Приятель - Брайан Макгрори

Она рассмеялась, как будто я сказал что-то очень смешное для тех, кто живет в мире домашних животных и птиц.

– Не хочу, если только не произошло никаких крупных перемен.

– Нет, все по-прежнему, разве что у него появилось спутниковое телевидение, – сказал я.

Она снова рассмеялась, еще громче.

– У меня работы выше головы, – сказала посетительница и, все еще хохоча, села за руль. Будь моя воля, я бы поубивал всех в Де-Мойне[66].

Кстати, о несбыточных надеждах. Дом за углом пошел на продажу, и вскоре туда вселились новые владельцы. Я смотрел, как заезжает к ним во двор грузовик с вещами, и подумал, что может – ну, может же быть! – именно эти люди не пожелают соседствовать с петухом. Мысленно я просил, умолял их об этом.

И вот вечером на Хэллоуин раздался звонок в дверь, и на пороге появились две очаровательные девочки – одна в костюме шмеля, другая – ведьмы, а рядом с ними их папа. Мы с ними мило поболтали, папа представился:

– Меня зовут Том, я ваш новый сосед. Мы недавно въехали в дом за углом.

Я просиял.

– Мы вот насчет вашего петуха… – начал он.

С небес грянула долгожданная торжественная месса. Надежда в буквальном смысле постучала ко мне в дверь. На мгновение вспомнилась статья Сьюзен Орлиэн в «Нью-Йоркере», где она писала о своих комнатных цыплятах и отмечала, что цыплята – «дамская живность». «Представляется, что между женщинами и цыплятами существует природная гармония», – написала тогда Сьюзен.

И вот я стоял на пороге своего дома рядом с парнем, который наконец-то был готов поднять вопрос о нелепости и невозможности сложившегося у меня положения, поговорить со мной как мужчина с мужчиной.

– Я его обожаю, – признался гость. – Сил нет, как он мне нравится.

– Вот как?

– Ах, Боже, какой он чудесный!

– А когда он орет, вам не хочется бежать ко всем чертям? Ах, Боже – прошу прощения, девочки!

– Да ведь это музыка! – воскликнул Том. – А если вам не нравится пение петуха, так переезжайте в город.

Вот так, приехали.

Сразу задаю каверзный вопрос: отчего же я при таком исходе дела испытал вовсе не отчаяние, а настоящее облегчение?

Да, но вернемся к Абигейл и ее падению с лошади. Под вечер я уже входил в отделение неотложной помощи. Меня направили через двойные двери, дальше по коридору, в отдельную палату. Аби лежала в постели, по одну сторону от которой устроился на стуле, как и положено, ее отец, а по другую – мать и сестра. Я, как и все отчимы, мачехи и тому подобные личности, оказался в той ситуации, когда чувствуешь себя лишним. Я легонько прикоснулся к ноге Абигейл и посочувствовал ей. Она расплакалась. Я вытащил свой планшет и спросил, не хочет ли она поиграть в гольф – видеоигру, которая так увлекает ее дома. Она кивнула головой, и слезки закапали со щек на подушку.

Я побыл еще минутку, потом сказал, что подожду в комнате для посетителей чуть дальше по коридору. Примерно через полчаса вышла Пэм и сказала, что врачи пришли к окончательному заключению: сильные ушибы, но ничего не сломано. Аби придется несколько дней носить руку на перевязи. Короче говоря, ничего страшного, к счастью.

В ту ночь Абигейл, у которой рука еще сильно болела, захотела спать рядом с мамой, я же удалился в спальню для гостей – в ту, где стоит моя кровать, привезенная из Бостона. Было уже около полуночи, и я слышал, как Пэм возится на кухне, готовит ланчи в школу на следующий день.

Я читал, как вдруг дверь открылась, показалась сонная фигурка, которая тут же взобралась на мою кровать. Это была Абигейл, в своей длинной пижаме, не забывшая прихватить и одеяло.

– Хочешь посмотреть со мной телевизор?

– Конечно, хочу.

Она взяла с ночного столика мой планшет, нажала на несколько клавиш, каким-то образом набрала мой пароль – и вот мы уже смотрим «Волшебников из Вейверли-Плейс» в гостевой спальне нашего скромного коттеджа. Через несколько минут пришла Пэм, очень удивилась этому ночному визиту и спросила:

– Хочешь, спустимся вниз и досмотрим серию там?

– Нет, мне и здесь хорошо, – ответила Абигейл.

Ей и вправду было хорошо. Мы досмотрели серию до конца, а когда у Абигейл стали слипаться глаза, я отвел ее в мамину спальню, чтобы она отдохнула как следует – ей надо было набраться сил.

Где-то во дворе спал себе петух.

Заключение

Стоял день, благоприятный для всяких начинаний – майское воскресенье, начало теплого сезона. Все кругом расцветало, травка зеленела, солнышко ярко светило, а ласковый ветерок приносил множество сладких ожиданий.

