Околдованная - Лора Таласса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мемнон убирает руку, измазанную моей кровью, и поднимается.
И прежде, чем я успеваю спросить, что он делает, он приподнимает мои ноги, освобождая себе место на моей постели, садится и кладет их себе на колени.
И осторожно поглаживает, вновь бормоча какое-то целительное заклинание.
Его магия течет в меня, проникает в открытые раны на ступнях и голени. Ощущаю тепло, зуд и неудобство. Но Мемнон продолжает гладить меня, и мне нравится чувствовать на себе его руки.
– Сегодня я намерен исцелить тебя, Императрица, – говорит он, не отрываясь от работы. – Но завтра я потребую ответов.
Судорожно вздыхаю.
– Почему в твоих устах это звучит так зловеще? – спрашиваю его, чувствуя, как затягиваются последние раны на ногах.
– Потому что, – Мемнон еще раз приподнимает мои ноги, чтобы встать, – я зловещ. И хочу ответов.
Он опускается возле меня на колени, так что лицо его оказывается мучительно близко.
– И ты дашь их мне, est amage.
Я вижу его густые-густые ресницы и эти чудные карие глаза, которые странно блестят. И этот страшный шрам, тянущийся от глаза до подбородка. Лицо Мемнона наводит на мысли о какой-то утраченной реликвии.
Упрямо вздергиваю подбородок, но вместо ответа протягиваю руку и касаюсь его шрама. Даже не знаю, что заставило меня так поступить.
Мемнон замирает, позволяя моему пальцу, скользящему вдоль грубого рубца, исследовать свое лицо. Да, шрам действительно страшен.
– Как ты его получил?
Он сдвигает брови:
– Я уже говорил тебе, Селена.
Да ну?
– Скажи еще раз, – палец скользит дальше.
Он хмурится, но отвечает:
– Мой народ расширял свою территорию, углубляясь в земли Дакии. Их царь отнесся к этому не слишком благосклонно. Мы встретились в бою, и он подарил мне шрам на память о себе.
Мои глаза расширяются.
– Он чуть не лишил тебя лица.
– Он пытался, – соглашается Мемнон.
Меня охватывает ужас при мысли о том, что кто-то мог пытаться содрать лицо с живого человека.
Глаза колдуна блестят, губы игриво кривятся:
– Вот, вроде бы, казалось, что наивнее некуда, а ты берешь и прячешься в будущем, которое еще более… цивилизованно чем римское окружение, в котором ты выросла.
– А что случилось с тем царем, который сделал это с тобой?
– Я пронзил его насквозь мечом. А из его черепа сделал чашу для вина.
Что?
– Ты лжешь.
– Нет. Это была моя любимая чаша.
Он говорит это так спокойно, что, черт, если это правда…
Я съеживаюсь, отстраняясь от него.
Мемнон хмурится, похоже, озадаченный моей реакцией:
– Это было в обычаях наших воинов. Точно так же, как каждая сарматская женщина должна была убить в бою хотя бы одного врага, ибо только после этого ей дозволялось вступить в брак.
Что?
Он смотрит на мое ошарашенное лицо, и в глазах его мелькает печаль:
– Ты реагировала точно так же, когда впервые услышала о таких вещах. Видеть это снова – и чудесно, и горько разом.
Откашливаюсь, прочищая горло:
– Я все еще пытаюсь смириться с тем фактом, что ты пил вино из черепов своих врагов.
Впрочем, не уверена, что у меня когда-нибудь получится смириться.
Мемнон натянуто улыбается; потом взгляд его скользит по моему телу, останавливается на пострадавшем плече.
– Мне нужно закончить лечить тебя, Императрица. Придется перекатить тебя на живот.
Пробую перевернуться, а руки его уже тут как тут – направляют меня, чтобы я не разбередила раны.
Он осторожно снимает прилипшие к моей спине лоскуты. Прохладный воздух целует кожу, а Мемнон резко вздыхает – наверное, при виде повреждений.
– Подумать только, ты никогда не считала себя настоящей царицей-воительницей, – бормочет он себе под нос, и я чертовски уверена, что замечание его относится к Роксилане, а не ко мне. – Такими боевыми ранами гордились бы даже самые яростные мои солдаты.
– Что, все настолько плохо?
Недавнее заклятье Мемнона еще блокирует боль.
Легкая рука колдуна скользит по ранам, и я закрываю глаза. Его прикосновение по-прежнему пугающе приятно.
– Исцели раны, – шепчет мужчина на сарматском. – Стяни плоть. Верни, как было.
Его магия касается моей спины теплым дыханием. Тепло это проникает под кожу, причиняя неудобство, спина чешется, и я знаю, даже не глядя, что плоть восстанавливается, раны заживают.
Я лежу, совсем сбитая с толку, размышляя о том, как мое участие в колдовском круге ради малости наличных привело к тому, что меня едва не убили кровожадные ведьмы, а теперь меня еще и лечит мой заклятый враг.
Теплое давление магии исчезает, и Мемнон проводит рукой по моей спине. Дыхание перехватывает, когда его ладонь касается кожи. Есть что-то такое в его руках – руках, которые вели в бой армии, и убивали, и поднимали чаши, сделанные из черепов врагов, – что-то чертовски… возбуждающее.
Наверное, я очень испорченная, если наслаждаюсь этим. Но об этом я, пожалуй, буду беспокоиться завтра. Возможно.
Мемнон останавливается, словно почувствовав, о чем я думаю.
– Est amage, – шепчет он, – тебе нравится? Если да, я продолжу. Скажи лишь слово.
Черт, может, он таки читает мои мысли?
Крепко зажмуриваюсь и дышу носом. Все, что связано с этим человеком, имеет свою цену. Он не называет ее, но это так.
Но с учетом того, что случилось сегодня вечером… плевать!
– Мне нравится, – признаюсь я.
Его рука не двигается. Почему его рука не двигается?! Я чуточку шевелюсь, пытаясь подтолкнуть ее.
– Дай мне увидеть твое лицо, – требует вдруг он.
Поворачиваюсь, смотрю на него:
– Зачем?
Он пристально вглядывается в меня:
– Потому что ты единственное, на что стоит смотреть, и мои глаза соскучились по тебе.
Хмурюсь.
– Я думала, ты ненавидишь меня.
Он наклоняется и проводит костяшками по моей спине, и я чувствую, как выгибаюсь, потягиваюсь, словно кошка под его лаской.
– Все немного сложнее, Императрица.
Я понимаю, что он имеет в виду. Мне самой хочется ненавидеть этого человека – и я знаю, что должна его ненавидеть, – но я не могу.
– Закрой глаза и расслабься, – говорит он.
Я прищуриваюсь:
– А почему я должна тебе доверять?
Он лукаво улыбается мне:
– Хороший вопрос. Есть лишь один человек в этом мире, который действительно может доверять мне, и в данный момент я смотрю на нее.
Его рука вновь гладит мою спину, и я прикусываю язык, не давая стону сорваться с губ.
Да, я собираюсь принять в высшей степени плохое решение довериться этому человеку, потому что – почему бы и нет? Я уже приняла штук пятьдесят других плохих решений, так что можно сделать это еще раз.
Закрываю глаза расслабляюсь.
Нерон, должно быть, чувствует какую-то перемену,
