Золото Неаполя: Рассказы - Джузеппе Маротта

— Да не тяните, ради бога!

— Прямо в дрожь бросает, честное слово! Взял да и съел его! В истории ясно сказано: проглотил бедняжку, право слово, проглотил! С тех пор вошло в поговорку, что Сатурн пожирал своих детей… Как только они рождались, он — раз, два и готово, глотал точно салат-латук. Проклятый убийца, вот до чего доводит неуемная жажда власти… и все это на глазах у несчастной матери! Что же получается, я тебе во всем повинуюсь, дарю свою молодость и любовь, и не моя вина, если у нас каждый раз дело кончается ребенком, я ведь женщина здоровая, а потом девять месяцев мучаюсь, чтобы произвести его на свет, а ты его тут же безжалостно съедаешь! Тебе не приходит в голову, что ты уже пятерых сожрал, а к октябрю мы ждем шестого?

— Дон Федерико, неужели царица ничего не могла придумать?

— Не так-то это было просто. Но на шестой раз она в лепешку разбилась, чтобы все удалось как надо. Ребенок вот-вот должен был родиться, и Сатурн то и дело заходил в комнату и спрашивал: «Ну, как там наши дела?» Жена отвечала: «Потерпи немного», — а сама тем временем кое-что затевала. В двух словах вот что: она прячет ребенка, а мужу протягивает большой камень, завернув его в свои юбки. «Сначала дадим ему имя, — говорит Сатурн. — Как ты его хочешь назвать?» «Юпитер», — отвечает она робко. «Сказано — сделано. Прощай, Юпитер», — заключает Сатурн и широко разевает рот. Секунда — и ни камня, ни оборочек; любой фокусник проканителился бы дольше. «И шестого!» — вскричала жена, притворяясь, что теряет сознание.

— Дон Федерико, а как же камень? Что потом делал Сатурн с такой тяжестью в желудке?

— Что делал? Да возьмите вы в толк, что мы говорим о мифологическом существе. Он сам себе скажет: «Пора переваривать», — и моментально все переварит. У мифологических особый организм, ясно? Они даже умереть не могли. И никакой вам регистрации. Вот, например, пятеро детей, которых проглотил Сатурн… как вы считаете, они были мертвыми, извините за выражение, или живыми? Опять-таки это особые мифологические существа, пусть они пока сидят в животе у отца, но они надеются, что Юпитер вырастет и вспомнит о них… будет и на их улице праздник! Дорогой Пальяруло, мы еще поговорим об этом, а сейчас я, пожалуй, пойду… у вас не найдется пол-лиры?

В ответ на просьбу парикмахер нашел монетку и протянул ему: помню, как на мгновение мелькнула сверкающая капля; на улице Каньяцци внезапно зажглись фонари, и она будто зажмурилась, чтобы привыкнуть к новому освещению. По пыльной улице Нуова Каподимонте мимо нас пронесся трамвай, и невидимая рука припудрила все вокруг; доброй ночи, дон Кателло, доброй ночи, дон Федерико, доброй ночи всем.

Не успел родиться, а уже воровал

Торговец фруктами Кадамартори сказал:

— Дон Федерико, дорогой, вы тут рассказывали об этом самом Меркурии, который самого Джолитти[40] вокруг пальца обведет, он еще, если не ошибаюсь, отрубил голову Аргусу. Что-то от вас больше ни слова не слышно о его божественной особе… разве вы не в курсе дела?

А бывший служитель лицея в ответ:

— Это я-то не в курсе дела? К вашему сведению, я знаю дона Меркурия как облупленного. Если не возражаете, я займусь этим огурцом и тем временем поговорим о нем обстоятельно… согласны?

— Угощайтесь, дон Федерико… По совести говоря, огурец я и покойнику не предложу, держу их единственно для ассортимента, да еще если вдруг у какой-нибудь беременной прихоть возникнет… это овощ неполноценный, ублюдочный, и кончик у него как желчь горький… неудачная попытка Всевышнего, когда он создавал тыкву и кабачок.

Стоял сентябрь. Мы сидели, поджав под себя ноги, как восточные божки, на перевернутых упругих корзинах; вся витрина Кадамартори была у нас под рукой, словно поднос на ночном столике, и кто что хотел, то и брал; мягкий предзакатный свет заливал переулок, и он вспыхивал золотом, будто проходившая здесь праздничная процессия побросала балдахины, знамена, опахала, подсвечники и все поспешно отправились спать. Бывают такие дни и часы, когда Неаполь преображается; его очертания становятся размытыми, он теряет глубину, а вернее, перенимает воображаемую глубину и отстраненность у картин… если вам понадобились балкончики, которые кажутся нарисованными на шелковом платке, или черепица, выступающая из розовой дымки, — вот они; ну а на огурцы дон Сальваторе возводил поклеп — они капризны, упрямы, прихотливы, но зато от них исходит влажная невинная свежесть первого поцелуя, и я не знаю семян, в масле которых лучше бы растворялась печаль уходящего лета или наступающей осени. Ловко очищая огурец, дон Федерико Сориче заявил:

— Меркурий, говорите? Так ведь он, извините за выражение, не успел родиться, а уже воровал!

