Дураки умирают - Марио Пьюзо

Вечеринка закончилась, как только копы допросили нескольких гостей, в том числе и меня. Я сказал, что видел лишь Уэнди, вылетающую из окна. Нет, Озано рядом с ней не было, заверил я копов. Вскоре они ушли. Бывшая жена Озано налила мне виски, села рядом. На ее лице играла легкая улыбка.

— Я всегда знала, что этим все и закончится, — сказала она.

Адвокат позвонил через три часа. Сообщил, что Озано выпустили под залог и он считает, что будет неплохо, если следующую пару дней с ним кто-нибудь поживет. Озано поедет в свою квартирку в Виллидж. Не смогу ли я составить ему компанию и помешать общению с прессой? Я согласился. Затем адвокат ввел меня в курс дела. Озано показал, что Уэнди набросилась на него, он ее оттолкнул, она потеряла равновесие, неудачно повернулась и выпала в окно. Именно эта версия случившегося ушла в газеты. Адвокат не сомневался, что убедит Уэнди придерживаться именно ее. Если Озано попадет в тюрьму, об алиментах ей придется забыть. Адвокат пообещал, что через час привезет Озано в Виллидж.

Я поймал такси и поехал в Виллидж. Посидел на крыльце у подъезда дома Озано, пока не подкатил лимузин адвоката. Озано вышел.

Выглядел он ужасно. Глаза вылезали из орбит, кожа стала белее мела. Мимо меня он прошествовал в подъезд. На лифте мы поднялись вместе. Он достал ключи, но руки у него так дрожали, что дверь мне пришлось открывать самому.

В маленькой квартирке-студии Озано рухнул на диван, который, раскладываясь, служил кроватью. Мне он не сказал ни слова. Лежал, закрыв лицо руками. От усталости, не от отчаяния. Я оглядывал студию и думал: Озано, один из самых знаменитых писателей современности, живет в такой дыре. Но потом вспомнил, как редко случалось ему тут бывать. Обычно он жил в своем доме в Хэмптонсе, или в Провиденстауне, или у какой-нибудь из богатых разведенок, которые души в нем не чаяли.

Я сел в пыльное кресло, скинув несколько книг на пол.

— Я сказал копам, что ничего не видел.

Озано сел, опустил руки. К моему полному изумлению, я увидел, что он улыбается во весь рот.

— Господи, тебе понравилось, как она летела по воздуху? Я всегда говорил, что она гребаная колдунья. Я не так сильно ее отшвырнул. Она летела сама.

Я пристально смотрел на него.

— Я думаю, у тебя едет крыша. Я думаю, тебе надо обратиться к врачу, — говорил я ледяным тоном. Я помнил, как выглядела лежащая на тротуаре Уэнди.

— Черт, да с ней все в порядке. И ты не спрашиваешь, почему? Или ты думаешь, что я выбрасываю из окна всех своих бывших жен?

— Оправдания этому не найти.

Озано все улыбался.

— Ты не знаешь Уэнди. Готов поспорить на двадцать баксов, когда я скажу, почему я это сделал, ты согласишься, что на моем месте поступил бы точно так же.

— Заметано. — Я прошел в ванную, смочил полотенце водой, принес ему. Он протер лицо и шею, удовлетворенно вздохнул. Холодная вода освежила кожу.

Озано наклонился вперед:

— Она напомнила мне, что последние два месяца писала мне письма, умоляя дать деньги на нашего ребенка. Разумеется, я не дал ей ни цента, она бы все потратила на себя. Потом сказала, что не хотела беспокоить меня, пока я был в Голливуде, но наш младший заболел спинальным менингитом, а так как у нее не было денег, она поместила его в бесплатную муниципальную больницу. Ты понимаешь, в «Беллеву». Можешь ты себе это представить? Не сообщила мне о его болезни, чтобы потом свалить всю вину на меня.

Я знал, что Озано без памяти любит всех своих детей. Эта сторона его характера меня всегда удивляла. Он посылал им подарки на день рождения, лето они обязательно проводили с ним. Время от времени он ходил с ними в театр, обедал, брал с собой на спортивные матчи. Меня удивило, что он совсем не тревожится из-за больного ребенка. Он прочитал мои мысли.

— У ребенка всего лишь высокая температура, вызванная респираторным заболеванием. Пока ты кудахтал над Уэнди, я позвонил в больницу. До прихода копов. Потом позвонил моему врачу, и он договорился о том, чтобы ребенка перевезли в частную клинику. Так что теперь все в порядке.

— Хочешь, чтобы я остался? — спросил я Озано.

Он покачал головой.

— Я должен проведать больного ребенка и позаботиться об остальных, пока их мать не выпишут из больницы.

Прежде чем уйти, я задал Озано еще один вопрос:

— Выбрасывая ее из окна, ты помнил, что до тротуара всего два этажа?

Он усмехнулся.

