближе – еще и по реву рассерженной земли. Там, где жили когда-то островитяне, кружилась и кипела вода. Островной лес кланялся, кивал ветвями, но без привычных скрипов и шорохов, без птичьего посвиста, без шелеста хвои он казался царством теней, где все беззвучно и неправдоподобно.
На отончавшей перемычке суетился народ, сновал туда и сюда бульдозер.
Подле кургана, где жил когда-то орлан, стояла странная машина с укороченной реактивной пушкой. К Курье, точно гигантские удавы, протянулись толстые шланги. «А, значит, пожарники здесь!» – повеселел Мурунов, и плохого настроения как не бывало.
Томительное нервное бездействие кончилось. Люди приободрились, и каждый нашел себе место: пожарники настраивали свою «пушку», студенты добивали перемычку, строители, по указанию Мухина, возводили навес простецкого глинозавода, Водилов с группой сварщиков мастерил металлическую раму с настилом. То там, то здесь появлялся Лукашин, бранился, шумел, убегал куда-то и вновь появлялся. Кожа на его истончавшей до уродливости шее обвисала и морщилась. На лице, на резко выступавшем кадыке наросла редкая рыжеватая щетина. Голос сел.
– Ну дела, дела! – потряс кулаками Мурунов. С юго-запада, из Урьевска, шли вертолеты. Увидав их, люди задрали головы и следили за их приближением.
– Красавцы какие! – сказала Стеша.
Вертолеты были обычные, местами даже обшарпанные. Но Стеше никто не возразил. Из первого выскочил Дима Сантурия. Вслед ему полетели тяжелые ящики. Потом, ожесточенно жестикулируя, появился мохнатый, черный как жук, мужчина.
– Ты меня разоришь, Дмитрий, клянусь! – каменно бухал он.
– Не время, дядя Георгий! Прошу тебя, будь человеком! – составляя ящики горкой, говорил Дима.
– Э-эй, Дима! С прибылью! – поздравил молодого грузина Водилов.
– Спасибо, дорогой! – заулыбался Дима, и уже издали донеслось: – Стыдно, дядя Георгий! О нас могут плохо подумать.
Низкий профундовый бас слабо протестовал еще, но понемногу сдавался. Дима вертелся вокруг дяди Георгия, тормошил его за локти, за
