Дураки умирают - Марио Пьюзо

— Значит, ты счастливчик вдвойне.

Теперь же, после того как Пэм выдвинула свое обвинение, во мне закипела злость. Я знал Арти. Я знал, что он не может обманывать жену. Не может подвергать опасности семью, которую создал, счастье, которым наслаждался.

Плечи Пэм поникли, на глаза навернулись слезы. Но она пристально всматривалась в мое лицо. Если бы Арти завел любовницу, он мог рассказать об этом только мне. И она надеялась, что взглядом или мимикой я выдам секрет.

— Это неправда, — твердо заявил я. — Женщины всегда бегали за Арти, и он это ненавидел. Более верного мужа просто нет. Ты знаешь, я бы не стал его покрывать. Я бы его не выдал, но покрывать бы не стал.

— Знаю, — кивнула Пэм. — Но трижды в неделю он приходит домой поздно. А вчера вечером я обнаружила помаду на его рубашке. И он звонит кому-то по телефону, после того как я ложусь спать. Он звонит тебе?

— Нет, — ответил я. Мне стало не по себе. Я по-прежнему не верил, что Арти мог закрутить роман на стороне, но теперь не оставалось ничего другого, как во всем разбираться.

— И он тратит деньги неизвестно на что. — Слезы уже катились по щекам Пэм.

— Сегодня он обедает дома? — спросил я.

Пэм кивнула. Я снял трубку, позвонил Валери и сказал, что обедать буду у Арти. Такое случалось, когда у меня вдруг возникало желание повидаться с братом, так что Валери не удивилась и не стала задавать вопросов. Положив трубку, я повернулся к Пэм:

— На меня еды хватит?

Она улыбнулась, кивнула:

— Конечно.

— Я встречу его на станции. До обеда мы все выясним. Гарантирую, мой брат невиновен.

— Хотелось бы верить. — В голосе Пэм слышалось некоторое сомнение, но слезы высохли.

На станции, ожидая поезд, я жалел Пэм и Арти. Но к моей жалости примешивалась толика самодовольства. Обычно Арти вытаскивал меня из беды, но наконец-то пришла моя очередь. Несмотря на улики — помада на рубашке, задержки, звонки глубокой ночью, — я знал, что в принципе Арти ни в чем не виновен. В худшем случае какая-то молодая девушка проявила невиданную настойчивость, а защита Арти с годами стала давать сбои. Но даже теперь я в это особо не верил. Я всегда завидовал Арти, знал, что женщины никогда не посмотрят на меня так, как смотрели на него. Теперь я испытывал удовлетворенность: уродливость иной раз приносила дивиденды.

Сойдя с поезда, Арти не удивился, увидев меня на платформе. Я и раньше приезжал неожиданно и встречал его на станции. Обычно его это радовало. Но сегодня в его глазах особой радости не читалось.

— Что это ты тут делаешь? — спросил он, обнимая меня с улыбкой на губах. Очень уж обаятельная у него была улыбка. Женщины от нее просто млели.

— Приехал, чтобы спасать тебя, — весело ответил я. — Пэм собрала на тебя компромат.

Арти рассмеялся.

— Господи, неужели опять? — Ревность Пэм всегда вызывала у него смех.

— Да, — кивнул я. — Ты поздно приходишь домой, кому-то звонишь глубокой ночью, и, наконец, классическая улика: помада на рубашке. — Я пребывал в прекрасном настроении: приятно встретить Арти, поболтать с ним, зная, что все это ерунда.

Но Арти внезапно опустился на одну из скамеек, что стояли на платформе. Усталость тяжелым грузом легла на его плечи, отразилась на лице. Я в некотором смущении стоял рядом.

Арти поднял на меня глаза. Во взгляде читалась жалость.

— Не волнуйся, — попытался успокоить его я. — Я все улажу.

Он выдавил из себя улыбку.

— Мерлин-маг. Тогда надевай свой гребаный колпак со звездами. Или хотя бы сядь. — Он достал сигарету. Я вновь подумал, что он слишком много курит. Сел. Начал лихорадочно соображать, как же залатать брешь, возникшую в его отношениях с Пэм. Знал я лишь одно: мне не хотелось лгать Пэм и не хотелось, чтобы ей лгал Арти.

— Я не наставляю рога Пэм. И это все, что я хочу тебе сказать.

Конечно же, я ему поверил. Он никогда мне не лгал.

— Хорошо, — кивнул я. — Но ты должен объяснить Пэм, что происходит, а не то она сойдет с ума. Она позвонила мне на работу.

— Если я скажу Пэм, мне придется говорить тебе. Слушать ты не захочешь.

— Так сразу скажи мне. Какая разница! Ты всегда говоришь мне все. К чему менять заведенный порядок?

Арти бросил окурок на бетон платформы.

— Хорошо. — Он положил руку мне на плечо, и мне вдруг стало страшно. В детстве он всегда так делал, чтобы утешить меня. — Только не прерывай.

— Как скажешь.

