Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Проза - Владимир Высоцкий

Видишь ли, Славик, я не так сожалею об этой картине, хотя роль интересная, и несколько ночей писал я песни, потому что (опять к тому же) от меня почему-то сначала требуют тексты, а потом, когда я напишу, выясняется, что их не утверждают где-то очень высоко – у министров, в обкомах, в правительстве, и денег мне не дают, и договора не заключают, но возвращаясь к началу фразы, нужно просто поломать откуда-то возникшее мнение, что меня нельзя снимать, что я – одиозная личность, что будут бегать смотреть на Высоцкого, а не на фильм, и всем будет плевать на ту высокую нравственную идею фильма, которую я обязательно искажу, а то и уничтожу своей неимоверной скандальной популярностью.

Но сейчас, Славик, готовится к пробам Карелов со сценарием Фрида и Дунского, и все они хотят меня, а если такие дела, то мне и до проб не дойти, вырубят меня с корнем из моей любимой советской кинематографии. А в другую кинематографию меня не пересадить, у меня несовместимость с ней, я на чужой почве не зацвету, да и не хочу я.

К тому же я хвораю носоглоткой и другими слизистыми, жена хворает тоже, руки до пера не доходят, и я даже не начал то, что обещал с нашим сценарием. Однако надежды не теряю и мыслю так же интенсивно. Приезжай, Славик, авось подбодришь.

Теперь! С шефом я говорил. Он обрадовался, но у него сейчас запарка со спектаклем и ненависть к актерам, правда, больше всего к своим. Я ему снова напомнил. Он – снова положительно. Но это пока только разговоры, а нужны конкретные шаги с вашей одесской стороны – договор там или что-нибудь другое не разговорное, а бумажное. Думаю – он с удовольствием. Свяжись со мной, Славик, хоть по телефону. Марина тебя целует, хотела написать тебе на вашем родном французском языке, но лежит пластом и стонет по-русски, и не до писания ей. Но привет тебе все-таки выстонала. Говорит, что с удовольствием бы тебя увидела. Книжка – последний Сименон – лежит и ждет твоего внимательного жадного глаза.

Славик дорогой! У меня гнусь и мразь на душе, хотя я счастливый, что баба у меня тут, хоть и больная. Ну вот и все.

У нас тепло, я еду завтра на один день в Ригу, не пью, езжу на машине марки «Ренаульт 16 TS», скучаю по друзьям и по «осознанной необходимости», т. е. по свободе передвижения, слова, собраний союзов и выбора профессии и общений.

Целую тебя нежно, но не женским поцелуем. Давай-ка, брат, сюда!

Славик! Дорогой мой друг! Держись и не спивайся. Детективный сюжет требует ясной головы и рук без дрожи.

В феврале 1973 г. в Москве ко мне обратился директор Новокузнецкого драматического театра им. Орджоникидзе с предложением написать сценарий (песни, музыка, интермедии) для театра и приехать на несколько дней для выступлений в г. Новокузнецк.

Новокузнецкий театр попал в трудное положение из-за ухода трех ведущих актеров, и до ввода в строй новых спектаклей труппа встала на репетиционный период.

По положению актер театра имеет право работать по договору в других организациях с разрешения дирекции театра в свободное от театра время. На имя директора Театра на Таганке Н. Л. Дупака пришла телеграмма с просьбой разрешить мои выступления. Н. Л. Дупак ответил, что не возражает, если будет согласие Управления культуры, т. к. четыре дня я был свободен от работы в театре.

Согласие Кемеровского областного Управления культуры было получено, а также согласие областных и городских парторганизаций, и я провел за четыре дня 16 выступлений в помещении городского драматического театра в Новокузнецке. Также я выполнил все договорные обязательства – написал сценарий, который был принят художественным советом Новокузнецкого театра им. Орджоникидзе. Расчеты со мной были произведены строго по договору. Количество концертов не было оговорено заранее, но по приезде я узнал, что из-за большого количества желающих число их было увеличено. За мои выступления театр заработал около 50 тыс. руб. – это примерно два месячных плана.

… Это были не 16 выступлений за 4 дня, а 16 выступлений за несколько лет, ибо ни одна московская концертная организация за 9 лет ни разу не предложила мне участвовать в концертах. Если бы у меня было больше времени в Новокузнецке, я бы с радостью провел еще несколько выступлений для трудящихся города, видя такой прием и интерес. Кстати, между выступлениями я еще успел побывать на комбинате, провести встречи в редакции рабочей газеты…

Странно, что редакция газеты «Советская культура» «проверила факты» в Росконцерте. Это все равно, что наводить справки о Магомаеве в Союзе писателей. И очень досадно, что редакция не обратилась ни в Театр на Таганке, ни ко мне… Все без исключения пункты заметки, а особенно комментария редакции, не соответствуют истине. Кроме того, за последнее время мною сделаны большие работы в кино, о которых пресса почему-то умолчала, несмотря на то, что я играл центральные роли. А употреблять мое имя в непристойном контексте журналисты не стесняются, а, наоборот, крайне оперативны. Могу только сожалеть, что авторы комментария безнаказанны, и я не могу ответить на статью в печати и изложить все вышенаписанное мною публично…

Не пора ли концертным организациям и их руководителям решить наконец вопрос о моих выступлениях и дать мне возможность работать на эстраде со своими авторскими выступлениями, просмотрев и прослушав мой репертуар. И не отмахиваться, будто меня не существует, а когда выясняется, что я все-таки существую, не откликаться на это несостоятельными и часто лживыми обвинениями, каковыми являются основные положения вышеупомянутой статьи.

Уважаемый Петр Нилович!

В последнее время я стал объектом недружелюбного внимания прессы и Министерства культуры РСФСР.

Девять лет я не могу пробиться к узаконенному официальному общению со слушателями моих песен. Все мои попытки решить это на уровне концертных организаций и Министерства культуры ни к чему не привели. Поэтому я обращаюсь к Вам, дело касается судьбы моего творчества, а значит, и моей судьбы.

Вы, вероятно, знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет. Девять летя прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителями, отобрать песни для концерта, согласовать программу.

Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая поет и слушает мои песни, несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации. Но я вижу, как одна недальновидная неосторожность работников культуры, обязанных непосредственно решать эти вопросы, прерывает все мои попытки к творческой работе в традиционных рамках исполнительской деятельности. Этим невольно провоцируется выброс большой порции магнитофонных подделок под меня, к тому же песни мои в конечном счете жизнеутверждающи и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают. Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но также трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей, не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу. Есть миллионы зрителей и слушателей, с которыми, убежден, я могу найти контакт именно в своем жанре авторской песни, которым почти не занимаются другие художники.

Вот почему, получив впервые за несколько лет официальное предложение выступить перед трудящимися Кузбасса, я принял это предложение с радостью и могу сказать, что выложился на выступлениях без остатка. Концерты прошли с успехом. Рабочие в конце выступлений подарили мне специально отлитую из стали медаль в благодарность, партийные и советские руководители области благодарили меня за выступления, звали приехать вновь. Радостный вернулся в Москву, ибо в последнее время у меня была надежда, что моя деятельность будет наконец введена в официальное русло.

И вот незаслуженный плевок в лицо, оскорбительный комментарий к письму журналиста, организованный А. В. Романовым в газете «Советская культура», который может послужить сигналом к кампании против меня, как это уже бывало раньше.

В Городке космонавтов, в студенческих общежитиях, в Академ ‹городке› и в любом рабочем поселке Советского Союза звучат мои песни. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь один я. Это не простая проблема, но верно ли решать ее, пытаясь заткнуть мне рот или придумывая для меня публичные унижения?

Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество.