Ночь предопределений - Юрий Герт

— Понять?..— повторил за ним Темиров, и у него снова получилось: «Понят».

Было мгновение, когда Феликсу показалось, что своим безруким, срезанным напрямую плечом он сейчас раздвинет обоих, как клином...

— Останьтесь, Казеке,— повторил он.— Я прошу вас...

Он знал за собой это свойство — быть неотразимым. Но пользовался им редко, лениво, и никогда — в тех случаях, когда это совпадало с его личной выгодой. Здесь это позволялось: он вошел в игру не по своей воле, как бы оставаясь внутренне от нее в стороне.

«Я прошу вас...»— Ну, как же на это еще можно было ответить?

Не оглядываясь, Темиров отступил назад, нащупал кресло рукой и опустился, присел. Вежливость, одолжение — все это было в позе, в которой он сидел.

Лучше бы он ушел, снова подумал Феликс.

— Бывают времена,— сказал он,— бывают обстоятельства, Казеке... Давайте посидим, обсудим. Сергей мне все рассказал.

Впервые он захватил на себе взгляд Айгуль — впервые с той минуты, как она появилась. Он был недоверчив, этот взгляд, тут же отпрянувший... Но в нем была надежда.

— Скажите,— заговорил Сергей, первым надкалывая ледок молчания,— скажите, Казеке... Разве я не примчался сразу после письма, которое вы прислали в редакцию? Разве не провел здесь — дней десять, а то и добрых две недели, роясь в этих ваших талмудах, мотаясь из совхоза в совхоз? Разве не пошел поперек вашего начальства, которое вдогонку настрочило на меня кляузу главному редактору, а потом начались звонки, угрозы, и не так-то легко мне было от всего отбиваться? Разве не появился в газете материал, после которого Казбек Темиров превратился в победителя? И разве — ну, не заслуги, что там — заслуги! Разве — ну, маленького, скажем так, участия в этом я не принял тогда, Казеке?..— Сергей, сидя на постели, вытянул правую руку по направлению к Темирову и уперся ногтем большого пальца в кончик указательного.— Вот такого, Казеке?.. Ведь тогда вы верили мне? Ведь мы были тамырами в одном деле?.. Что же теперь? Почему вы не верите мне теперь? Когда я говорю: вы победили, понимаете — по-бе-дили, Казеке, так бросьте им кость!

Голос у него вибрировал, вздрагивал. От обиды. От жалости. От злости. И Феликс, слушая Сергея, подумал, что нет, он этому мальчику не судья. Он бы мог, никому ничего не объясняя, улететь в свой Нальчик — и привет. Так нет же...

— Казеке,— подхватил он последние слова Сергея,— а что, если и вправду?..

— Они ведь так просто не отвяжутся,— взбодрился от поддержки Сергей.— Нет, не отвяжутся. Вы спросите,— указал он на Феликса,— я еще не знал о прокуратуре, а чуял: не отстанут. На эти вещи у меня нюх... Прямо как у собаки! Ей-богу!— Он улыбнулся, как бы сам удивляясь и всех приглашая удивиться его необычайному нюху.

Никто, впрочем, не отозвался на его улыбку.

— Базарбаев,— угрюмо и коротко уронил Темиров. Он поискал глазами, куда бы положить окурок. Пепельница была переполнена, Сергей подставил ему спичечный коробок.

— Базарбаев,— повторил Темиров и переглянулся с Айгуль. Та кивнула. Даже не кивнула — опустила ресницы, это могло сойти за кивок.

— Следователь,— сказала она, как если бы этого достаточно было в качестве пояснения.— Там следователь — Базарбаев...

«Ну и что?..— тупо стукнуло Феликсу в голову.— И что, если Базарбаев?..»

Перед ним всплыли газетные строчки с этой фамилией, не столь уж редкой самой по себе, но словно виденной где-то недавно, с чем-то связанной...

Айгуль с усмешкой скользнула по его лицу:

— Это ини, младший брат того Базарбаева, из совхоза Амангельды...

Теперь он вспомнил вырезки, которые утром положил ему на колени Сергей. Вот как...

И внезапно, наитие что ли на него снизошло, но, задавая вопрос, он уже был уверен в ответе:

— А Сарсен... Баймурзин, кажется,— он в редакции работает... Он им никем не приходится?

Айгуль и Темиров снова переглянулись.

— Он тому Базарбаеву, который в прокуратуре, бажа приходится...— Она досадливо щелкнула пальцами.— Как это будет по-русски... Если на сестрах женаты...

Ну, ловко... И в самом деле ведь ловко... Обложили со всех сторон...

— Свояки,— сказал Феликс,— По-русски это — свояки...

— Вот видите!— соскочил с кровати Сергей.— Что же тут толковать?.. И чего от вас хотят, в конце-то концов, Казеке? Чтобы вы перешли... Пересели с одного коня на другого!— Он широко улыбнулся, радуясь удачно найденным словам.— Сменили седло, Казеке!— Он похлопал о раскрытую ладонь тылом второй ладони. Жест был точь-в-точь как на восточном базаре, когда ведут речь о денежной сделке.

