Ночь предопределений - Юрий Герт

Он догадался об этом, когда — уже под самый конец — разговор повернул на его «творческие планы» (сочетание слов, равное скрежетанью вилки по тарелке!), и Сарсен медлительно, с достоинством выложил на стол новенький блокнот и свинтил колпачок с ручки, блеснувшей, как острым клювиком, золотым пером,— то есть, когда и догадываться ни о чем не надо было, до того все было ясно... О Жаик, добрейшая душа, решивший хотя бы отчасти компенсировать неудачи Феликса с помощью опубликованного в районной газете интервью!..

А пока Хадиша принесла блюдо с вареной бараниной, и Жаик принялся разделывать его тонким, сточенным изнутри дужкой ножом.

— Мы тут о Казбеке Темирове речь вели,— сказал он, подключая гостя к оборванному разговору.

Сарсен кивнул, наблюдая за ловкими, привычными движениями, которыми Жаик состругивал мясо с костей.

— Мелкий человек,— сказал он.— Зачем о нем говорить...— И взглянул на Феликса.

— Писателю все нужно знать, всем интересоваться,— сказал Жаик, горкой накладывая мясо — сначала в тарелку Феликса, потом — Сарсена.

— Да,— кивнул Сарсен.— Писателю.

Душистый парок, вяло курящийся над мясом, пахнул одуряюще. Чем?— подумал Феликс.— Мясом. Попросту — мясом. То мясо, которое кочует по холодильникам, так не пахнет.

— Мелкий человек.— Сарсен прикрыл стоящую перед ним стопку ладонью.

— Одну,— сказал Жаик.

— Нельзя,— возразил Сарсен.— Медицина не разрешает.

— Одну,— сказал Жаик.— Одну всегда можно.

— Одну,— Сарсен убрал руку.— За гостя.

— За нашего гостя,— сказал Жаик, озаряясь улыбкой и выделяя интонацией «нашего».

— За нашего гостя,— Сарсен блекло улыбнулся, глядя на Феликса поверх поднятой стопки.

После чайной с ее неизменной яичницей, а сегодня, к тому же, и вполне голодного утра, Феликсу стоило труда, блюдя положенный этикет, есть сочное, уваренное мясо не спеша, кладя в рот по ломтику.

— Почему же именно — мелкий?— спросил он.

— Да,— сказал Сарсен.— Мелкий. Очень мелкий... Только мелкий человек может плюнуть в глаза — всем людям, всему району.— Он прожевал кусочек мяса, проглотил, вытер замаслившиеся губы тылом ладони.— Так я понимаю. Так все у нас понимают.— Должно быть, от съеденного мяса лицо его порозовело.

А ведь ему, пожалуй, если и тридцать, то с небольшим, совсем небольшим гаком, решил Феликс, заново приглядываясь к гладкому, без единой морщинки, лицу Сарсена с туго натянутой кожей, к черным, гладко зачесанным волосам... Нет, подумалось ему, этот на Голгофу не взойдет... Даром что возраст подходящий...

— А вы,— сказал Сарсен, принимая из рук Жаика заново наполненную тарелку,— а вы как понимаете?

— Как понимаю?..— переспросил Феликс, не ожидавший столь прямого вопроса.— Пожалуй, я еще не успел во всем разобраться...

По короткому вздоху Жаика он понял, что в чем-то сплошал.

— Приезжий человек,— сказал Жаик, опустив глаза.— Приезжему человеку сразу во всем разобраться — дело не простое.

— Да,— кивнул Сарсен.— Приезжему.— Он поднес ко рту мозговую косточку и пососал с разрубленного конца.— Тут один... Приезжий. Ни в чем не разобрался, со знающими людьми не посоветовался... И сам запутался, и всех запутал... Ну, ладно,— сказал Сарсен,— с ним еще разберутся.— И постучал костью по донышку тарелки, выколачивая мозг.

Судя по всему, он говорил о Сергее.

— Э нет,— Жаик потянулся со своего места и похлопал Феликса по плечу,— Феликсу эти наши истории слушать ни к чему, не для того мы собрались. У него свои планы... Ты расскажи, Феликс, про свои творческие планы, про замыслы... Расскажи, поделись... Я Сарсеке кое-что про тебя рассказывал, теперь ты сам... Не так уж часто к нам приезжают писатели, правда, Сарсеке?..— Он разлил по стопкам остатки.

Сарсен снова постучал по тарелке костью.

— Да,— сказал он,— творческие планы...— Он зажал кость в кулаке, а другую руку занес вверх и с силой ударил по мосластой головке ложкой. Серый комочек шлепнулся на тарелку.— Мелкий человек,— сказал Сарсен и — едва ли не впервые — поднял на Феликса глаза.— Местные условия,— сказал он. Взгляд у него был тяжел, непроницаем.— Нужно знать местные условия. Вы в наших краях бывали, знаете, какие у нас условия. Для начала возьмем корма,— сказал он.— Начнем с кормов...

— За нашего Сарсеке,— сказал Жаик, приглушающе поднимая свою стопку.— За ваше здоровье, Сарсеке.