Я был в машине, ехал выпить чашечку кофе, когда запел мой мобильный. Звонила Пэм, вконец расстроенная, как и шесть месяцев назад, когда сообщала мне о том, что Абигейл повредила руку. Возможно, сейчас дело было еще хуже. В ее голосе слышалась такая растерянность, она так плакала, что я едва мог понять смысл сказанного.

– С Цыпой случилось несчастье, – еле выговорила она. – Приезжай домой.

Цыпа.

За последние полгода петух стал совсем другим. Он сделался гораздо спокойнее – не то чтобы совсем, но весьма заметно. Почти всю минувшую зиму – гораздо более мягкую, чем предыдущая, – он провел на груде одеял, постеленных на веранде у двери черного хода, наблюдая с этой выгодной позиции окружающий мир и ожидая того часа, когда его впустят в дом. Каждый вечер с наступлением темноты Пэм относила его в подвал, на устланный одеялами стол, где он спал в тепле и полной безопасности. С моей точки зрения, все это было большим достижением, однако у Пэм такое вялое настроение петуха вызывало смутное беспокойство.

Ко мне Цыпа перестал относиться как к смертельному врагу. Теперь он смотрел на меня скорее как на безвредное, пусть и бесполезное, существо, как на досадное недоразумение, с которым скрепя сердце можно мириться. Следовательно, он больше не бросался на меня из засады и почти не пытался лишить меня мужского достоинства, когда я подрумянивал на гриле во дворе бургеры или бросал мячик собакам. В его взгляде ясно читалось: «Не стоит тратить на тебя силы». Если уж жизнь дарит тебе победу, надо ей радоваться, вот я и радовался беспредельно.

Дошло даже до того, что я – да-да, именно я, а не кто другой, – научился относить петуха с крыльца в подвал и обратно. Если он и не стал мне симпатизировать, то по крайней мере соблюдал вежливость. Для церемонии я надевал теплое пальто, чтобы избежать острого клюва, надевал толстые перчатки, чтобы защитить руки, и неукоснительно следовал совету Пэм: никогда и ни за что не смотреть петуху прямо в глаза. На крыльце или на столе в подвале я загонял его в угол с помощью большущего пляжного полотенца, закутывал, так что он становился похожим на одетую в плащ с капюшоном Златовласку, и таким манером мы поднимались или опускались по лестнице. Та еще парочка.

Однажды в марте, когда было очень холодно, Пэм повезла девочек на выходные куда-то в центральную Флориду, на конное шоу, а я с удовольствием остался дома с Цыпой. То есть с Цыпой, Бейкером, Уолтером, Чарли, Тиггером, Лили, Долли и еще двумя кроликами, которые жили в комнате Абигейл и которых я так и не сумел запомнить по именам. В пятницу, едва вернувшись домой с работы, я услышал, как Цыпа кудахчет на крыльце, но стоило мне подойти ближе, чтобы внести его в дом, как петух будто испарился.

Я его слышал, но нигде не мог обнаружить. А уже начало темнеть. Земля покрывалась ледяной коркой. Я был уверен, что по двору Цыпа не разгуливает, – он по характеру не склонен подвергать себя неудобствам дурной погоды.

– Цыпа! – позвал я.

– Куд-куд-куд-да, – послышалось в ответ.

Я пошарил в неглубокой нише на крыльце, где мы держали запас дров для камина, но там Цыпы не было. Тут я заметил, что Бейкер спрыгнул с веранды и заглядывает куда-то под настил – в узкую темную щель между боковиной крыльца и землей. Тогда я спустился с крыльца и последовал примеру пса.

Пытаясь заглянуть в щель, я встал на четвереньки – сверху на голову сыпались мелкие сосульки. Мне теперь лучше было слышно кудахтанье Цыпы, поэтому я пошел в дом за фонариком. Встав на колени на сырую обледеневшую землю, я посветил в глубину загадочного темного мира под моим крыльцом.

Там валялись бумажные стаканчики из-под кофе – их, наверное, оставили рабочие. Разглядел я и несколько газетных обрывков. Кое-где видны были слежавшиеся и замерзшие комья грязи – где-то разбросанные, где-то громоздившиеся кучами; их, должно быть, оставили те страшные звери, что живут в таких темных местах. Если бы они встретились Пэм, она, несомненно, привела бы в дом и их. Наконец лучик света уперся в Цыпу – он стоял, выпрямившись, метрах в четырех-пяти от меня. В его взгляде читался риторический вопрос: «И какого дьявола тебе здесь нужно?»

– Иди ко мне, Цыпа, – позвал я. Быть может, голос мой прозвучал слишком повелительно. Он хрипло каркнул. – Давай, Цыпа, иди сюда! – Он только крякнул в ответ, но не пошевелился.