Дюна - Фрэнк Херберт

— И я хочу, чтобы меня развлекали, пока вы не уберете комнату и не узнаете причин того, что произошло, — пробасил барон.

Охранник опустил глаза.

— Каких развлечений вы желаете, мой господин?

— Я буду в своих покоях, — сказал барон. — Приведите ко мне паренька, которого мы захватили на Гамоне, того, с чудесными глазами. Да хорошенько накачайте его наркотиками: я не хочу, чтобы он сопротивлялся.

— Да, мой господин.

Барон повернулся и пошел вихляющей походкой в свои покои. «Того, с чудесными глазами, который так похож на юного Пола Атридеса», — думал он.

О, моря Каладана,

О, люди герцога Лето!

Цитадель Лето пала,

Пала навсегда…

Полу казалось, что все его прошлое, все узнанное им до этой ночи, стало песком, струящимся в песочных часах. Он сидел возле матери, охватив руками колени, внутри стилтента — небольшого сооружения типа палатки, сделанного, как и одежда Свободных, из ткани и пластика.

Пол посмотрел через прозрачный край стилтента на освещенные луной скалы, скрывающие место, куда их спрятал Айдахо.

«Прячусь, как ребенок, — подумал Пол, — а ведь я теперь герцог». Ярость обуяла его при мысли об этом.

За эту ночь что-то произошло с его сознанием: с обостренной ясностью он видел каждое событие, каждую деталь происходящего. Он чувствовал, что не в его власти остановить поток информации, которая поступает в его мозг и которую он подвергает беспристрастной оценке. Это была сила ментата, и даже больше того.

Пол вернулся памятью к тому моменту бессильного гнева, когда странный топтер вынырнул из-за скал прямо на них. Именно тогда и произошла эта перемена с сознанием Пола. Топтер приземлился и покатил по песку вдоль песчаных гребней к двум убегающим фигурам. Пол вспомнил, как ударил им в лицо запах горящей серы от перегревшейся смазки колес топтера.

Его мать, он знал это, обернулась, чтобы встретить вспышку ласгана, направленного на нее наемником Харконненов, но увидела Дункана Айдахо, который высунулся из открытой дверцы, крича:

— Скорее! К югу от вас знак червя!

Пол же, не оборачиваясь, знал, кто сидит за рулем топтера: характер полета, лихая посадка, множество неуловимых даже для леди Джессики деталей подсказали ему это…

Джессика, сидевшая рядом с ним, сказала:

— Объяснение может быть только одно: Харконнены держали у себя жену Уйе. Он ненавидел их! Я не могу в этом ошибаться. Ты читал его записку? Но почему он спас нас от расправы?

«Она только теперь поняла это», — удивился Пол. Сам он догадался об этом еще тогда, когда им передали записку и герцогскую печать.

«Не надо меня прощать, — писал Уйе. — Я не хочу вашего великодушия, бремя мое и без того слишком велико. То, что я сделал, было сделано мною без злобы и без надежды на то, что меня поймут… Это — мое последнее испытание. Я посылаю вам герцогскую печать в знак моей искренности. К тому времени, как вы прочтете эту записку, герцог Лето будет уже мертв. Но поверьте мне, он умер не один: тот, кто ненавистен нам больше всего на свете, ушел вместе с ним».

Ни подписи, ни адреса не было, но почерк, без сомнения, принадлежал Уйе. Вспомнив об этой записке, Пол на мгновение вновь ощутил горечь той минуты. Но это острое ощущение казалось ему теперь странным и не укладывалось в его новую внутреннюю суть: он прочел, что его отец мертв, и он знал, что это так на самом деле. Но он воспринял это лишь как информацию, полученную и принятую к сведению его мозгом.

«Я любил своего отца, — думал Пол, зная, что это соответствует действительности. — Я должен был оплакать его, почувствовать горе». Но он не чувствовал ничего, он знал: это важное сведение, одно из ряда других важных сведений. Мозг его непрерывно работал — сравнивая, сопоставляя, изучая. Ему вспомнились наставления Хэллека:

«Ты ведь будешь драться по необходимости, а не по настроению — оно здесь не при чем. Настроение необходимо для любви, а для борьбы оно не годится!»

«Сейчас пришло время для борьбы, — подумал Пол. — Я буду оплакивать своего отца в другое время».

Пол чувствовал, что продолжает давать оценку произошедшему с позиций разума, а не чувства. И он знал, что обретаемое им новое знание было только началом, что оно растет. Предощущение своего ужасного предназначения, возникшее у него впервые при испытании, которому его подвергла Преподобная мать, вновь охватило его. В его правой руке — той, что помнила боль, — возникло чувство покалывания и подергивания.

«Может быть, я тот, кого они называют Квизатцем Хедерахом?» — спрашивал он себя.

— Какое-то время я думала, не подвел ли нас Хават, — произнесла Джессика. — Я думала, что, может, Уйе вовсе и не был Сак-доктором.

— Он был всем, что мы о нем думали… и даже больше, — отозвался Пол. А сам подумал: «Почему до нее так медленно доходят самые очевидные вещи?!» — Если Айдахо не свяжется с Кайнзом, мы будем…

— Он не единственная наша надежда.

— Я этого и не утверждал. — В его голосе зазвучала сталь.

Уловив необычную интонацию в голосе сына, Джессика пристально посмотрела в его сторону:

— Многие люди твоего отца, вероятно, разбежались, — сказала она. — Мы должны снова собрать их, найти…

Пол не дал ей закончить:

— Мы можем полагаться только на самих себя, — безжалостно отрезал он. — Первоочередная забота на сегодня — это атомные бомбы семьи Атридесов. Мы должны забрать их раньше, чем Харконнены сумеют их разыскать.

— Вряд ли это может случиться, — высказала сомнение Джессика. — Они ведь очень надежно спрятаны.

— Нельзя оставить Харконненам ни единого шанса.

— Харконнены пользуются помощью сардукаров, — сказала Джессика. — Мы должны подождать, пока те не будут отозваны.

— Угроза будет исходить одновременно с двух сторон пустыня и сардукары — они зажмут нас в кольцо. — Пол продолжал думать вслух: — Харконнены убеждены в том, что у Атридесов здесь нет последователей, что они все уничтожены. Те, что сбежали, не в счет.

— Они не осмелятся продолжать бойню, в противном случае вмешается император.

— И ты действительно веришь в то, что говоришь?

— Но ведь некоторые из наших людей смогут убежать.

— Смогут ли?

Джессика отвернулась, испуганная силой горечи, которая послышалась в голосе сына. Она чувствовала, что мощь его разума начинает превосходить потенциал ее сознания, что он часто оказывается более дальновидным, чем она. Джессика сама делала все, что могла, для того чтобы он стал таким, но теперь ей стало страшно. Она обратилась мыслями к своему герцогу, своему потерянному прибежищу, и слезы навернулись на ее глаза.