Дюна - Фрэнк Херберт

Они виделись ему такими огромными толпами, что их невозможно было даже сосчитать, и все же он отмечал каждого, и людей Союза — тоже.

Но мысль о жизни, существующей вне его жизни, о жизни возможного будущего, освещенной поиском разума, который создает мчащиеся в пространство корабли, ужаснула его. Хотя он знал: это был Путь. И на встрече с возможным будущим, где были и люди Союза, он увидел собственную отчужденность.

Пол знал, что наделен способностью видеть другую землю, обозревать все доступные пути. Это знание рождало и уверенность, и тревогу — столько мест на этой, другой, земле было недоступно его видению.

И тут в мгновение ока способность чувствовать оставила его, и он постиг весь опыт, какой способно дать живое пространство.

Да, его собственное, его личное знание было перевернуто, освещено ужасным Путем. Он огляделся.

Снаружи была ночь. Мать все еще рыдала, а он сам продолжал ощущать свою неспособность к скорби. Но пустынное место, где все это происходило, уже отделилось в его сознании, продолжающем начатый путь в возможное будущее. Опираясь на данные расчетов, он уверенно проектировал его — так, как это способен делать только ментат.

И он понял, что обладал богатством окончательных данных даже раньше, чем осознал это разумом. Но фиксация этого нового знания создала внутри него пустоту, выносить которую было нелегко. Он чувствовал, что нечто должно разрушиться. Это было похоже на то, как если бы внутри него тикал часовой механизм бомбы, ядерный заряд которой, независимо от того, желает он этого или нет, должен взорваться в строго определенное время. И понимание этого давало импульс новому видению всего, что его окружало, что он наблюдал через прозрачную ткань стилсьюта, защищавшую его глаза: полет насекомого над крышей их тента, торжественное приближение рассвета на освещенной звездами небесной дороге.

Пустота стала невыносимой. То, что ему стало известно, как работает механизм, ничего не изменило в его состоянии. А ведь он мог, заглянув в свое прошлое, увидеть начало процесса: как шло его учение, как совершенствовались способности, которыми он обладал, как в процессе его обучения отдавалось предпочтение извращающим сознание дисциплинам, как временами он подвергал сомнению отдельные места из Библии и, наконец, в качестве последнего, завершающего прошлое аккорда — обильное поглощение спайса. Мог он и посмотреть вперед, в вызывающее наибольший ужас направление, и увидеть, куда оно ведет.

«Я чудовище! — подумал он. — Урод!»

— Не хочу! Не хочу! Не хочу! — вдруг закричал он и поймал себя на том, что стучит кулаком по полу стилтента.

— Пол! Пол! Что случилось? — мать держала его за руку, и ее склонившееся лицо казалось в полутьме серым пятном.

— Ты? — выдохнул он.

— Я с тобой, Пол, — сказала она. — Все в порядке.

— Что ты со мной сделала?! — внутри Пола словно что-то прорвалось.

Джессика, почувствовав, что этот взрыв имеет под собой достаточно вескую причину, серьезно произнесла:

— Я дала тебе жизнь.

Ее инстинкт и полученные хитроумные знания подсказали ей, что только такой ответ может сейчас успокоить Пола. Она крепко обняла его и поймала на своем лице его сосредоточенный взгляд.

— Пусти меня! — потребовал он.

Услышав в его голосе стальные нотки, она повиновалась.

— Может быть, ты расскажешь мне, Пол, что произошло?

— Ты знала, что делаешь, когда обучала меня?

Его вопрос прозвучал глухо, по-взрослому, и отметив это про себя, Джессика ответила ему в тон:

— Я надеялась, как это свойственно всем родителям, что ты станешь… высшим, не похожим на других существом.

— Высшим?!

Она уловила горечь в голосе сына.

— Пол, я…

— Ты же хотела сына! — сказал он. — Ты хотела Квизатца Хедераха! Ты хотела Бене Гессерит мужского пола.

— Но, Пол… — Горечь в его голосе заставила ее содрогнуться.

— Ты когда-нибудь советовалась об этом с моим отцом? Свежесть утраты придала особую проникновенность ее словам:

— Кто бы ты ни был, Пол, в тебе столько же от меня, сколько и от твоего отца.

— Но не в обучении, — возразил он. — Не в том, что… пробуждает спящего.

— Спящего?

— Это здесь. — Он приложил руку сначала ко лбу, потом к груди. — Во мне. И это становится все больше, больше и больше, и…

— Пол!

Она услышала в своем голосе истерические нотки.

— Выслушай меня, — сказал он. — Ты хотела, чтобы я рассказал Преподобной матери о своих снах? Теперь послушай меня ты. Я только что видел сон наяву. Знаешь, почему?

— Ты должен успокоиться, — взмолилась она. — Если это…

— Спайс, — закончил Пол начатую ею фразу. — Он здесь во всем: в воздухе, земле, еде. Он подобен наркотику. Это яд…

Она будто онемела. Понизив голос, он повторил:

— Яд. Такой коварный, проникающий в тебя незаметно… и неотвратимо. Он даже не убьет тебя, пока ты сам не станешь принимать его. Теперь мы не сможем покинуть эту планету, не захватив частицу ее с собой. — Интонация его голоса исключала какие бы то ни было возражения.

— Ты и спайс, — продолжал Пол. — Спайс изменяет каждого, кто примет достаточно большую дозу; благодаря тебе я испытал изменение состояния. Мне не пришлось переходить в бесчувственное состояние, при котором нарушение сознания происходит незамеченным. Я мог его видеть.

— Пол, ты…

— Я это видел! — настойчиво повторил он.

Она слышала безумие в его голосе и не знала, что делать. Когда он заговорил снова, она поняла по его голосу, что он обрел контроль над собой.

— Мы здесь в ловушке.

«Да, мы в ловушке», — мысленно согласилась она, понимая его правоту. Ни помощь Бене Гессерит, ни собственное искусство не смогут освободить их полностью от Арраки. Пагубное привыкание к спайсу стало необратимым. Ее тело приняло этот факт задолго до того, как это сделал его разум.

«Итак, мы проживем наши жизни здесь, — думала она, — на этой адской планете. Место для нас, если только нам удастся уйти от Харконненов, уже приготовлено. И я теперь точно знаю свой путь, свою цель: я — производительница, сохраняющая генетическую линию Бене Гессерит».

— Слушай же рассказ о моем сне наяву, — сказал Пол, и в его голосе зазвучала ярость. — Чтобы быть уверенным, что ты поверишь мне, скажу тебе для начала о том, что знаю о твоем зачатии дочери здесь, на Арраки.

Джессика, упершись руками в пол стилтента, прижалась к стене, чтобы унять страх. Ее беременность не могла быть заметна, только знания Бене Гессерит позволят увидеть едва различимые признаки, указывающие на существование в ее теле эмбриона, которому было всего несколько недель.