Избранное - Уильям Фолкнер

Генри подвинул к огню стул, и вскоре старик осторожно вытряхнул себе на ладонь глиняную трубку и вытащил из кармана бархатного жилета огромную серебряную луковицу.

— Половина шестого, — проговорил он. — Что, ребята еще не вернулись?

— Они уже здесь, — коротко отозвался Генри, — когда я выводил собак, я слышал, что они распрягают.

— Ну, тогда принеси кувшин, — приказал ему отец.

Генри встал и снова вышел; вскоре на крыльце послышались тяжелые шаги, и Баярд, повернувшись на стуле, мрачно уставился на дверь. Дверь отворилась, и в комнате появился Рейф, а за ним Ли.

— Вот это здорово, — сказал Рейф, и его худощавое темное лицо просветлело, — выбрался наконец!

Он пожал Баярду руку; Ли последовал его примеру. Как и у остальных братьев, лицо Ли казалось сумрачной темною маской. Он был не такой коренастый, как Рейф, и самый молчаливый из всех. В глубине его черных беспокойных глаз таилась какая-то безумная и дикая печаль. Пожимая Баярду руку, он не произнес ни слова.

Но Баярд следил за Рейфом. Лицо его не выражало ничего — ни холода, ни вопроса. Неужто он был в городе и ничего там не слыхал? Или все это привиделось ему во сне? Но нет, ошибки здесь быть не могло — он ясно помнил не оставляющее сомнений чувство, которое охватило его, когда он прикоснулся к деду, помнил, как тот вдруг осел, словно внутренний стержень фамильной гордости и упрямого вызова року, так долго сохранявший в нем непреклонную твердость и силу, внезапно подался и наконец отпустил на покой его несгибаемый костяк.

— Вы в транспортной конторе были? — спросил мистер Маккалем.

— Мы так и не добрались до города, — отвечал Рейф. — Как раз перед самым Верноном у нас сломалась ось. Пришлось распрягать, ехать верхом в Вернон и там ее чинить. Добираться до города было уже поздно. Закупили в Верноне провизию и вернулись домой.

— Ну и ладно. Поедете на будущей неделе, перед рождеством, — сказал старик.

Баярд глубоко вздохнул и закурил сигарету; из открывшейся двери потянуло холодом, и в полосе переливчатой тьмы в комнату вошел Бадди, прислонился к стене и сел на корточки в затененном углу возле очага.

— Тот лис, про которого ты мне говорил, еще цел? — спросил Баярд у Рейфа.

— Цел. Но на этот раз мы его обязательно загоним. Может, даже завтра. Погода меняется.

— Будет снег?

— Похоже. Что сегодня ночью будет, отец?

— Дождь, — отвечал старик. — И завтра тоже. До среды хорошего следа ждать нечего. Генри! — позвал он и через секунду снова: — Генри!

Вошел Генри; он нес черный котел, над которым поднималась тонкая струйка пара, глиняный кувшин и толстый стакан с металлической ложкой. В невысокой приземистой фигуре Генри, в его добрых карих глазах и неторопливых ловких руках было что-то домашнее, женственное. Именно он распоряжался на кухне (он теперь стряпал даже лучше Мэнди) и в доме, где и проводил большую часть времени, спокойно и без всякой суеты занимаясь каким-нибудь нескончаемым дедом. В городе он бывал почти так же редко, как и отец, охоту он не любил, и единственным его развлечением было приготовление виски, доброго виски исключительно для домашнего употребления, в тайной цитадели, известной только отцу и негру, который ему помогал, согласно рецепту, полученному по наследству от многих поколений предков, вспоенных шотландским виски «усквебо». Он поставил на очаг котел, кувшин и стакан, взял из рук отца глиняную трубку, положил ее на каминную доску и снял оттуда надтреснутую сахарницу и семь стаканов с металлической ложкой в каждом. Старик наклонился к огню и с торжественным видом начал очень медленно и старательно наполнять пуншем один стакан за другим. Когда каждый из присутствующих получил свою порцию, осталось еще два стакана.

— А разве остальные еще не пришли? — спросил он. Никто ему не ответил, и он заткнул пробкой кувшин. Генри поставил оба стакана обратно на каминную полку.

В дверях показалась Мэнди, заполнив весь проем своей большой нескладной фигурой, облаченной в ситцевое платье.

— Можете идти ужинать, — сказала она и, повернувшись, вперевалку пошла обратно.

Баярд заговорил с ней, и она остановилась, пропуская выходивших из комнаты мужчин. Старик держался прямо, как индеец, и, если не считать гибкого худощавого Бадди, был на голову выше всех своих сыновей. Мэнди, стоя у дверей, подала Баярду руку.