— Конечно. И потом я и представить себе не мог, что она улетит так далеко. Говорю тебе, она — ведьма.

На следующий день все нью-йоркские газеты сообщили об этом происшествии на первых полосах. С такой знаменитостью, как Озано, иначе и быть не могло. В тюрьму Озано не попал, потому что обвинений Уэнди выдвигать не стала. Сказала, что оступилась и вывалилась из окна. Но произошло это на следующий день, уже после того, как Озано пришлось написать заявление об уходе с поста главного редактора по собственному желанию. Такое же заявление написал и я. Один из обозревателей светской хроники, желая позабавить читателей, написал, что Озано, если ему присудят Нобелевскую премию, станет первым ее лауреатом, который выбросил жену из окна. Но все знали, что этот инцидент положил конец всем надеждам Озано. Такие неуравновешенные личности Нобелевские премии не получали. И Озано усугубил ситуацию, написав сатирическую статью о десяти лучших способах убийства жены.

Но в тот момент у нас были совсем другие заботы. Я лишился постоянного заработка и теперь мог рассчитывать только на гонорары от опубликованных материалов. Озано искал укромное местечко, где его не могла бы достать вездесущая пресса. Выход для Озано нашел я. Позвонил Калли и спросил, не сможет ли он на пару недель поселить Озано в «Ксанаду». Я знал, что там его точно никто не будет искать. Озано не возражал. В Вегасе он еще не бывал.

Глава 26

Как только Озано улетел в Вегас, я занялся своими проблемами. Искал работу, где только можно. Писал книжные рецензии для журнала «Тайм», для «Нью-Йорк таймс», кое-что подбрасывал мне и новый редактор, занявший место Озано. Но меня такая ситуация нервировала. Я не знал, сколько заработаю денег в тот или иной месяц. Вот я и решил ускорить работу над романом в надежде, что он принесет мне кучу денег. Следующие два года я прожил скучно. От двенадцати до пятнадцати часов в день проводил в своем кабинете. Ходил с женой в супермаркет. Возил детей на Джонс-Бич летом по воскресеньям, чтобы дать Валери отдохнуть. Иногда в полночь принимал таблетку дексамила, чтобы не уснуть и поработать до трех, а то и четырех часов утра.

За это время я несколько раз обедал с Эдди Лансером в Нью-Йорке. Эдди стал сценаристом в Голливуде. Тамошняя жизнь ему очень нравилась: доступные красивые женщины, легкие деньги, и он поклялся, что больше не напишет ни одного романа. По четырем его сценариям сняли кассовые фильмы, и теперь он был нарасхват. Он предложил мне работать с ним в паре, но я отказался. Не видел себя в кинобизнесе. Несмотря на забавные истории, которые рассказывал мне Эдди, я понял, что в Голливуде жизнь у сценариста тяжелая. Ты перестаешь быть творцом, превращаешься в толкователя чужих идей.

В эти два года с Озано я встречался где-то раз в месяц. Он провел в Вегасе неделю, а потом исчез. Калли позвонил и пожаловался, что Озано сбежал с его фавориткой, некой Чарли Браун. Калли не жаловался. Только изумлялся. Сказал, что девушка — писаная красавица, что под его чутким руководством она зарабатывала в Вегасе большие деньги и жила в свое удовольствие, но бросила все это ради толстого, пузатого старика-писателя, у которого, по мнению Калли, давно съехала крыша.

Я пообещал Калли, что куплю девушке билет до Вегаса, если увижу ее в Нью-Йорке с Озано.

— Ты только скажи ей, чтобы она связалась со мной, — ответил Калли. — Скажи, что я скучаю по ней, что люблю ее, скажи все, что хочешь. Мне она просто необходима. В Вегасе такие девушки дорого стоят.

— Будет сделано, — заверил его я. Но на наши встречи Озано всегда приходил один и не производил впечатления человека, который мог бы завоевать любовь юной, обладающей массой достоинств да еще и ослепительно красивой Чарли Браун, о которой так горевал Калли.

Когда слышишь об успехе кого-то из знакомых, пришедшей к нему славе, обычно возникает ощущение, что слава эта появляется ниоткуда, вспыхивает, как «сверхновая». А вот со мной это произошло на удивление буднично.

Два года я прожил отшельником, закончил роман, отослал издателю и забыл про него. Месяцем позже позвонил мой редактор и вызвал меня в Нью-Йорк, чтобы сообщить, что права на публикацию книги в карманном формате проданы другому издательству за полмиллиона долларов. Меня как громом поразило. Я даже не смог прореагировать должным образом. Все — мой редактор, агент, Озано, Калли — убеждали меня, что книга о похищении ребенка, главным героем которой является похититель, не может иметь успеха у американской публики. Я выразил свое удивление редактору, на что услышал: «Вы написали такой хороший роман, что эти соображения уже не столь важны».