Царь горы - Вадим Панов

— Вы ответите за свои действия!

— Я дам показания!!

И тут Ричард вспомнил! Негр в наручниках — специальный агент Кики Вашингтон, весельчак из подразделения Вольфа!

— Балдер, что за цирк?!

— Ты ответишь за Шона!

— Мы подаем иск!

— Вонючка!

Негр попытался толкнуть Кардинала, но агенты его удержали. Пока удержали. Побелевший адвокат прижался к стене.

До сих пор молчали двое: Вольф и Борис. Буравили друг друга взглядами, не обращая внимания на шум вокруг.

— Вы свободны, — Вольф нехорошо улыбнулся. — Идите.

Кардинал не шелохнулся.

— Ну что же вы… Луминар?

Кабина лифта оставалась в тени, но весь восточный коридор заливал свет. Солнечный свет. Жалюзи, обычно наглухо закрытые, были подняты и не мешали лучам проникать внутрь.

— Я видел, как ты стрелял в Шона!

— Заткните ублюдка!

— Борис, ни слова! Мы немедленно уезжаем!

— Балдер, ты доигрался!

— Вы свободны, — повторил Вольф. И, гораздо тише: — Пошел вон из кабины, гаденыш.

— Они сказали, что избавишься от нас, да? — Луминар издевательски рассмеялся. — Какой же ты дурак, Балдер. Ты просто чистишь место для моих врагов! Не мой клан, так другой, понял? Нью-Йорк слишком хороший город, чтобы его оставили в покое!

Специальный агент отшатнулся.

— Тебя поимели, чел!

— О чем он говорит?

Кардинал ударил Кейна в челюсть. Ударил хорошо, сильно, так, что Ричард пролетел через весь коридор и врезался в противоположную стену. Затем Луминар вышвырнул из кабины оторопевшего Вольфа, последним — ничего не понимающего адвоката, ногой оттолкнул попытавшегося ворваться в лифт негра и нажал на кнопку нижнего этажа.

Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные Шапки

Москва, Бутово,

16 декабря, четверг, 17.17

Его высокопревосходительство великий фюрер семьи Красные Шапки, самодержавный властелин Южного Форта, вассал Зеленого Дома и достойный наследник кэш-цивилизации изволил надраться всмятку. Знаменитый бар Кувалды, тот самый, о неиссякаемом запасе виски которого дикари складывали восторженные легенды, был опустошен. Бутылки валялись по всему кабинету, а некоторые из них периодически вылетали из окна. И следом гремел выстрел — его высокопревосходительство желал развлекаться. Иногда одноглазый постреливал и по двери: под влиянием выпитого ему казалось, что к кабинету приближаются заговорщики. В общем, фюрер пребывал в депрессии, причины которой подданным были неведомы. Чего горевать-то? Весь Тайный Город только и говорит, что о кэш-цивилизации, дикарям наливают в барах халявные дозы и жалостливо разглядывают. Не жизнь — малина! Тем не менее фюрер пребывал в отвратительном настроении, приближенные нарушать его уединение не решались, зато строили смелые планы по устранению самодура. Подозрительные разговорчики начали возникать под утро, когда стало ясно, что пивший всю ночь Кувалда не собирается покидать кабинет, и привели к тому, что наслушавшийся революционных речей Копыто набросал список смутьянов и потащился к его высокопревосходительству подписывать указ о казни. Уйбуй прекрасно понимал, что рискует головой: пребывающий в депрессии вождь мог, не разобравшись, шлепнуть визитера, но Копыто толкала вперед противоестественная для дикаря верность.

— Э-э… твое высокопревосходительство, — проблеял уйбуй, приоткрывая дверь.

— Вон!!!

В подкрепление слов фюрер пальнул из дробовика.

Иголка и Контейнер, оставшиеся ждать десятника этажом ниже, переглянулись и, пробормотав: «Он сам этого хотел», отправились помянуть командира в «Средство от перхоти».

— Обнаглели, сволочи! Госуфарственным фелам мешать! Уфавлю!

Кувалда перезарядил дробовик и принялся расхаживать по кабинету.

— Кругом обман! Кругом заговор! Я вас вывефу на чистую вофу! Я вам покажу, фесять процентов! Мерзавцы! Измена!

— У меня как раз список смутьянов заготовлен… — пропищал кто-то, заставив фюрера остановиться и вскинуть оружие.

Единственный глаз Кувалды цепко оглядел помещение, но источника звука не обнаружил.

— Привифение или глюк?

Писк не повторился. Фюрер подошел к окну, подумал, допил бутылку и швырнул ее на улицу. Но схитрил: стрелять по улетающему снаряду не стал, а резко обернулся.

Никого.

— Лафно, выхофи, не стану тебя убивать.

Тишина.

— Вот, клафу фробовик на стол. Выхофи!

Лежащий у дверей Копыто поднял голову и улыбнулся:

— Фюрер, ты честно-честно меня убивать не станешь?

— Тьфу, мля, я-то фумал, привифение какое залетело… — Кувалда поковырялся в баре, вытащил последнюю бутылку виски, отвинтил пробку, глотнул и осведомился: — Хрен ли тебе нафо, животное?

— Казнительный список принес, — сообщил уйбуй и приятно улыбнулся: — Там без тебя такие разговорчики идут — сплошная измена. Народ говорит, что ты, в натуре, спятил. Не весь, конечно, народ, только некоторые, мля, и я о них как раз…

— У меня фепрессия, — поведал одноглазый.

Копыто сделал понимающее, даже сочувствующее лицо, но было видно, что значение слова «депрессия» от него ускользает.

— Понимаешь, фруг, — разоткровенничался фюрер после очередного глотка кукурузного пойла, — врачи говорят, я тонко чувствую мир. Я этот, как его… эмпат, мля.

Уйбую отчего-то показалось, что произнесенное вождем слово имеет отношение к понятию «гомосексуализм», и он на всякий случай сделал шаг назад.

— Я фуши чувствую. Я переживаю. Не могу спокойно бефу чужую переносить. Погофа изменится — у меня фепрессия. В новостях чего услышу — фепрессия. Фожфик за окном покапает, — а мне тяжело.

— Ты, высокопревосходительство, допился, похоже. Я понимаю, без виски нам никуда, но меру знать надо.

Но Кувалда не услышал уйбуя. Он погрузился в себя и свою эмпатию.

— А когфа пофстава случается, я вообще с ума схожу.

— Ты список казнительный подпиши и страдай себе дальше — я все, в натуре, улажу.

Фюрер с минуту буравил верного Копыто взглядом, после чего рыгнул и махнул рукой:

— Не понимаешь ты ни черта. Темный. А все из-за чуфов проклятых. С земель нас согнали, Запафные леса разорили, вот и пошла цивилизация кое-каким боком.

— Чего случилось-то? — Уйбуй догадался, что Кувалда немного пришел в себя, и решил прояснить ситуацию. — Ты чего в запой ударился? Война, что ли, грядет? Или шасы проценты по долгу подняли?

— Не пофняли, но все равно обманули, — признался фюрер.

— Как?

— А вот так! Опоили меня и обманом заставили пофписать бумагу, по которой мы всего фесять процентов контрибуции получим…