Площадь - Чхе Ин Хун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни странно, но в голове Менджюна в этот момент возникла мысль о женщинах. Он подумал, что у него еще нет любимой, но в ту же минуту спохватился и решил, что нет смысла связываться с женщинами, что любовь и привязанность — чувства обыденные и приевшиеся до оскомины. Как только появляется уверенность в том, что женщина тебя любит, в тот же момент любовь кончается и начинается сытое безответственное существование. В доли секунды эти мысли, подобно кадрам цветного фильма, пронеслись у него в голове. Волшебный калейдоскоп образов прервался так же внезапно, как и возник. Менджюн удивился тому, что перед его мысленным взором промелькнул целый сюжет, сделанный по всем правилам кинематографии. Возможно, что человеческие мысли, словно круги от брошенных в воду камней, волнами накатываются друг на друга, обеспечивая тем самым бесконечную преемственность идей. И если стоять в центре и наблюдать за разрастанием этих, подобных водяным, кругов, то можно угадать, где начинается и заканчивается Вселенная, и в душе, как в зеркале, отразится пространство — от кончиков собственных ног до края бытия.
Разгонять скуку подобными умозаключениями — увлекательнейшее занятие. В университетских учебных программах подобные взгляды называют христианской натурфилософией, но на деле они весьма далеки от этого учения. Это просто еще одна абстрактная философская картина мира. Такие картины мы или отвергаем как наивные, или принимаем как итог наших размышлений, вкладывая в них подчас более глубокий смысл. Все зависит от индивидуальной позиции. Между галлюцинациями Менджюна, тем странным состоянием оцепенения, которое он испытал, и пока еще не осознанными им до конца книжными тайнами, несомненно, существовала некая живая связь, отождествляющая эти явления. Может быть, видения, возникшие в его сознании, суть его давние мечты и потаенные желания, гнездящиеся в укромных уголках его мозга и души?
Непрерывное движение, бешеная гонка, жизнь, растекающаяся, как бетонный раствор, залитый в прочную опалубку, — вот о чем мечтал Менджюн. А пока он терял интерес к жизни и все не мог найти занятия, которое требовало бы полной отдачи всех его умственных и физических сил. Ему хотелось взяться за такое дело, которое наполнило бы его радостью жизни, увлекло, осветило бы все темные закоулки его души ярким пламенем до такой степени, чтобы он потерял счет времени.
В доме было полно гостей. Было видно, как в комнату Еньми, находившуюся в другом крыле дома, через просторный двор, постоянно входили люди. Пройдет немного времени, и она сама, как всегда, обязательно придет за Менджюном. Он в душе сожалел, что обещал быть сегодня у нее в гостях. Из-за этого он не смог навестить уважаемого человека, почтенного Тен-сонсэна. Досадно. Они случайно встретились недавно на улице, и Тен-сонсэн, приглашая его к себе домой, сказал:
— Я купил по случаю у одного японца весьма занятную вещь. Мумию. Приходи, я тебе ее покажу.
Менджюну тут же захотелось принять приглашение, но какие-то дела не позволили сделать это сразу. Затем визит изо дня в день откладывался. А сегодня он всю ночь глаз не сомкнул, размышляя об этой мумии. Шутка ль сказать, ведь это — высохшее тело человека, умершего несколько тысячелетий назад.
Вечерний прохладный ветерок донес до него взрыв хохота. Менджюн закрыл окно. Его дом — старинная японская постройка в форме буквы «П» — стоит посреди широкого двора. Его комната под номером четыре находится на втором этаже, и ее окно вырублено прямо в двухскатной крыше. Он любил свою комнату. Если открыть окно, то со всех сторон тебя плотно обступит черепица. Это создает ощущение уединения. Напоминал дом и западные строения, вроде тех, что можно видеть в журналах. Он был необычный снаружи и уютный внутри. Двор выдержан в иностранной манере, в нем была даже скульптура, окруженная бордюром из камней. Менджюн любил размышлять стоя у окна.
Весной черепица около окна была окутана легкой дымкой. Она словно плавилась под горящими снопами солнечных лучей. Старое дерево простирало в небо свои крепкие заскорузлые ветви. Звенели в унисон с весенними солнечными ритмами гармоничные, четко очерченные контуры жилых домов на склоне холма. Майские дожди барабанили по крыше ласковым назидательным речитативом. Всей этой симфонии пробуждавшейся жизни он внимал здесь, стоя у этого окна. С детства мы привыкли видеть лишь внешнюю оболочку вещей, не задумываясь об их сущности. А достойно ли жить подобно желтку в яйце, не испытывая противоречий между собой и окружающим миром?
Гвоздика, лилия, гладиолус, канна… Эти цветы — словно роскошные аристократки. Но для того чтобы испытать высокое чувство любви, совсем не обязательно попадать в столь изысканную компанию. Самые удивительные, а порой и леденящие душу события вырастают из обыденности. Обыденность — основа нашей жизни. Смутная неосознанная неопределенность мешает сделать решительный шаг. И в то же время подобная неопределенность похожа на красивый шелковый платок, в который можно удобно завернуть очередную жизненную неурядицу, превратить вещь из простой в сложную. Это похоже на то, как девочка-подросток на пороге созревания искренне любит свою деревянную куклу, не задумываясь, что это еще не настоящие «дочки-матери». Юный недоросль, знание жизни у которого равно цыплячьему хвосту, не может считаться взрослым человеком. Душа без веры одинока. Стремясь утешить боль одиночества страдающей от безверия души, нужно жить на пределе возможностей, жить каждый миг так, словно это капли крови, выдавливаемые из жил. Бесконечное число раз падать, обдирая колени, — это лучше, чем состариться, не приобретя ни единой царапины. Все внутри вопиет, что так и надо жить, но что значит «на пределе возможностей»? Это скрыто во мраке. Где они, мгновения, подобные выдавливаемым каплям крови? Нет ответа. Чтобы падать, обдирая колени, нужен хотя бы маленький камешек на дороге, а как быть, если под ногами вертится лишь кошка Еньми?
Говорят, что ради стоящего дела можно заключить сделку даже с самим сатаной. Но так думают только те, кто не знает, насколько страшен дьявол. От лекций профессоров в университете было мало толку. Они не давали ответа на ключевой для Менджюна вопрос — вопрос о Боге. Без этого все теряло смысл и подступало одиночество. Он сопротивлялся ему как мог. Слово «диалектика» заставляло его волноваться, как звук имени любимой женщины. От него он испытывал чувство, похожее на гордость старого солдата за свои медали. Река жизни… Хотелось бы, преодолев