— В самом деле,— сказал Феликс, повернувшись к Темирову и стараясь не смотреть Айгуль в лицо,— не лучше ли, в возникших обстоятельствах... возникшей ситуации...— Ему неприятны были слова, употребленные Сергеем, как бы нарочито, снисходительно доходчивые... Но и те, которые подвернулись ему самому, были не то, что нужно.— Во всяком случае, прокуратура... Вам не кажется, что там могут вас запутать?..— Он пристально вглядывался в лицо Темирова, оно казалось деревянным и ничего не выражало, ровным счетом ничего. Глаза были устремлены на кончик сигареты, на струйку дыма, восходящую к потолку,— прямую, как натянутый шнур.

— Правосудие, конечно, отличная вещь, но ведь разные мелочи всегда можно толковать и так, и этак... Вдруг запутают?.. Я не стращаю, Казеке, я просто спрашиваю, все обстоятельства в подробностях мне не известны, только то, что Сергей рассказал... Так вот, вы сами не боитесь, что запутают?

— Не боюсь,— помолчав, сказал Темиров.— Пускай путают, если совести нет.

— Совесть!..— крикнул Сергей, и его затрясло.— Совесть!.. А дело, которому — сколько лет, Казеке?..— снова поднимать ни с того, ни с сего — на это совести хватает?..

— Все равно,— произнес Темиров, не меняя равнодушной, слегка даже ленивой интонации.— Мне бояться нечего. А в чем виноват — пусть накажут.

— Да в чем же вы виноваты!— сердито сказала Айгуль и пристукнула по столу — язычок пламени за стеклом забился, затрепетал, выпустил вверх клубочек копоти.— И не о том сейчас надо говорить....

— Почему не виноват? Виноват,— все так же равнодушно проговорил Темиров.— Виноват, что каждую овцу, каждого ягненка собственными руками не пощупал, не потрогал...

— Сколько в районе овец?..— теряя терпение, Сергей снова сорвался на крик.— Сколько баранов?.. Сколько верблюдов? Коров? Кур?.. Он все знает!— вонзил Сергей в Феликса злые глаза,— Ну и что? Может, он каждый месяц их сам пересчитывать обязан? Это его дело?.. А не тех, кто ему данные присылает? Не они обязаны отвечать?..

Кажется, Темиров впервые улыбнулся, впервые Феликс увидел его улыбку — не по годам белозубую и такую ясную, какой улыбаются разве что дети и глубокие старики.

— Ты, Сергей, не горячись,— сказал он, заслоняясь, как защищаясь, рукой.— Горячий очень,— обратился он к Феликсу. И продолжая, глядя на Сергея:— Правильно, должны отвечать, только и я должен отвечать. За свои цифры. Кто помнит сейчас, что тогда буран случился?.. Что я на отгон с проверкой поехал — и с полдороги вернуться пришлось?.. («Вот!— прочитал Феликс в глазах Сергея.— Что я говорил?..») Нет до того никому дела, и правильно, что нет. Под сводкой, под отчетом стоит моя подпись — значит, я отвечаю. Не вы...— он повел сигаретой в сторону Феликса,— не он, не она,— поочередно потыкал в сторону Сергея и Айгуль,— я отвечаю. Я.— Он прикоснулся к своей груди, к помятому пиджачному лацкану.— Перед райкомом, перед обкомом. Перед народным контролем и прокуратурой. Перед Верховным Советом и всем светом. Перед самим аллахом,— он вскинул руку и покрутил сигаретой над головой,— я отвечаю. За каждую цифру, под которой моя подпись...

— Не пересчитал,— сказал он.— Поверил. А тут — ревизия, из республики... Темирова, как мальчишку, дал провести... Больше не давал. И не дам...— В угольно-черных глазах у него, как две точки, вспыхнули угрюмые огоньки.

— Хотите,— сказал он, тут же прищурившись и посмеиваясь слегка, но как-то невесело посмеиваясь, одними губами, не было смеха у него ни в голосе, ни в зажатых в щелочку зрачках,— хотите, я вам назову, сколько у нас по каждому хозяйству овец — тонкорунных и курдючных, сколько баранов-производителей, сколько валухов, какой был приплод этой весной и какой десять весен назад, и сколько сдали государству каракулевых шкурок,— хотите?.. Сергей про уток говорил — могу и про уток. И про все поголовье — про верблюдов, крупный рогатый скот... Пастбища, рыба, водные ресурсы — сколько их было и есть в наличности?.. (И назовет!—мелькнуло у Феликса...— до того уверенно, словно играя собственной силой, звучал в тот момент спокойный голос Темирова). Все это я знаю. Но я знаю еще и другое. Я знаю...— Он наклонился вперед, к Феликсу, и Феликс невольно тем же движением ответил ему, как если бы Темиров снизил голос, чтобы сообщить нечто полутайное, полусекретное. Но голос его звучал по-прежнему громко, даже слишком громко для такой комнаты, и Феликс, как и в первый раз, увидев здесь Темирова, подумал, что так говорят люди, привыкшие к открытым степным пространствам.