Ночь предопределений - Юрий Герт

Он вытянул сигарету из подставленной Феликсом пачки.

— Нет,— он сморщился от дыма,— дело-то само по себе не пустяковое,— то, которое три года назад... Может, слышали: джут был, кормов не хватало, падеж овец в ту зиму был страшенный. Ну, кое-где в хозяйствах, пользуясь этим, списали скота больше, чем, пало фактически, а после на этом хорошо нагрели руки... Мы об этом писали. Одних поснимали, других под суд отдали... Громкая была история...

— Да он-то тут при чем?..

Сергей прищурился.

— А вот при чем. В том году Темиров, как обычно, составил и отослал квартальный отчет по району, и в нем после обнаружились в ряде случаев неверные данные. То есть эти данные были представлены хозяйствами, не может же инспектор по всему району проверять каждую цифру?.. Ну, и когда эта история заварилась, когда головы полетели, Темиров тоже — не то выговор схлопотал, не то на вид ему поставили, в этом роде... И порядок. И три года все было глухо. И вдруг...

— И вдруг,— повторил он затянувшись,— кому-то пришло на ум разыскать в архиве старое дело, распустить завязочки, вчитаться и обнаружить... Как, по-вашему, что именно?.. А вот что. Что он, Темиров, был в том году в совхозе Амангельды с инспекторской проверкой. А если так, то, значит, не иначе, как вступил в сговор — и тут уже само собой напрашивается: в преступный сговор — с тамошним руководством, почему наверх и пошли ложные данные. И возникает новое, уже чуть ли не самостоятельное дело. И уже — почему покрывал... Не ошибся, не проявил, скажем, излишнюю доверчивость, а только так: почему покрывал, из каких мотивов сделался соучастником, и тэ дэ в таком же духе...

— А кстати,— спросил Феликс, помолчав,— вы полностью доверяете этому Темирову?— У него как-то непроизвольно выскользнуло словечко «этому», и он ощутил неловкость.

— Как себе,— серьезно и строго сказал Сергей.— Тут ведь реально что могло случиться?— Он смотрел Феликсу прямо в глаза.— Приехал в совхоз, проверил, пересчитал овец в нескольких отарах. Но ведь зима, ветры, непогодь, да мало ли, вы ведь знаете... А в совхозах овец по двадцать-тридцать тысяч, отары на дальних отгонах, до которых по сто-двести километров,— тут и месяца не хватит, чтобы все подсчитать. Ну, частичную проверку он провел и уехал. А в целом, составляя отчет за квартал, использовал, понятно, те данные, которые представляют совхозы в статинспекцию.

— Логично.— Феликс встал, прошелся по комнате. Веселая история... Подошел к окну, приоткрыл одну половину и просунул руку в щель. Ощущение было точь-в-точь, как если бы он высунул руку из машины, мчащейся на высокой скорости.

Но ведь все это нужно еще доказать, подумал он, поворачивая ладонь к тугой волне ветра. Доказать... И опять вспомнил Сарсена, горку костей перед ним.

Он не очень внимательно слушал, о чем говорил за его спиной Сергей.

— Странно, что Темиров сам ничего не рассказал вам об этом деле,— сказал Феликс, не оборачиваясь.

— Он говорил, только я не придал тогда этому никакого значения. Да он и сам... Ну, вызывали раз или два, интересовались, мало ли что.

— Я, правда, чувствовал,— произнес, помолчав, Сергей,— носом чуял, что-то здесь заваривается.

— А с чего вы забрели в прокуратуру?

— Завернул в редакцию, у меня там отношения, сами понимаете, прохладные, вот я и оттягивал, с самого приезда... Ну, то да се. А вашего Темирова, говорят, скоро судить будут. Представляете? Я так и сел. А ты, говорят, загляни в прокуратуру, там расскажут...

— Это с вами кто говорил? В редакции?..

— Баймурзин,— как бы через силу выжал Сергей.— Сарсен.

Все правильно, подумал Феликс. Все верно... Сюжет. До того крепкий, прочный сюжет, что просто тошнит... Значит, Сарсен... Они, значит, поговорили, а потом он — к Жаику на бешбармак... Потолковать о Христе. Или Магомете. О чем они там толкуют — вдвоем?..

В дверь постучали, за стуком — осторожным, предупредительным — в дверь просунулась голова Бека.

— Все готово,— сказал он, поправляя очки на румяном лице.— Вас просят.

— Мы идем,— сказал Сергей. И когда Бек исчез, подошел к двери и резко щелкнул ключом в скважине.

— А что,— спросил он,— вы с ним знакомы? С Баймурзиным?.. У меня с ним свои счеты. Я его в том материале упомянул, вы утром читали... Это ведь он фельетон о Темирове сочинил, всю грязь собрал... Так что тут, как говорится, все белыми нитками...

Феликс притворил окно.

— Что же делать?— сказал он, повернувшись к Сергею, стоявшему, сутулясь, посреди комнаты.— Нальчик?..

