Безгрешность - Джонатан Франзен

Тропики были обонятельным откровением. Ей стало понятно: выросшая в умеренном климате близ калифорнийского Санта-Круза (не путать с боливийским Санта-Крус-де-ла-Сьерра), она доныне была подобна человеку, чьи глаза привыкли к полутьме. Калифорния сравнительно скудна по обонятельной части, и потому взаимосвязь всевозможных запахов не была ей там очевидна. Вспомнилась лекция в колледже, на которой преподаватель объяснял, почему все цвета, воспринимаемые человеческим глазом, можно представить с помощью двумерного цветового круга: дело в том, что рецепторы нашей сетчатки бывают трех видов и каждый вид воспринимает свой цвет. Если бы рецепторы подразделялись на четыре вида, для того чтобы представить все способы смешения цветов, понадобилась бы трехмерная цветовая сфера. Тогда ей не хотелось этому верить, но теперь, в Лос-Вольканес, запахи убеждали ее. Как по-разному может пахнуть одна только земля! От почвы одного вида шел отчетливый дух гвоздичного дерева, от другого – зубатки; в одном месте от суглинка тянуло цитрусом и мелом, в другом – пачулями, в третьем – хреном. И есть ли на свете хоть что-нибудь, чем не может в тропиках пахнуть гриб? В лесу, почуяв мощный аромат жареного кофе, до того богатый, что он чуть погодя напомнил ей запах скунса, а затем шоколада, а затем тунца, она сошла с тропы, пустилась на поиски и наконец отыскала гриб, от которого он исходил; аккорды лесных запахов включали в себя все эти ноты и впервые навели ее на мысль об обонятельных рецепторах в носу. Тот же рецептор, что реагировал на калифорнийскую марихуану, реагировал и на боливийский дикий лук. В радиусе полумили от строений можно было повстречаться с пятью разными цветочными запахами, близкими к запаху маргаритки, который, в свой черед, был недалек от запаха высохшей на солнце козьей мочи. Бродя по тропам, Пип могла вообразить себя собакой, которую никакой запах не отвращает, которая воспринимает мир как единый многомерный пейзаж, составленный из интересных и взаимопереплетающихся запахов. Чем не рай своего рода? Ты точно на экстази – но без экстази. У нее возникло чувство, что если она пробудет в Лос-Вольканес достаточно долго, то в конце концов сможет улавливать все запахи, какие есть, подобно тому как ее глаза уже видят все краски цветового круга.

Поскольку никто не обращал на нее особого внимания, первую неделю она позволяла себе слегка чудить. Вечерами, когда стремительно, на тропический манер, темнело, она за ужином (который для парней-хакеров был завтраком) пыталась заинтересовать других молодых женщин своими обонятельными открытиями, своим собачьим поиском неизведанных запахов и своей теорией, что плохих запахов не существует в природе, что даже те из них, что считаются самыми скверными – людских испражнений, бактериального разложения, мертвечины, – скверны лишь вне контекста, что в таком месте, как Лос-Вольканес, где обонятельный пейзаж столь богат, можно и в них найти хорошее. Но другие девушки, которые все до одной были – возможно, неслучайно – красивы, похоже, не обладали таким тонким нюхом, как она. Они соглашались, что цветы и воздух после дождя здесь пахнут очень приятно, но она видела, как они переглядываются, составляя мнение на ее счет. Напоминало столовую колледжа в первую неделю учебы.

Ее возраст был лишь чуть-чуть ниже среднего по всему персоналу Проекта. Ее удивляло, сколь многие, когда она спрашивала, почему они работают у Андреаса, говорили о своем желании изменить мир к лучшему. При всей похвальности подобного стремления саму эту фразу, думалось ей, давно следовало бы стереть насмешкой с лица земли; способность к иронии явно не входила здесь в число главных требований к сотрудникам. На месте Андреаса Пип начала бы менять мир к лучшему, наняв хотя бы нескольких женщин исполнять программистскую работу. Если не брать в расчет красавца гея Андерса родом из Швеции, который обладал кое-какими журналистскими талантами и писал обзоры утечек, организованных “Солнечным светом”, разделение труда здесь было стопроцентно гендерным. Парни писали программы в надежно защищенном здании без окон за козьим пастбищем, девушки сидели в переоборудованном амбаре и занимались развитием сетевой инфраструктуры, пиаром, поисковой оптимизацией, верификацией источников, установлением связей, текущими делами, связанными с веб-сайтом и бухгалтерским учетом, поиском информации по тем или иным темам, размещением материалов в соцсетях, копирайтингом. У всех до одной биографические данные были более впечатляющими, чем у Пип. Уроженки Дании и Англии, Эфиопии и Италии, Чили и Манхэттена, они, похоже, потратили свои университетские годы в Брауне или Стэнфорде не столько на сидение в аудиториях (прочитав и перечитав в частных школах для сверходаренных “Улисса” к двенадцати годам, они спокойно могли отлучаться из колледжа на целые семестры), сколько на потрясающую работу у Шона Комса[51] или Элизабет Уоррен[52], на борьбу со СПИДом в Тропической Африке или на интимную дружбу с недоучившимися в колледже миллиардерами – основателями новых компаний в Кремниевой долине. Пип увидела, что Проект никак не может быть чем-то зловещим или сектантским: молодые женщины, с которыми она тут познакомилась, были не из тех, кто совершает ошибки.

