Непосредственный человек - Ричард Руссо

предложил ей кресло. Награда за этот анахронический жест — вполне ожидаемо — презрение. Ты же давно женат на этой женщине! — сказал бы я ему. Хоть я и слеп, но даже я лучше вижу, что к чему. Я закинул ноги на стол.

— До понедельника ждать нельзя, — сказала Джун. — Возможно, ты не заметил, но у нас полномасштабный кризис. Всем известно о твоей встрече с Гербертом. Финни утверждает, что ты заключил сделку с администрацией. К понедельнику тебя уже снимут с кафедры.

Послышался стук, Рейчел заглянула в кабинет.

— Извините? — сказала эта прелестная женщина, чье умение являться вовремя способно довести мужчину вроде меня до драматической кульминации. — Не помешала?

— Рейчел? — уточнил я, не уверенный, что вижу сквозь щель именно ее. — Это вы?

— Хотела предупредить, что ухожу домой?

— Уже? — как обычно, переспросил я. Сверился с часами и понял, что ей следовало уйти полчаса назад. — Иди сюда, сядь ко мне на колени. Расскажи про ланч с сексуальными домогательствами.

Это, как я и рассчитывал, доконало Джун.

— Поговори с паскудой! — велела она мужу. — Объясни ему, что он распугал почти всех друзей.

Рейчел, ошеломленная словом «паскуда» — в среде людей со множеством университетских степеней, — отшатнулась от двери, позволив Джун пройти, и подпрыгнула, когда дверь кафедры английской литературы хлопнула так, что задребезжало стекло.

— Мне правда пора? — протянула она жалобно, выкладывая мне на стол почту и запись сообщений.

— Я недостоин вас, Рейчел, — сказал я и, не завершив шутку, понял, что не готов ее завершить.

— До понедельника? — Она глянула осторожно на Тедди, потом снова на меня. — Может быть, пообедаем вместе? Поговорим о моих рассказах?

— Закажите столик, — велел я. — В хорошем месте. В фонде общих расходов осталось около ста долларов. Постараемся их истратить.

Глядя ей вслед, Тедди сказал:

— Значит, ты и правда хлопочешь, чтобы тебя сняли с кафедры?

— Весь год только этого и добиваюсь, дружище, — ответил я, перебирая почту. — Наконец-то это заметили.

На меня напал очередной приступ чиха, и Тедди сжалился надо мной.

— Ладно, — сказал он. — В воскресенье вечером. Военный совет. И то мы сильно отстаем. Финни целый день висит на телефоне. Всех на уши поставил.

— Неужели верит Финни? — спросил я. Глупый вопрос. Мои коллеги — университетские. Они вечно облизывают свои параноидальные фантазии, как пес — собственные причиндалы. — Неужели люди поверят, что человек, готовый убить утку ради них, сделает разворот на сто восемьдесят градусов и их же предаст?

— Они не верят, что ты собирался убить утку, Хэнк, — сказал Тедди. — Бери трубку, обзванивай тех немногих, кого еще сможешь убедить. Для того чтобы тебя сместить, требуется две трети голосов. Финни считает, у него даже есть несколько голосов в запасе, и Джун думает, что он прав.

— Значит, он прав, — согласился я. Ведь никто на кафедре не умеет считать лучше Джун, которая год назад точно угадала, что ее мужа сместят благодаря одному голосу на противной стороне. — Зачем же нам зря хлопотать?

— Безумие! — вскричал Тедди. — Нам и раньше случалось спасать ситуацию в последний момент. По части войны против Финни мы с тобой — самые крутые специалисты.

— Верно, только это не слишком завидная карьера.

— Разве лучше было бы проиграть?

— Печальная и хреновая истина, Тедди, заключается в том, что все это совсем не так важно, как нам с тобой представляется.

Но, произнося эти слова, я сознавал, что на самом деле это довольно важно. Если Финни разделается со мной, составлять список для Дикки Поупа, скорее всего, поручат ему, как и предупреждал меня Дикки. И я точно окажусь в этом списке.

Я оглядел кабинет, прикидывая, найдется ли в этих четырех стенах что-то, по чему я буду скучать. Человек, сидевший напротив меня, тосковал по этому кабинету, до сих пор тосковал, хоть во главе кафедры и оказался его друг, а значит, вполне вероятно, что буду тосковать и я, особенно если мое место достанется врагу. По правде говоря, мне нравилось совершать всякие выходки в роли заведующего, и хотя я по-прежнему был уверен, что смогу оживить игру, какую бы роль я ни исполнял в ней, едва ли, будучи с Грэйси на равных, я смог бы извести ее так, чтобы она меня изувечила. Нет, если я лишусь кафедры, я миную свой зенит. Короткий мой срок в роли заведующего, подумал я, усмехнувшись, будут вспоминать главным образом с раздражением. Через десять лет юные коллеги, которых нам еще предстоит нанять, изумятся, услышав, что Уильям Генри Деверо Младший был некогда главой кафедры, пусть и совсем недолго. Тедди, неспособный толком рассказать историю, сделается присяжным историографом и будет рассказывать обо мне. Помните тот случай, когда Хэнк Деверо довел Грэйси и она воткнула ему в нос спираль своего блокнота? Или: помните, как Хэнк Деверо выступил по телевидению и грозился убивать по утке в день, пока ему не утвердят бюджет? И хотя рассказывать он будет неумело, все засмеются, кроме верного своему слову Рурка. И кроме меня. Если, на свою беду, я все еще буду бродить по этим аудиториям, боюсь, я не стану смеяться.

Вернувшись домой, я обнаружил Джули спящей в комнате для гостей и был этому рад, потому что выглядел я кошмарно: веки распухли, почти закрыв оба глаза. В кухне я заглотал парочку антиаллергенных таблеток и решил тоже лечь. Так устал, что даже не заглянул в туалет пописать. Мигал автоответчик. Я вполне понимал, что сообщения слушать не стоит, но все-таки нажал кнопку и был вознагражден секундным шуршанием — вероятно, повесили трубку. Но потом я услышал голос и узнал его: Билли Квигли. «Иуда Долбодятел» — вот его послание от начала до конца.

Наверху я прилег и позволил себе смежить очи. «Иуда Долбодятел», — произнес я вслух. Мысленно-то я составлял списки с той самой минуты, как вышел из приемной Дикки Поупа. Так что, может быть, Билли Квигли и прочие не так уж не правы в своем поспешном выводе, что я их предал. Избавиться от худших преподавателей — неплохая идея. У Финни оправданий нет, его имя возглавило первый же мой мысленный список. Беда в том, что если критерием становится плохое преподавание, следом за Финни в список попадают Тедди Барнс и еще два-три человека, к кому я привязан. Столь же проблематичны и другие критерии. Можно выполоть тех, кто никогда не публиковал книги, не готовил научных статей, не участвовал в научных конференциях, — тех, в ком нет ученой жилки. В такую сеть Финни попался бы снова, но с ним и Билли Квигли, и