Вмешался угольщик Тешоне:

— Серьезно? Как акционерное общество?

— Сейчас я вам объясню… Дело было так: Майя,[41] его мать, — отцом был, конечно, как всегда, Юпитер — родила его глубокой ночью в пещере; повитуха обмыла и запеленала младенца по всем правилам искусства, положила в люльку и говорит ему: «Ах ты, потаскун проклятый, как подумаю о тех бедняжечках, что через двадцать лет повстречаются тебе в этих краях!» Поцеловала роженицу и вышла. Меркурий — ни звука: он уже задумал встать на рассвете для великого дебюта в роли мошенника.

Тут не выдержал парикмахер Пальяруло:

— Вы что, нас разыгрываете, дон Федерико? Меркурий был пухленький беззубый малыш и весил четыре килограмма, так или не так?

Бывший служитель лицея ответил:

— Так-то оно так, а все-таки вы мне поверьте. Ведь, во-первых, он родился на Востоке, а во-вторых — был богом торговцев и воров. Дорогие дон Сальваторе и дон Альфредо, неважно, чем вы торгуете, сливами или антрацитом… если бы вам не покровительствовал Меркурий, если бы он не научил вас, как обрызгивать уголь и освежать виноград, а главное, как обращаться с весами, прощай и торговля, и прибыль, и вся ваша спесь!

Откликнулся торговец фруктами Кадамартори:

— Очень может быть. Откровенность за откровенность, в моем ремесле главное — быстро взвесить. Посудите сами, должен я брать в расчет мух и червей?

— Ну еще бы… Да ради бога! А вот подумаем-ка лучше, кто будет строить себе дворец из камней, которые дон Альфредо подкладывает в свой товар… отправитель или получатель?

— Да, я подкладываю камни! — горестно воскликнул вдовец, снял и отдал мне очки (у него была просто мания — он боялся, что они от всего разобьются, даже от вранья). — А иначе как же быть с отходами, с углем, который на глазах превращается в пыль?

Бывший служитель лицея возразил:

— А как быть с пылью, которая постепенно превращается в уголь? Попались, дон Альфредо? Ладно, не будем больше об этом… вернемся лучше к нашему дону Меркурию: едва взошло солнце, а мать еще спала, постанывая, потому что ей снились схватки — сладостное воспоминание о муках, которое вознаграждает женщин за роды, — он вылез из люльки и был таков. Ах, как ему понравился этот мир… тут можно было столько узнать, столько украсть! И чтобы как-то излить свою радость, он спросил у проползавшей мимо черепахи: «Бабушка, а ты знаешь такой мотив… тата-тата-тата-татата-татата… припев песенки „Фуникули-фуникула“?»[42] — «Я о нем и слыхом не слыхивала… — ответила она. — Я всего-навсего черепаха, за кого ты меня принимаешь?» А он ей: «Боже правый, какая врунья!» И с этими словами убил ее, снял панцирь, натянул семь струн, и вышла у него лира, стариннейший музыкальный инструмент, который до сих пор чтут в музеях и университетах!

— Постойте, а что это была за лира?

— Да вроде лютни… плохонькая, кое-как настроенная мандолина, одна из первых… Меркурию было всего несколько часов от роду, но ему так нравилось жить на свете!.. Он смастерил себе лиру и играл на ней, потому что у него не хватало слов, чтобы рассказать земле, как он ее любит. Ах вы, мои деревья и небо, дороги и лужи, скалы и реки, хлеба и мельницы, изгороди и стада, я вас всех обнимаю и благодарю этой музыкой! Но дела есть дела, и он тут же придумал хитроумный способ завладеть волами Феба-Аполлона.

— Какого Аполлона, дон Федерико, этого неотесанного мужика из наших местных?

— Дон Розарио, похоже, у вас в голове одни опилки! Не я ли вам сообщал, что это была одна из главных персон на Олимпе, бог солнца и искусств, покровитель гадалок и гимнастики, праздника Пьедигротты и консерватории.

— Да, что-то припоминаю… но как же такой знатный синьор держал волов?

— Другие были времена, дон Розарио… тогда боги, короли и сельская знать не окружали себя роскошью и великолепием, как сегодня. Каждый в своей области и по своему призванию трудился, сражался с чудищами, карал и воздавал почести. Богам пришлось засучить рукава и все создать самим: жару, холод, свет, тьму, изобилие, голод, войну, мир, похоть, страдание, утешение, вино! Так вот, Меркурий выбрал пятьдесят лучших волов Феба и устроил такую проделку: срезал у каждого все четыре копыта и перевернул их задом наперед, чтобы следы повели Аполлона в противоположную сторону… а себе парнишка обвязал ноги травой… он все учел до мелочей, прямо американец Форд, уверяю вас, он изучил организацию труда в утробе у матери!