— Давненько вы у нас не были, — сказала она. — Надеюсь, вы не забыли Мэнди.

— Конечно, нет, — отвечал Баярд.

Однако он о ней забыл. Деньги не могли заменить для Мэнди какой-нибудь грошовой безделушки, которую Джон никогда не забывал ей привезти. Баярд вышел вслед за остальными в морозную тьму. Земля уже твердела под ногами, над головою сверкало звездное небо. Остановившись за спинами идущих впереди, он, как и все, подождал, пока Рейф откроет дверь на кухню, и посторонился, пропуская остальных. В теплом воздухе комнаты плавала прозрачная голубая дымка, пропитанная едкими ароматами стряпни, на длинном столе горела ровным светом керосиновая лампа. У одного конца стола стоял единственный стул, с остальных трех сторон к нему были приставлены деревянные скамейки без спинок. У дальней стены располагалась печь, огромный дощатый шкаф для посуды и ящик с дровами. За печью сидели два взрослых негра и мальчик, на их блестевших от жары лицах сверкали белки глаз; под ногами у них возились пятеро щенков, они с притворной яростью огрызались друг на друга, тыкались влажными мордами в неподвижные лодыжки негров или неуклюже елозили по полу возле печки.

— Здорово, ребята, — сказал Баярд, обращаясь к каждому негру по имени, и они подняли к нему головы, застенчиво поблескивая зубами и вежливо бормоча что-то в ответ.

— Посади-ка ты этих щенят на место, Ричард, — приказала Мэнди.

Негры собрали щенков и одного за другим побросали в маленький ящик возле печки, где они продолжали возиться, царапаться и толкаться, глухо протестуя против столь бесцеремонного обращения. Во время ужина над краем ящика то и дело появлялась то одна, то другая голова; серьезно поморгав любопытными глазенками, она недовольно исчезала, и в ящике снова поднималась возня, сопение и слабый писк.

— Потише вы там! Спать пора! — говорил тогда Ричард, стуча костяшками пальцев по ящику. Шум постепенно утих.

Старик уселся на одинокий стул, сыновья и гость заняли места вокруг стола; кое-кто был без пиджака, все, как один, без галстуков, и все темные, сумрачные лица были как монеты одного чекана. На ужин подали сосиски и свиные ребра, мамалыгу, жареный картофель, кукурузные лепешки, патоку из сорго и, наконец, кофе, который Мэнди наливала из огромного эмалированного кофейника. Во время ужина появились еще двое братьев — Джексон, самый старший, мужчина пятидесяти двух лет с широким высоким лбом, густыми бровями и выражением одновременно мечтательным и хмурым, своего рода застенчивый и непрактичный Цинциннат, и сорокачетырехлетний Стюарт, близнец Рейфа. Хотя они и были близнецами, между ними нельзя было заметить более разительного сходства, чем между любыми двумя из остальных братьев, словно чекан был слишком жестким и давал слишком ясный отпечаток, чтоб его могла поторопить или переделать даже сама природа. Стюарт был начисто лишен непринужденности Рейфа (Рейф был единственным из всех, кого при некотором избытке воображения можно было назвать разговорчивым), но зато обладал почти таким же невозмутимым спокойствием. Он был хорошим фермером и ловким коммерсантом и имел солидный собственный счет в банке. Пятидесятилетний Генри был по возрасту вторым.

Все ели степенно и молча, дружелюбно перебрасываясь только самыми необходимыми словами. Мэнди двигалась от стола к печке и обратно.

Незадолго до конца ужина в комнату сквозь толстые стены проник внезапно раздавшийся в ночи громкий, как набат, собачий лай. Негр Ричард поднял голову и сказал:

— Вот они.

Бадди застыл с поднесенной ко рту чашкой кофе в руке.

— Где они, Дик?

— Сразу за ручьем. Не иначе как они его загнали.

Бадди встал и выскользнул из своего угла.

— Я пойду с вами, — сказал Баярд и тоже встал.

Остальные спокойно продолжали есть. Ричард снял со шкафа фонарь, засветил его, и все трое вышли из комнаты в холодную тьму, которую рассекал лай собак, звеневший, словно стекло на морозе. Было темно и зябко. Сплошная непроницаемая масса дома и окружавшей его низкой стены прерывалась лишь красноватым отблеском в окне.

— Земля уже почти затвердела, — заметил Баярд.

— Сегодня ночью мороза не будет, — отозвался Бадди. — Верно, Дик?

— Да, сэр. Будет дождь.

— Ну да, ни за что не поверю, — сказал Баярд.

— Вот и отец так сказал. Сейчас теплее, чем было при заходе солнца, — отвечал Бадди.

— Что-то я не замечаю, — упорно не соглашался Баярд.