Непосредственный человек - Ричард Руссо

— И мне так кажется, — признался я, а хотел сказать куда больше. Как это чудесно и притом почему-то грустно — услышать знакомый голос женщины, с которой я делю свою жизнь, и почувствовать, что я стосковался. Что это за чудо: она тихонько произносит мое имя и возвращает мне меня самого? И не менее важный вопрос: почему я так часто принимаю этот дар без всякой благодарности? Потому что ее магия также рассеивает магию? Потому что ее голос, даже такой, как сейчас, бестелесный, превращает во вздор фантазии, посещавшие меня в последние дни?

— Лили… — Голос мой дрогнул. Хотел бы я знать: когда я произношу ее имя, для нее это тоже своего рода чудо или нет?

— Где тебя носит? — требовательно спросила Лили, озабоченная иного рода акустической загадкой. — Твой голос как-то странно звучит.

Я честно ответил: прячусь от Финни в телефонной будке на цокольном этаже корпуса современных языков. И вот вам мерило того, как долго Лили замужем за университетским человеком, — ничего необычного в этой ситуации она не увидела.

— Простуда вернулась, — отметила она.

— Не, — возразил я, хотя, конечно, вернулась, как и было предсказано. Несмотря на то что перед выходом из дому я принял вторую антигистаминную таблетку двенадцатичасового действия.

— Я недавно говорила с Джули. Похоже, я выбрала неудачное время для отъезда.

— Пока не знаю, что и думать, — сказал я. — Рассела я еще не видел.

— Это назревало уже какое-то время.

— Вот как?

— Да, Хэнк, именно так, — подтвердила она. Тон обвинительный.

— Почему же я этого не знал?

Короткая пауза.

— Не знаю, Хэнк. Почему ты никогда не знаешь таких вещей?

— Потому что не хочу этого знать? Ты это имеешь в виду?

— Нет, — ответила моя жена мягко, даже, кажется, с нежностью. — Просто ты полагаешься в этом на меня. И сейчас я меньше беспокоюсь за Джули, чем за ее отца.

— Я так понимаю, ты видела меня по телевизору.

— Да, сегодня утром.

— Для некоторых людей я теперь герой. Но не для Дикки Поупа. И конечно, Рурк по-прежнему считает, что с меня надо шкуру содрать.

— Хотела бы я… — Голос ее замер на полуслове.

— Чего бы ты хотела? Говори! — попросил я.

— Хотела бы, чтобы ты взял академический отпуск. Или даже уволился, если именно этого ты хочешь. Тебе придется сделать что-то похуже, прежде чем они сами тебя уволят, а я не хочу, чтобы ты слишком далеко зашел.

— Думаешь, я стараюсь сделать так, чтобы меня уволили?

— А разве нет?

Я обдумал эту версию.

— Чего я хочу, теперь уже поздно обсуждать. Сегодня утром Дикки сказал мне, что осенью, скорее всего, штаты будут сокращены на двадцать процентов.

— Значит, слух оказался верным.

— Мои коллеги рады поверить, что я их продал.

— Ты объяснил им, что ничего подобного?

— Это же английская кафедра. Они поверят в то, во что хотят верить.

— Нет, Хэнк. Большинство поверит тебе, если ты скажешь им все как есть. Если скажешь прямо.

— Я обещал Дикки не принимать никаких решений, пока не обсужу все с тобой. Очень он на этом настаивал. И, прощаясь, повторил: «Обговорите все с Лилой». Итак, Лила, когда ты возвращаешься?

— Думаю, во вторник.

— Я ждал в понедельник.

— И я так планировала. Но собеседование перенеслось.

— Почему вдруг?

— Послушай, Хэнк, у меня тут… есть проблема в Филли.

И как только она сказала, я понял: это что-то реальное, серьезное, и она была озабочена этим все время, пока мы болтали об университетских делах.

— Давай созвонимся вечером? — предложила она. — Сейчас тебе разве не пора на семинар?

Я сверился с часами и убедился, что семинар как раз начинается — без меня.

— Анджело? — уточнил я, припомнив, что накануне так и не дозвонился до ее отца.

— Да.

— С ним все в порядке? — Дурацкий вопрос. Он давно не в порядке, а сейчас, наверное, вовсе слетел с катушек.

— И да и нет. — Голос ее сделался отчужденным. Не стоит задавать ей вопросов. — Ты побывал утром в моем классе, не забыл?

— Не забыл, — ответил я. — Гвидо интересовался, много ли я заработал на книге.

— Бедняжка Гвидо.

— Бедняжка Гвидо вышибает карманные деньги из тощих белых подростков, — сообщил я ей и добавил, забивая последний гвоздь: — Твой муж и сам был тощим белым подростком. Такие вот бандиты отбирали деньги у меня.

— Господи, Хэнк, был бы ты сейчас здесь со мной. Впервые за сутки ты заставил меня хотя бы улыбнуться.

— А когда-то я заставлял тебя смеяться, — напомнил я. — Во весь голос. Неприлично.

— Ну уж неприлично, — одернула она меня.

— Ладно, — уступил я. — Пусть прилично.

— У нас тогда было больше сил. Для смеха. Для всего остального. И все было для нас внове.

— Ты бы хотела, чтобы все опять было внове?

— Иногда, — ответила она. — Изредка.

— Сладкогласая моя.

Я повесил трубку и приметил какое-то движение по ту сторону двери телефонной будки. Присмотрелся: Лео. Значит, он проследил, как я тайком выбрался из кафедрального кабинета, и последовал за мной сюда. Наверное, так и торчал все время под дверью, пока я разговаривал. Вплотную — ему пришлось отступить на шаг, чтобы я смог выйти. Я всмотрелся в него и подумал: возможно ли, чтобы я в самом деле сожалел об утрате подобной юности? В руке Лео сжимал манускрипт, голос его дрожал от волнения и отчасти, как ни странно, от злобы. Руки ходили ходуном. Он протянул мне печатные страницы так, словно один их конец полыхал — тот самый, который он пытался всучить мне. А я бы предпочел ухватить самого Лео за длинную, как у гуся, шею.

— Прекрасная новость! — заявил он, и я уже ждал, не объявит ли Лео, что Соланж, девица, выпотрошившая его на семинаре, попала под грузовик.

Но истина, как часто бывает, оказалась еще удивительнее.

— Мой рассказ взяли, — сказал Лео. — Его опубликуют.

Глава 20

Посещаемость всегда снижается под вечер пятницы, особенно в конце семестра и когда основная тема — наука убеждать. Но мне пока не удалось убедить первокурсников в том, как важен для них этот навык. Даже Блэр, лучшая моя студентка, — весь семестр я пытался выманить у этой бледной юной девицы какое-то уверенное суждение, — похоже, сомневалась в успехе нашего предприятия. Эта группа студентов, как и многие другие ныне, делится (вовсе не поровну) на бессмысленных краснобаев и задумчивых тихонь. Каким-то образом Блэр и подобные ей пришли к выводу, что главная задача в процессе обучения — избежать насмешек со стороны менее одаренных сотоварищей.