Точка пересечения - Ирина Лемешева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лида сидела пунцовая от всеобщего внимания и всё приговаривала:
– Да, погоди, Сём, ещё дожить надо.
– Что это вы, как сговорились сегодня? Дожить надо, дожить надо. Доживём, куда денемся. А это что за салатик, Лидок? – Семён потянулся к нарядной салатнице.
Анатолий, обычно оттаивавший в компании, в присутствии Бориса вел себя иначе – холодно и отстраненно. Жанна чувствовала, что ему неприятны фразы на иврите, которые тут-там бросал и немедленно переводил Борис. Его коробило, когда всплывала тема об отъезде и об Израиле. "За ширмой"… он продолжал сидеть за ширмой, а если разговаривал с кем-то, то только с Лидой.
Как всегда, встретили Новый год дважды – и по-местному, и по-московски, наелись и напробовались всего, что наготовили Лида и Рая. Дружно хвалили Жаннин Наполеон и ореховый штрудель, который Лида испекла специально для Бори. Так чаевничали, болтали, вспоминали почти до утра, и Жанна подумала,что именно такой должна быть встреча Нового года – в кругу семьи, рядом с близкими тебе людьми, а не в шумном ресторане, где из-за гремящей музыки не разобрать слов, из-за полумрака не видно толком лиц, да и кого там видеть – практически незнакомых людей, с которыми встречаешься раз в году? Правда, Гоша… Это не незнакомый, и с ним действительно было комфортно, тепло, приятно. Но где сейчас Гоша? Наверняка, уже в Риге. В сказочно-красивой Риге, из которой он собирается уезжать уже по-настоящему далеко.
В феврале Анатолий дважды уезжал в командировки по республике.
– Ты думаешь мне так хочется ехать? – спросил он, наблюдая, как Жанна молча складывает его вещи в небольшой чемодан. – Если бы заграницу или хотя бы в Москву, а то… Даже не на самолёте, на машине едем. А отказаться нельзя, есть такие, которых посылают больше, чем меня.
– Да куда уж больше, – вздохнула Жанна. Последнее время она привыкла к отсутствию мужа и, самое главное, чувствовала, что совершенно не скучает. Напротив – её накрывало пьянящее чувство свободы, которое трудно было объяснить словами. Они много гуляли с Димой, ходили по театрам, навестили Наташу с детьми и договорились опять сходить в цирк. Звонила Милочка, передавала привет от Гоши и сказала, что Жанну ждёт от него подарочек.
– Ты же знаешь, он любит сюрпризы. И вообще – любит дарить радость. Мне его так не хватает, да, что там мне – всем нам, – Милочка всхлипнула и замолчала, и Жанна не решалась прервать это затянувшееся молчание.
– Он хороший, по-настоящему хороший, а таким не всегда везёт. Они договорились встретиться в "Голубых куполах", пообедать, сами, без детей. Заказали лепешки, салат и шашлыки.
– Вот, – Милочка вытащила из большой сумки пакет из знакомой коричневой бумаги.
Внутри, в двух отдельных пакетах, были фотографии: в одном – Ташкент. "Времена года" – было написано на вложенном листочке в клеточку. Это были роскошные фото ее любимого города: строгого, запрошенного снегом, когда в природе оставалось два цвета – черный и белый. Весеннего – усыпанного цветами, светлого, солнечного. Летнего – с выцветшим небом и брызгами фонтанов. И больше всего было фотографий осеннего Ташкента – города, застывшего в предвкушении зимы, янтарно-прозрачного, засыпанного яркими листьями, ещё не успевшими подсохнуть, с пронзительно-синим небом и облаками, притворяющимися скакунами и большими фантастическими рыбами.
Самой последней была фотография Жанны. Она не помнила, когда он ее сфотографировал – может, на дне рождении у Димки? Судя по всему – да. Крупный план, профиль, немного растрепавшиеся волосы – она тогда не успела сходить к Додику. А главное – взгляд: серьезный, вдумчивый. На обороте этой фотографии карандашом был написан рижский адрес. Жанна подняла глаза: Милочки рядом не было. Наверное, вышла в туалет, чтобы оставить её наедине с этими фотографиями – работами своего брата.
Во втором пакете были фотографии зимней Риги, значит, уехал он совсем недавно. Чёрно-белые снимки – снег и крыши. Крыши и снег. Утро, день, вечер и ночь и почему-то – совсем без людей. Только на нескольких фотографиях – неясные контуры одиноких прохожих на заднем плане. Черные штрихи на слепящей белизне снега. Это были фотографии-настроения: грусть, одиночество, какая-то реально осязаемая безысходность и тоска.
Милочка вернулась, села напротив.
– Это свежие фото, – объяснила она. – Гоша передал через знакомого. Нравится?
– Да, очень, – Жанна задумчиво перебирала фотографии.
Мила устало провела ладонью по лицу, словно стирая воспоминания, и перевела разговор на детей.
Жанна рассказывала о Диме, о его занятиях у логопеда, о том, что уже чувствуется прогресс в произношении, и что до лета, наверное, Дима будет говорить, четко произнося все буквы. Милочка рассказала, что Юрик уже идёт в школу, от дома близко и учительницу хвалят. Что уже несколько месяцев он занимается шахматами во Дворце Пионеров.
– Давайте тоже, с пяти лет принимают, – пригласила она Жанну.
– Ну, нам до пяти ещё полгода. Рановато, подождем. На плавание хочу его отдать, пусть учится.
Вспомнили бассейн на турбазе, их домик, кино по вечерам и водопад, и чайхану.
– А пальто узнаешь?
– Ой, точно, ты же его там брала и у нас в машине забыла.
– Это Гоша забыл, дважды, а я не заметила, – Жанна улыбнулась. – Как он там, в Риге? Что с работой?
– Какая там работа? – вздохнула Мила. – Так, пересидеть, продержаться. Нелегко ему там одному, я прекрасно понимаю, но не жалуется. Учит иврит, фотографирует много, да ты сама видишь, – Мила кивнула на фотографии.
– Вижу, – Жанна кивнула.
– Ты напиши ему, Жанна, – совершенно неожиданно сказала Мила. – Ему будет приятно.
– Хорошо, напишу, – Жанна аккуратно сложила фото в пакеты – отдельно Ташкент, отдельно – Ригу. – Поблагодарю.
В апреле справляли 50-летие Лиды. Были все свои и пара подружек: Паша – бусики с Вольдемаром и соседка Аннушка с Леонидом – степенным, молчаливым, с аккуратной седеющей бородкой-эспаньолкой.
Ресторан Лида решительно отвергла:
– Что там делать? Музыка гремит, и не поговоришь, не пообщаешься.
Стол накрыли в зале, а сладкое и чай – на лоджии.
Жанна подготовила Диму, и он прочел длиннющие стихотворение Квитко про бабушкины руки. Ему долго хлопали, а Лида растрогалась до слез.
– Какие ещё подарки нужны? – она обняла внука, которого называла не иначе, как "моё счастье" и "моя жизнь".
Было много тостов, поздравлений – Лиду любили все за лёгкий нрав, неумение грустить и обижаться, за ее золотые руки и невероятную преданность семье.
Квартиру завалили цветами, и Жанна суетилась, пристраивая в вазы яркие, благоухающие весенние букеты. Ваз явно не хватало. Она залезла на стул и сняла со стенки огромную вазу толстенного цветного стекла – ею никогда не пользовались, но Жанна решила, что цветы в ней будут смотреться шикарно. Внезапно она заметила, что на дне вазы что-то блеснуло. Серёжка. Золотая, маленькая, без камней, с английским