А история ее жизни и ее ожидания были до боли прозаичными. Она спросила нескольких, не Аннагрет ли их завербовала, но никто этого имени не слышал. Все они приехали в Боливию либо по личной рекомендации, либо в результате прямого обращения в “Солнечный свет”. Пип попыталась развлечь девушек рассказом об анкете Аннагрет, но вскоре почувствовала себя жалобщицей. Они-то жалобщицами не были. Если ты невероятно привлекательна, привилегированна и хочешь только изменить мир к лучшему, жалобы тебе не к лицу.

Но хотя бы животные были бедны, как она. Она подружилась с собаками Педро и старалась заслужить расположение коз. Там летали голубые радужные бабочки размером с блюдца, бабочки поменьше всевозможных цветов и крохотные безвредные пчелки, чье гнездо на задней веранде главного здания приносило, по словам Педро, килограмм меда в год. Вдоль берега реки рыскал, охотясь на агути, восхитительный хищник с темной шерстью, похожий на хорька, – собаки Педро очень его боялись, хотя по размерам превосходили вдвое. В лесу было много причудливых птиц, как из книг Доктора Сюсса[53], – громадных пенелоп, карабкавшихся на плодовые деревья, тинаму, тихо перебегавших из тени в тень. Кислотно-зеленые попугайчики, визгливо крича, совершали групповые прыжки с обрывов; их крылья, когда они проносились мимо, издавали громкий свист. В зените кружили кондоры – не выращенные в неволе, как в Калифорнии, а дикие. Вместе взятые, все эти животные напоминали Пип, что она из их числа; все то стыдное, что она оставила в Окленде, здесь, в Лос-Вольканес, выглядело не столь значительным.

И поразительная чистота вокруг. То, что издали казалось мусором, на самом деле было упавшим бумажно-белым цветком, или флюоресцирующим оранжевым грибом, формой напоминающим пластиковые ушные затычки, или покрытой капельками росы паутиной, похожей на обрывок целлофана. В реке, которая текла из большого необитаемого парка на севере, вода была прозрачная и теплая. Пип купалась в ней перед ужином, а потом еще и принимала душ в ванной с артезианской водой при комнате на четверых, где она жила. В комнате были белые стены, красный плиточный пол, по потолку шли открытые балки из стволов упавших поблизости деревьев. Соседки были чистоплотны, пусть и не идеально аккуратны.

Андреас, как говорили, поехал в Буэнос-Айрес на съемки восточноберлинских сцен фильма о нем. Говорили еще, что у него роман с американской актрисой Тони Филд, играющей в фильме его мать, и что этот роман, слухи о котором просочились в прессу, – хороший пиар для Проекта.

– Это его первая кинозвезда, – услышала Пип однажды вечером от Флор, соседки по комнате. – Все, с кем у него романы, остаются ему верны даже после того, как он прекращает отношения, так что этот должен открыть нам двери в Голливуд.

– А нам туда надо? – спросила Пип.

Флор была миниатюрная перуанка, получившая образование в Америке; если бы Дисней надумал сделать полнометражный мультфильм с прицелом на южноамериканский рынок, главная героиня, вероятно, была бы на нее похожа.

– На организатора утечек ополчаются все, – сказала она. – Это первое, что от него слышишь. Поэтому друзья нам нужны всюду, где бы они ни появились.

– Выгодное для него распределение ролей: он бросает женщин одну за другой, а они остаются ему верны.

– Он верен Проекту – это для него главное.

– Ты знаешь, моя мама прониклась мыслью, что он пригласил меня сюда только для того, чтобы спать со мной.

– Ничего подобного, – сказала Флор. – Сама убедишься, когда он приедет. Для него нет ничего важней нашей работы. Он ни за что не совершит поступка, который может ее скомпрометировать.