Меня бросило в жар: я понятия не имел, о чем сейчас пойдет речь.

— Последнюю пару лет я пытался разыскать нашу мать. Кто она, где, кто мы такие. Месяц тому назад я ее нашел.

Я встал. Отпрянул от скамейки. Арти последовал за мной. Вновь попытался обнять.

— Она пьяница. Она красит губы помадой. Очень хорошо выглядит. Но она одинока в этом мире. Говорит, что хочет увидеть тебя, говорит, что тогда она ничего не могла…

— Хватит, — оборвал я его. — Не надо больше ничего говорить. Ты можешь делать все, что хочешь, но я увижу ее скорее в аду, чем живой.

Я развернулся и направился к автомобилю. Сел за руль, Арти — рядом. Когда мы подъезжали к его дому, я уже совладал с нервами.

— Тебе лучше рассказать обо всем Пэм.

— Я расскажу, — согласился Арти.

Я остановил машину на подъездной дорожке.

— Пообедаешь с нами? — спросил Арти, открывая дверцу.

— Нет.

Я наблюдал, как он идет к дому в сопровождении детей, игравших на лужайке. Потом вырулил на шоссе и поехал домой. Очень медленно и осторожно. В ситуациях, когда люди начинали суетиться, я вел себя предельно осторожно. Выработал в себе эту привычку. Войдя в дом, по лицу Вэлли понял, что она в курсе. Дети уже спали, обед стоял на столе. Она погладила меня по голове, пока я ел. Села напротив, ожидая, когда я заговорю. Потом вспомнила: «Пэм просила позвонить ей».

Я позвонил. Пэм попыталась извиниться за то, что втянула меня в эту историю. Я сказал, что ничего страшного, тем более что все прояснилось. Пэм хохотнула: «Господи, я бы предпочла, чтобы он завел любовницу». Она вновь радовалась жизни. Наши роли переменились. Несколькими часами раньше я жалел ее, думая, что ее будущее в опасности, я стремился ей на помощь. Теперь жалеть следовало меня. Она чувствовала за собой вину. Я заверил ее, что все хорошо. А Пэм перешла к следующему интересующему ее вопросу:

— Мерлин, ты вот сказал, что не желаешь видеть свою мать. Ты серьезно?

— Арти мне поверил? — спросил я.

— Он говорит, что всегда знал об этом. И сказал бы тебе после тщательной подготовки. Только я нарушила его планы. Он злится на меня за то, что я поторопила события.

Я рассмеялся.

— Видишь, начиналось все плохо для тебя, а теперь дуется он. Его обидели. Все лучше, чем тебя.

— Конечно. Послушай, я очень сожалею, что все так вышло. Честное слово.

— Ко мне это не имеет никакого отношения, — ответил я. — Абсолютно никакого.

Мы попрощались, и я положил трубку.

Валери терпеливо ждала моего рассказа. Пэм, а может, и Арти проинструктировали ее, и она понимала, что торопить меня нельзя. Но думаю, она не могла осознать, что творилось в моей душе. И она, и Пэм были очень хорошими людьми, но понять этого не могли. Их родители не хотели, чтобы они выходили замуж за сирот. Я мог представить себе истории, которые рассказывали им. А если по нашей линии детям передадутся психические заболевания? А вдруг они родят от нас кретинов? А если в нас течет негритянская, еврейская или протестантская кровь? Что ж, теперь догадки уступили место фактам. Как я понимал, ни Пэм, ни Валери не остались в восторге от романтического порыва Арти, пожелавшего восстановить связь поколений.

— Ты хочешь пригласить ее сюда, чтобы она повидалась с внуками? — спросила Валери.

— Нет.

На лице Валери отразились тревога и недоумение. Я читал ее мысли: она боялась, что и ее дети могут вот так отказаться от нее.

— Она же твоя мать. И прожила тяжелую, полную несчастий жизнь.

— Ты знаешь значение слова «сирота»? — спросил я. — Давно не заглядывала в толковый словарь? Сирота — это ребенок, у которого умерли родители. Или от которого эти самые родители отказались. Какой вариант ты находишь предпочтительным?

— Понятно. — Валери помрачнела. Поднялась на второй этаж посмотреть, спят ли дети, затем прошла в спальню. Я услышал, как потекла вода в ванной. Я сидел внизу, читал, делал пометки и пошел наверх, лишь убедившись, что она давно спит.

История эта тянулась пару месяцев. А потом позвонил Арти и сказал, что наша мать вновь исчезла. Мы договорились встретиться в городе и за обедом все обсудить. В присутствии жен на столь щекотливую тему нам говорить не хотелось. Арти выглядел бодро. Сказал, что она оставила записку. Сказал, что она много пила, ходила по барам и снимала мужчин. Он заставил ее бросить пить, купил новую одежду, арендовал ей квартиру, давал деньги на жизнь. Она рассказала ему обо всем. В том, что она сдала нас в приют, ее вины действительно не было. Тут я его остановил. Об этом я слышать не хотел.