Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на окружавшие его холод и неуют, он размечтался, разомлел и, привалившись спиной к обширному заду спящей подруги, погрузился в дрему. Ему уже виделись трое кудрявых, как сержантша, ребят, сидящих вокруг стола; старший пацан, шустрый и сероглазый, тянется к отцовской кобуре и просит пистолет – поиграть.
Виктор Иванович вздрогнул и открыл глаза. Да, пистолет. Пистолет не забыть бы, мать.
Натянув сапоги, он побрел в угол, вынул из заначки початую чекушку, сделал три долгих глотка и, поколебавшись, закусил вчерашним луком.
Через несколько минут, когда дрожь в руках слегка унялась, он приступил к проверке оружия; несмотря на все принятые меры, она заняла больше времени, чем он рассчитывал, и потому умываньем и бритьем пришлось пренебречь.
Виктор Иванович положил вычищенный и перезаряженный пистолет в карман и толкнул ногою незапертую с вечера дверь, не удостоив храпевшую женщину ни словом, ни прощальным взглядом.
3
…Ни слова, ни взгляда прощанья:
Уходит непрожитый день.
Тяжелым нетесаным камнем,
Как в реку, он падает в тень.
Помянем – да было ли имя?..
– Заспал, заболтал, позабыл…
В половине восьмого утра уставший от бессонницы Валентин Николаевич вылез наконец из-под одеяла, зажег свет и записал мучившие его с полуночи строчки.
Солнце всходит и заходит, живи еще хоть четверть века – ничего нового не наживешь; улов этой бессонной ночи был, несомненно, жалок.
Так прошел весь последний год – ни то ни се, а если что и осталось – так только неприятное ощущение, что дальше будет не лучше.
Летом он окончательно убедился, что текст, над которым он работал, не более чем вариация на тему широко известного и много раз переведенного уже «Рыцаря со львом», вольный и достаточно поздний перевод на среднеанглийский. Сюжет вывернул к проклятому льву совершенно неожиданно, как кот из-за угла; Первушин тут же утратил весь интерес к работе и до сих пор не мог подобрать себе ничего подходящего взамен.
Осенью его, неизвестно за что, повысили до старлея. Отчеты его о работе с Александрой Юрьевной были насквозь пустыми, как, впрочем, и сами встречи. Встреч этих было ровным счетом три: та, первая, на улице, потом – музей и последняя – в октябре.
Кстати, как раз сегодня, может быть, она притащит в Москву своего Рылевского. Откинулся страдалец, какой базар-вокзал, пойдет по домам гулянка, покою никому не будет, ни вашим ни нашим. Радостно и тепло встречает Родина своих героев.
Тьма за окном потихоньку подавалась к цвету густых синих чернил. Готов был уже обычный холостяцкий кофе, выкурена первая сигарета; больше делать было нечего.
Петая утренняя тишина стояла в квартире, как тяжелая непроточная вода. Пустотой называется такое состояние – безжалостно определил Валентин Николаевич. Одиночество и покой – и ни на хрен не нужен ему, по правде говоря, этот тихий утренний час. Пустота зрелости, читай: вызревшая как следует пустота.
…И хлеба вчера не купил, а теперь мутит от пустого кофия, тянет занудно под ребрами справа.
Так и не найдя себе занятия, старший лейтенант Первушин побродил по квартире и снова улегся в постель.
4
Спать можно было еще и час и два, но бодрые попутчики с нижних полок уже приступили к утреннему чаю, а главное, встрепенулось вагонное радио, запело сначала высоким мужским голосом про ненаглядную в Вологде – это еще можно было стерпеть, – а потом, совершенно невыносимо – женским, про смех и награду, причем именно смех для пущей убедительности изображался в натуре.
В вагоне было душно, и лежать на верхней полке просто так, да еще под глумливый хохот популярной певицы, было невозможно.
– Вам чайку взять, девушка? – вежливо обратился к Александре Юрьевне молодой человек из нижних.
– Возьмите, если не трудно, – хрипло отозвалась она, – я потом.
Она отвернулась к стене и накрыла голову подушкой.
Вернувшись, услужливый юноша подергал ее одеяло и сказал:
– Вставайте, девушка, чаек ваш на побывку прибыл.
Александра Юрьевна свесила голову и обнаружила внизу шестерых молодых людей в форме. Все они были свежи и бриты, а их отутюженные кители висели рядком на неизвестно откуда добытых вешалках.
– Долго спать вредно для здоровья, – с акцентом проговорил сидевший у окна скромный узкоглазый парень.
Сашка снова откатилась к стене; прыгать на головы шести советских офицеров было затруднительно.
– Пойдемте, товарищи, покурим, – предложил белобрысый поставщик чая, и все они, гордые своей деликатностью, поднялись и гуськом проследовали в тамбур.
Когда они вернулись, Александра Юрьевна была уже не то чтобы совсем свежа, но вполне контактна.
– Куда едем, девушка? – не придумав ничего лучшего, спросил белобрысый и, вспомнив, видимо, о высоких моральных качествах советского офицера, протянул ей руку и с достоинством представился: – Валерий.
– Саша, – отвечала Александра Юрьевна, пожимая их руки в порядке очереди, – в Четвертинку еду.
– А мы – в Соликамск, – охотно сообщил узкоглазый. – В Соликамск, на стажировку. – Он придвинул ей стакан и с удовольствием добавил: – С одного училища мы все, вместе и едем.
– Из какого училища? – вежливо поинтересовалась Александра Юрьевна.
– Из Калужского, – со значением сказал Валерий, – Высшего училища МВД. К нам ведь со всей страны учиться приезжают, Саша. Вот Рустам, – указал он на узкоглазого, – из Ташкента, например. А я – из Кирова. Да мы-то уж, считай, закончили, одна сессия осталась.
Александра Юрьевна подумала немного и осторожно спросила:
– А стажировка – это что?
– Ну, в лагерях будем работать, там, в Соликамске, – объяснил белобрысый. – Отрядными офицерами, значит, – преступников будем перевоспитывать. Так-то, Саша. Пейте чай, остынет.
– Так что вот, получается – в лагеря едем, – неожиданно сострил Рустам, и молодые люди засмеялись дружно, как по команде.
– А вы – куда? – в свою очередь спросил Валерий.
– И я – в лагерь, – спокойно отвечала Александра Юрьевна, поднося к губам стакан. – Только мне ближе, в Четвертинке выхожу.
«…В Вологде-где-где-где, в Вологде-где», – с чувством пропел тенор. Пленку запустили, видимо, во второй раз.
Офицеры молча переглянулись, а уроженец Ташкента спросил робко:
– А в лагерь – на работу или навестить кого?
– Забрать, – резко ответила Александра Юрьевна.
– Жениху, что ль, дембель выходит? – басом спросил мрачный широкоплечий парень.
– Угадали, – улыбнулась Александра Юрьевна, – жениху, только не дембель, а срок сегодня кончается.
– А-а-а, – протянул вопрошавший.
Шесть пар офицерских глаз уставились на Александру Юрьевну, и, надо сказать, в их взглядах не было ни вражды, ни осуждения, а только любопытство и совсем немного покровительственной такой брезгливости.
– С кем не бывает, – высказался наконец Рустам.
– А статья какая? – перебил его Валерий. – Драка, небось?
– 190-прим, – улыбнулась опять Александра Юрьевна. – Два года общего.
– Что-то я такой не припомню, – смущенно
