Коло Жизни. Середина. Том 1 - Елена Асеева

— Помочь? Ты кто? Тебя прислали Боги? — взволнованно дыхнул юноша, и голос его при каждом слове порывисто заколыхался. С трудом ощущая собственное тело и подгибающиеся коленки, он слегка приподнял голову, чтоб удобней было разглядывать столь высокую в сравнении с ним маруху.

— Нет, не Боги, — весьма четко ответила королева. Понеже ей не позволялось сказывать о Зиждителях. Благе было нужно токмо подготовить мальчика к благополучному изъятию на маковку, а о дальнейшем его уделе… его и Крушеца решал Родитель и только после осмотра бесиц-трясавиц.

— Я пришла сама, чтобы помочь. Вы же звали, — дополнила свои пояснения королева.

Блага в этом не обманывала. Мучимый видениями, Яробор Живко в порыве горести почасту взывал о помощи, обращая свой взор в темные наполненные сиянием звезд али укрытые прозрачными покрывалами облаков небеса. Всяк раз, выпрашивая избавления его как от видений, так и от изводящей кручины, которую последнее время по многажды на него сбрасывал Крушец.

— Звал, — повторил вслед за марухой юноша, ощущая, как степенно стала возвращаться сила в ноги и податливо-послушной становилась и сама плоть. — Я звал Богов.

— Вряд ли Боги могут услышать человека, — с невыразимой нежностью молвила Блага, и губы ее еще весомее засияли улыбкой, так как не в силах озвучить иное, она старалась хоть собственной любезностью приободрить мальчика. — Боги заняты другим. У них заботы более значимые. Их творения это не просто человек. Это роды, племена, планеты, системы, звезды.

— Планеты, системы, звезды, — вторил королеве Яробор Живко и протяжно выдохнул.

Он рывком вздел голову и воззрился в бледно-голубую пелену неба, прикрытую сквозными полотнищами облаков напоминающих расписные пуховые платки, что носили женщины кыызов и влекосилов.

— Я так и думал… Думал, что Богам не до нас, не до меня, — обидчиво отозвался парень, точно услышал не просто объяснения, а приговор собственной ненадобности, покинутости и тотчас потухло сияние окружающее дотоль его тело.

Королева не сводящая взора с юноши, узрев его расстройство, торопко ступила вперед. Она протянула навстречу мальчику руки, ухватила его за плечи, да прижав к себе, крепко обняла. В тех объятиях передавая ему весь трепет, каковой испытывала, как к божеству. Всю любовь кою несла в себе, как особь женского пола. Всю нежность наполняющую ее, как мать.

— Наш драгоценный, драгоценный господин, — участливым тоном пропела она юноше, своим мягким наполненным переливами мелодии голосом, прижимая его лицо к своей груди и витающей там теплотой охватывая, утешая верно не только человека, но и лучицу.

— Не надобно так волноваться… Столько думать, переживать, — увещевала теперь уже по-матерински королева, вкладывая в каждое слово теплоту и сочувствие и тем стараясь приободрить. — Нужно чаще улыбаться, смеяться. Касаться губами рук любимой, вдыхать ее чистый дух. Надо жить, а не томиться. И тогда видения будут мягче. Не станут мучить, приобретя плавность движения.

Яробор Живко глубоко вдыхал дух этого странного для него на вид создания и ощущал утишение, словно сызнова приник к щеке почившей матери, смерть которой вельми переживал, и до сих пор так и не выстрадал. И теперь прижимаясь к марухе, чувствовал, что-то близкое… неосознанное, когда-то уже испытанное, но днесь, позабытое, али только схороненное, где-то в глубинах собственного естества. Юноша вновь глубоко вобрал в себя запах странного создания, несомненно, ему чем-то родственного и негромко вопросил:

— Ты кто?

Маруха самую малость молчала, а после, так как была достаточно осведомленной в верованиях как лесиков, так и влекосил неспешно ответила:

— Я — Берегиня.

Берегиней — Рожаницей звали лесики духа покровителя, каковой сохранял и оберегал как самих людей, так и домашний очаг, его тепло, материнство и бытие. Считалось, что Берегиня бережет и отводит от человека нежить, бесов, демонов, сопровождает ратников в бою. Даруя человеческой душе жизнь, она и отнимала ее, когда приходило время, потому считалась первой помощницей Богини Удельницы. Берегине лесики посвящали одну из рун-, которая была символом самой Богини Удельницы, пряхи, ведущей человеческий удел, являющейся рукой судьбы, богатства и блага. Лесики представляли Берегиню молодой девушкой, чем-то схожей с белоствольной березой, деревом кое всегда соотносили, как с Богиней Удельницей, так и с ее помощницами.