— Вы ведь понимаете,— сказал Сергей, не отводя взгляда,— теперь у меня руки связаны. Разве не так?

— Пожалуй...

— Так,— сумрачно произнес Сергей.— А в конторе вообще уже надоели звонки, объяснения, требования опровержений... Теперь еще станет известно, что Темиров под следствием — представляете? Ведь это скандал... Впрочем,— он почесал макушку и тут же повторил уже с веселым, беспечным видом:—Представляете, а?..

— Значит, Нальчик,— сказал Феликс.— Нальчик...

Сергей помрачнел.

— Ну, заладили — Нальчик, Нальчик... Дался вам этот Нальчик!— Он зло, с размаху, рухнул на свою койку.— Ну, полечу я в Нальчик, не полечу — что изменится? Не обо мне ведь, о Темирове речь! О судьбе, о жизни!..— Он приподнялся.— Да, о судьбе, о жизни! Я этих слов не боюсь!.. И потому-то и прошу вас с ним переговорить...

— Не понял,— сказал Феликс.— О чем поговорить?— Он прекрасно все понимал, но отчего-то для него было важно, чтобы об этом сказал сам Сергей.

— А вы не сечете?..— Так же стремительно, как упал, Сергей поднялся с кровати. — Все вы отлично понимаете!.. О чем еще можно с ним сейчас говорить?.. Когда человека со всех сторон, как волка, обложили?.. Что ему остается?.. Тут уж не до этих самых высоких принципов!

— Не до высоких принципов...— повторил Феликс, цедя слоги.— Вот как...

Сергей ожег его взглядом. Феликс не знал, чего в нем больше было, в этом взгляде,— ярости или боли?.. Но сам он боли не почувствовал. Ни боли, ни ожога. Его как бы только пощекотал этот взгляд. Ему стало смешно: вспомнился их разговор, вчерашний, после выхода из Дома культуры, обличения Сергея, его упреки... Он едва удержался, чтобы не рассмеяться, не улыбнуться, по крайней мере. Но Сергей, вероятно, уловил какую-то перемену в его лице — и вгляделся в него с внезапной опаской.

— А ведь сегодня утром вы, по-моему... были настроены иначе... Или я неверно вас понял?..— Это жестоко, подумал Феликс, сам удивляясь ей, этой ненужной жестокости, которая вдруг полезла, поперла из него.

— Утром я еще многого не знал.— Сергей казался вполне спокойным.— Утром я вас ни о каком разговоре не просил, надобности в этом не было...

Перед Феликсом возникло, наложилось на Сергея другое лицо — суматошное, неистовое — вчерашнее.

— А вы бы сами,— сказал он, продолжая удивляться своему мстительному злорадству,— сами бы и попробовали, поговорили...

Сергей помолчал. Его лицо, до того энергичное, словно освещенное изнутри сильным светом, сделалось вялым и серым, как песок.

— Я пытался, только он меня и слушать не хочет.

В дверь постучали. Вначале робко, потом настойчивей. Феликс хотел подойти, отомкнуть замок, но Сергей предупреждающе вскинул руку, пересекая ему путь. И сел на стул, широко расставив колени, упёршись в них локтями и свесив кулаки.

— Ведь что нужно?— глядя не на Феликса, а куда-то в сторону, в пол, заговорил он.— Если разобраться, то самые пустяки. Дело-то, по большому-то счету, выиграно, да еще как. Виноватых наказали, все получили по шапке — каждый что заслужил; я, газета, Темиров — мы сделали, что могли, и тут вроде бы никого ни в чем нельзя упрекнуть...

Теперь в дверь тарабанили кулаками, за нею слышались голоса — веселые, подзадоривающие, перебивающие друг друга:

— Эй, вы что там, поумирали?..

— Водка замерзнет!

— Считаю до трех и — дверь с петель...

— Мать вашу...— бормотал Сергей, маково покраснев и стиснув кулаки.

За дверью различались голоса Карцева, Спиридонова, повизгивающий от смеха голосок Риты,— все собрались у них перед дверью.

— Я сейчас...— Феликс направился к двери.

— Мать вашу!..— заорал Сергей, вскакивая. Его трясло. Кровь ударила ему в лицо. Он подскочил к двери и с размаху пнул ее ногой. Будь косяк менее прочен, она бы наверняка слетела с петель.

Снаружи умолкли.

Сергей вернулся на свой стул, сел в прежней позе, уткнув локти в колени. Только кулаки его медленно сжимались и разжимались, но сам он, видимо, уже совладал с собой.

— Да,— сказал он, продолжая на оборванной фразе,— и никого ни в чем нельзя упрекнуть. Бой был долгий, тяжелый бой, но он выигран. Что происходит теперь?..

— Ну, как знаете! — прокричали за дверью.— Мы предупреждаем: можете опоздать...

— Сергуня?.. Сергунь?.. Осетринка-то — ах, хороша...

И стало тихо.