Над квадратом раскопа - Андрей Леонидович Никитин

Меньше чем через тысячу лет все меняется. Теперь мезолитические слои занимают на озерных террасах наивысшее положение из возможных, куда оттесняет человека поднявшийся уровень водоема, а на болотах повсеместно откладывается тростниково-древесный торф.

Во второй половине VI тысячелетия уровень вод снова начинает падать, и в первой половине V тысячелетия стойбища охотников спускаются, по-видимому, даже ниже, чем во время предыдущей регрессии. Перелом в конце того же тысячелетия привел к новому резкому обводнению, положившему начало слоям ольхового торфа и размыву остатков мезолитических стойбищ, занимавших современную прибрежную полосу водоемов.

Это одно из вероятных объяснений, почему археологи, работающие в средней полосе, не находят памятников этого периода ни на дюнах, ни на первой террасе озер и рек, ни в отложениях торфяников.

В начале IV тысячелетия до нашей эры вода стояла еще сравнительно высоко. Поэтому древнейшие слои сезонных стойбищ лесных охотников, начавших изготовлять посуду с ямочно-гребенчатым орнаментом, оказываются не ниже второй озерной террасы, почти на три метра выше современного уровня озера. Однако очередной перелом, как можно видеть по пыльцевым диаграммам, уже наступил. Прорвав невидимый заслон, широколиственные породы занимают моренные холмы, ширятся пространства лугов, падает уровень водоемов, а вместе с ним на первых террасах озер и на суходолах болот возникают поселения пришельцев — волосовцев и берендеевцев.

Вскоре на открытых солнцу холмах появляются со своими стадами фатьяновцы.

Происходит все это в начале III тысячелетия до нашей эры и охватывает около шестисот — семисот лет — время наиболее оживленного движения племен не только в лесной зоне, но на всем пространстве Старого Света. Это время сложения новых культур, повсеместного распространения животноводства от Испании до Скандинавии и Урала, распространения земледелия в южных областях. На это время падает расцвет древнейших цивилизаций Востока в долинах великих рек — Инда, Нила, Тигра и Евфрата.

Однако в это же время археологи отмечают движения народов, не находящие себе объяснения. Обычно крупные миграционные потоки текут или по просторам южных степей или следуют направлению границ растительных и климатических зон, геологических районов, экологических провинций. Здесь же археологи отметили другое движение: от побережий в глубь континента. Для Западной Европы это переселение людей с берегов Северного моря и Атлантического побережья; для Восточной Прибалтики — движение племен с янтарными украшениями на восток и северо-восток; для Мессопотамии — от побережья Персидского залива в горные области…

Резкое изменение условий наступает во второй половине III тысячелетия до нашей эры. Остатки поселений предшествующего времени, предстающие глазам археологов в результате раскопок, сохраняют следы каких-то внезапных катастроф-наводнений, высоких, сокрушительных паводков, «всемирных потопов». Это одинаково относится к городам Мессопотамии, швейцарским свайным поселениям, болотным поселениям в Ярославской области, остаткам стойбищ на берегу Вексы или свайным поселениям запада Псковской и Смоленской областей. Не эти ли наводнения, связанные с общим увлажнением, как можно видеть по исчезновению пыльцы полыни, росту торфяных слоев, увеличению пыльцы ели, задержали дальнейшее распространение животноводства и земледелия, потеснив новое население этих мест к югу, в лесостепь, и возвратили в наши леса с севера потомков былых обитателей этих мест?

Предположение не такое абсурдное, как может показаться на первый взгляд.

На местах прежних сезонных стойбищ средней полосы России снова появляются черепки с ямочно-гребенчатым орнаментом, а уровень поселений вплоть до начала II тысячелетия до нашей эры совпадает с высотными отметками второй озерной террасы.

Медленный обратный ход возникает только с первой четверти II тысячелетия до нашей эры. Исследования последних лет установили, что пресловутый ксеротерм, приходящийся на II тысячелетие, был отнюдь не жарким. Сухим — да, но холодным. За счет сухости и происходит дальнейшее расширение луговых пространств в лесной зоне, столь необходимых фатьяновцам. Теперь в течение почти целого тысячелетия идет непрестанное снижение уровня водоемов, и места поселений с первой террасы сползают в нынешнюю пойму и еще ниже. Резкая перемена наступает в середине I тысячелетия до нашей эры. Земледельцы и животноводы окончательно покидают озерные берега, водоемы заливают ранее осушенные пространства, наступают бурные весенние паводки, ели и березы поднимаются из лощин на холмы…

Строгая последовательность событий на этом месте обрывалась: кончался достоверный археологический материал, а верхние слои торфяников, в которых лежали необходимые свидетельства, обычно бывали снесены при расчистке болота. Приходилось обращаться к другим источникам, письменным, обладавшим большим запасом достоверности, но требующим зато совершенно иного подхода. Подробное описание событий по годам, даже внутри года, разрушало общую картину выдвижением на передний план множества несущественных деталей. Они не были интегрированы временем, как слои торфяников, в которых содержащаяся пыльца — итог столетий, усредненный самой природой вековой результат. Но кое о чем можно было догадаться и с помощью письменных источников.

Рассматривая систему водных дорог Древней Руси, находки средневековых вещей на местах древних свайных поселений, размытый слой домонгольского времени на Рождественском острове, приходишь к заключению, что время X–XIII веков, а может и несколько более позднее, сходно с регрессивными периодами предшествующих эпох. Наоборот, вспоминая описание России, оставленное в середине XVII века Павлом Алеппским, сопровождавшим антихойского патриарха Макария в его путешествии через Молдавию и Украину в Москву, когда на каждом шагу перед путешественниками представали бесчисленные болота, озера и реки в степной и лесостепной зоне, весенние паводки застаивались чуть ли не до осени, а зимы были снежными и продолжительными, — начинаешь думать: не описание ли это одного из трансгрессивных периодов?

Что ж, если так, тогда становится понятным, как мог Петр I, построивший на Плещеевом озере «потешный флот», спустить по Вексе во время половодья два самых больших корабля в Нерль и Волгу, чтобы ими положить начало Каспийской флотилии. Если допустить, что летний уровень Плещеева озера в то время достигал первой террасы, превышая современный почти на два метра, и еще на один метр поднимал его паводок, то спустить средней величины корабль с половинной командой, без груза, с осадкой до полутора метров и в сопровождении шлюпок, плотов и бурлаков по такой воде особого труда не составляло.

Так неожиданно получал разрешение вопрос, казалось бы, сторонний и все же занимавший меня многие годы.

Корабль времен Петра I.

Вексу я знал хорошо — ее берега, ее фарватер; знал и ямы и мели, потому что большую часть реки исплавал с маской и подводным ружьем, охотясь на язей и щук,