— Во-первых, корма,— сказал Сарсен. Опрокинув стопку, он поддел на кончик ножа сероватый студенистый комок, поднес к сложенным в трубочку губам, с шумом вдохнул воздух — и Феликсу показалось, бабочка вспорхнула и пропала у него между губ.— Корма,— сказал он.— У нас тут сложные условия. Планы с каждым годом растут, обязательства увеличиваются, а корма?.. Люди за триста, за пятьсот километров скот пасут, по степи из конца в конец отары гоняют...

Жаик кивнул.

— А все почему?— сказал Сарсен.— Машины всю степь раздавили, колесами всю землю в пыль растерли... Когда летишь на самолете, сверху видно.

Феликсу и в самом деле вспомнились белые, тугие шнуры дорог, плывущие за стеклом иллюминатора — то скрещиваясь, то разбегаясь по всем направлениям.

— Он правильно говорит,— сказал Жаик,— Ты мне объясни, Феликс, в мою глупую голову не укладывается,—он согнутым пальцем постучал себя по виску.— Почему через поле, где пшеница растет, никто на тракторе не поедет, и по саду, где яблони цветут, какой-нибудь самосвал не пустят, а по степи, где скот пасется, каждый прёт на чем и куда хочет? Почему так?..

— Чабаны,— сказал Сарсен.— Старых чабанов, которые и степь, и пески, и каждый колодец знают, мало остаётся, а молодые парни в город едут, на учебу. Их никакие деньги не удержат...

Он говорил о кормах, о степи, о чабанах так, словно именно Феликс во всем был виноват... Но, несмотря на это, Феликсу — была минута — показалось, что прежнее надменно-непроницаемое выражение на лице Сарсена подтаяло и вот-вот уступит место чему-то другому... Но Сарсен тут же спохватился.

Барабаня пальцами по клеенке, на которой, сбоку от его тарелки, была сложена горка костей, он говорил, как и раньше, глядя не на Феликса, а куда-то мимо, лишь по касательной, на уровне уха, задевая его взглядом:

— Сложные вопросы. Государственные. Вот над чем думать надо, если ты за общее дело болеешь... Думать, а не доносы писать!.. Тем более, люди у нас такие, что себя не жалеют — для народа, для государства. Работают, трудятся... По всем показателям,— сказал Сарсен.— Передовой район, столько лет знамя держали... Мелкий человек,— сказал Сарсен.— Мелкий, мелкий человек... Два плюс три — он это знает, а больше ничего не знает. А мы тоже это знаем — два плюс три... И еще кое-что знаем!.. Ты если людям хочешь помочь — помоги. Помоги!— Он пристукнул по столу кулаком.— А если вредить хочешь — мы этого не позволим! Нет!..— Он стукнул покрепче, горка костей рассыпалась.

То, что Феликс теперь слышал, до такой степени совпадало с тем, о чем догадывался он еще в гостинице, узнав от Сергея об этой истории, что оставалось лишь дивиться собственной прозорливости... Феликс усмехнулся, слушая Сарсена. А башку ему здесь открутят, подумал он о Темирове. И запросто...

— А вас почему все это интересует?— перехватил Сарсен его усмешку и облизнул толстые губы.

Жаик тут же пододвинул ему пиалу с сурпой.

— Да нет,— проговорил он торопливо,— это его не интересует, у него совсем другие планы...— и призывно взглянул на Феликса.

— У меня другие планы,— выдавил из себя Феликс.

— А... Это хорошо,— сказал Сарсен. (Он в самом деле дурак или прикидывается?— подумал Феликс. Но Сарсен был непроницаем.) Вы лучше о чабанах напишите,— сказал он.— На отгон поезжайте, на отгон... Если надо, мы вам в редакции машину дадим. И у Жаке машина, он вам на день-другой уступит...

Жаик кивнул.

— А мы опубликуем, - сказал Сарсен.- Очерк. О чабанах...

— Я подумаю, - сказал Феликс.

Он и сам не заметил, как руки у него сжались в кулаки.

Погода здесь всегда менялась круто, внезапно. Когда он вышел от Жаика, небо помутнело, как бы подернулось пеплом. Солнце казалось косматым, огромным. Дул горячий ветер. Он то хлестал песком, вздымая серые клубы выше крыш, то стлался над самой дорогой.

Феликс шел, прикрывая глаза рукой. Ветер подталкивал его в спину, пузырил рубашку. Лицо, шея, волосы — за две-три минуты все покрылось налетом песка, похожим на нежную, чуть прихваченную жаром корочку. Терять было нечего, и он, не прячась от ветра, вышагивал посреди дороги — размашисто, зло, досадуя на себя. Уходя от Жаика, он не сдержался. «Зря вы все это подстроили, Жаке,— сказал он.— К чему мне интервью?.. Куда лучше было сидеть вдвоем и толковать про Ренана».— «Ничего, ничего,— твердил Жаик,— ничего...» Видно было, что и сам он порядком обескуражен. Проводив Феликса до калитки (Сарсен ушел раньше, сославшись на редакционные дела), он как-то виновато похлопал его на прощанье по плечу обмякшей рукой.