— Берегиня? — удивленно протянул юноша, и слегка отстранившись от марухи, воззрился в ее лицо, оглядев вельми необычные удлиненные очи, переходящие в щели на висках. — Ты ведь близка к Богам. Раз ты Берегиня, ты помощница Богини Удельницы, — отметил Яробор Живко, стараясь все же хоть таким побытом выяснить что-либо про Зиждителей.

— Нет, я никогда не видела Богов и тем паче Богиню Удельницу, — благодушно произнесла маруха, и, высвободив из объятий мальчика, удлиненным перстом (где чагравым в треть короче человеческого смотрелся ноготок) провела по выпуклой спинке его носа. — Я живу на земле, подле людей. А Берегиней я стала после человеческой жизни, ибо когда-то слыла сильнейшей знахаркой твоего рода и имела много потомков.

Королева вельми мудро вышла из сложившегося положения, так как и впрямь по одной из легенд лесиков считалось, что души добрых женщин, знахарок, имеющих при жизни много детей, после смерти могли обратиться в Берегинь, покровителей собственного рода.

— Когда вы господин ушли из дома, я направилась вслед за вами, — пояснила Блага, и тем вызвала и вовсе неприкрытое огорчение на лице мальчика, так как сведения о Богах для него наново оставались не раскрытыми. — Потому как вельми вас люблю… Такого светлого, умного, любознательного мальчика. Нашего бесценного господина.

«Господина», — это слово будто огладило своей вежливо-мягкой формой обращения, оно сызнова навеяло смурь… однако в этот раз не схороненного в его естестве, а пережитого непосредственно им.

Легкой волной выбросились в мозг Яробора Живко четкие воспоминания.

Густой заполненный деревами лес, подступивший к глубокому оврагу, и словно поддерживающий его стены своими корявыми кореньями, да стоящего супротив него Дикинького мужичка. Воочию выглядящего старичком, низкого росточку, сухощавого, коль не сказать точнее худобитного сложения, с долгими руками, где на круглом лице просматривались два глаза с фиолетовыми крупными зрачками, широкой синей радужкой, и едва заметной голубоватой склерой, который низким, пронзительно треснувшим голосом протянул:

— Господин, потому как так положено величать всякое человеческое создание.

А засим, словно из густого мрака прорезался, как-то отрывисто приглушенно наполняясь осиплостью, и вспять ее теряющий, иной голос:

— Господь Перший, господина надо поместить в кувшинку, как можно скорей.

— Господин, — теперь это юноша озвучил изгнав воспоминания и оставив всего-навсе нить того за что можно было уцепиться и что быть может, могло привести его к Зиждителям. — Так меня величал Дикинький мужичок и голос, который обращался к Господу Першему, — досказал свои мысли Яробор Живко. — И ты тоже так называешь.

Маруха смутилась только на миг, поелику не ожидала, что мальчик столь четко помнит события своей жизни так или иначе связанные с появлением в ней Богов, а после стараясь увести разговор в безопасное русло молвила:

— Так мы духи величаем важных людей, к которым испытываем теплоту и тем величанием вежливо к нему обращаемся. Однако, — это Блага сказала много живее, узрев, что умный, сообразительный юноша вновь приоткрыл рот, абы сызнова спросить из ряда, как велел Господь Вежды «не озвучиваемого». — Я пришла к вам, чтобы успокоить, и кое-что даровать. Что на немного снимет ваши тревоги и дарует, — маруха на чуток прервалась, подбирая слова, — дарует душевный покой.

Королева тотчас, точно решая более не мешкать, порывчато дернула левой рукой, и в ее как оказалось лишь четырех перстах, лишенных среднего появилось зернятко, вроде круглой маленькой капельки.

— Положите в рот, господин, — мягко попросила маруха, протягивая пластичную кроху к устам юноши.

Яробор Живко резко вздрогнул всем телом, уставившись на переливающееся в редких лучах солнца зернятко и спешно отступив назад, еле слышно дыхнул:

— Я такое уже видел, — губы его тревожно заколыхались и подносовая ямка нежданно покрылась испариной… также враз вспотела кожа на носу и лбу.

Парень срыву сорвал с головы шапку и бурой шерстью некогда живого создания утер лицо. Не сильное дуновение ветра всколыхало его в сравнении с осударевским долгий вьющийся хохол, оставшийся на темени, и словно полюбовно приголубил оголенную кожу головы. Он медлил совсем чуть-чуть, а потом, вероятно, подгоняемый Крушецом и подбадриваемый благостно смотрящей на него королевой потянулся к ее руке. Блага не менее торопливо двинула перста к устам мальчика и почти втолкнула голубоватую капельку в его слегка приоткрытый рот.