Отражения - Виктория Яновна Левина

– Собирайтесь! Вы можете лететь.

Я ничего об этом не знала. Может, Соня не хотела меня расстраивать своим отъездом раньше времени. А может, не считала меня причастной – ведь в среде моих родственников по папиной линии я всегда числилась «гойкой», полукровкой.

Все последние годы перед их отъездом Лиза работала у меня в «Ладушках». Я уже говорила раньше, что все преподаватели у нас получали очень приличные зарплаты. Где-то раз в десять превышающие средние за подобную деятельность в других местах. Мы честно делили родительские взносы поровну, буквально «на коленке». И все были довольны свалившимся на нас финансовым благополучием.

Лизка тоже была очень довольна! Она была матерью-одиночкой с престарелыми родителями на руках. Она была единственным кормильцем в семье. Когда-то окончила музучилище, работала хоровиком, аккомпаниатором.

Жизнь в «Ладушках» казалась всем моим девочкам, кто работал во Дворце химиков, сказочным сном! Все были счастливы, все любили друг друга. Но потом наступили иные времена…

– Девчонки! От нас требуют официального оформления зарплат через кассу.

Девочки-преподаватели посмурнели, предчувствуя нехорошее.

– Мы должны платить налоги, оплачивать аренду, – я помолчала, – и не только. Мы с колледжем преподавателей дошкольного воспитания теперь составляем одно целое, как бизнес. И должны платить за «крышу».

В воздухе запахло серой. Лизка сидела, поджав губы. Да, она всегда меня недолюбливала – ревновала, что Сонечка меня любит, как дочку. А теперь мне, как директору, будут платить на три копейки больше. Это сообщение вконец расстроило моих единомышленниц. И Лизка поджала губы ещё сильнее.

Как бы там ни было, но «Ладушки» продолжались, колледж функционировал, только зарплаты моих учителей были выше средних уже не в десять, а в пять раз.

Я иду к Сонечке прощаться. Поднимаюсь по узкой лестнице хрущёвки. Несносный запах мочи в подъезде. С каким удовольствием, вероятно, семья моей Сонечки покидает и эту хрущёвку, и этот несносный подъезд!

Когда-то муж Сонечки демобилизовался из армии – он был офицером с максимальной выслугой лет. И оказался без квартиры и без работы «на гражданке». Папа взял его на работу, а семья, папиными хлопотами, получила эту квартирку, которая тогда казалась им раем!

– Как ты стала похожа на маму!

Сонечка смотрит на меня не отрываясь. Прощается. Воспринимаю это, как комплимент:

– Да, когда хорошо выгляжу. А когда похуже – то на папу.

Мы смеёмся. Обе понимаем, что это прощание навсегда. Соня, инвалид с проблемами передвижения, улетает в далёкий Израиль, бог весть куда, в страну, которая я даже не знаю точно, где находится…

У нас в доме об Израиле не говорили никогда, а мои родители никогда не имели никаких диссидентских настроений.

После смерти родителей Соня, да ещё мой брат, стали для меня единственными родными людьми на свете.

Через неделю я с семьёй приду на площадь, откуда обычно отправлялись автобусы в Бориспольский аэропорт. Туда приходят все: родные, близкие, друзья, – сказать последнее «До свидания» отъезжающим, которое на самом деле «Прощай!».

Никаких вопросов о процедуре оформления отъезда через «Сохнут» я не задавала. А жаль, скоро мне это понадобится… Узнала только, что семья Сони выгодно продала квартиру – жили они в хорошем районе, быстро оформила все документы и теперь просто изнывала от нетерпения и предвкушения новой жизни!

– Витька, пиши, не пропадай!

Я уже почти рыдаю на груди у Сонечки, моей Сонечки.

– Береги себя и детей. Валерку береги! – Соня любит моего мужа и считает, что мне с ним очень повезло.

Разубеждать её в этом мне не хочется.

Иду домой пешком, ничего перед собой не видя от слёз.

Кто бы мог подумать, что почти через год я полечу вслед за Сонечкой!

Глава 15

На берегу какого моря?

Муж заглянул в ванную, когда я сидела там в пене, повернувшись спиной.

– Потереть спинку? – и осёкся. – А что это у тебя?

Я не могла видеть, что у меня там, на спине.

– У тебя здесь такая тёмная шишка, – муж потрогал какое-то новообразование, которое отчётливо проступало под кожей ниже лопатки.

Я ничего особенного там не чувствовала.

– Давай-ка, позвони своему хирургу.

У меня занимался один парень, сын хирурга-онколога из областной больницы.

– С нашей химией… мало ли что…

Я благодарна мужу по сей день за фактическое спасение жизни. Сама бы я никогда не рассмотрела у себя на спине смертельную опухоль!

И вот я уже в кабинете у врача. Он звонит по телефону – и меня сразу же отправляют на операционный стол. Делают операцию под местным наркозом. Потом сожалеют об этом, так как приходится удалять много и глубоко. Я всё слышу и всё понимаю.

– Ну, что ж, голубушка, можно сказать, ты в рубашке родилась! Опухоль очень агрессивная, «женского» типа. Но ещё не успела прорвать оболочку и выйти наружу. Точнее скажет биопсия тканей.

Я закрываю глаза и, ослабленная, забываюсь коротким сном.

Спустя некоторое время в палату заходит мой врач, папа ученика, которого я готовлю к вступительным экзаменам по физике.

– Спасибо, доктор!

– Ну-ну, хорошо, что приехала, а то, кто знает, что могло было быть… Тут счёт иногда идёт на часы…

– Можно я домой поеду?

Врач хохотнул:

– Быстрая какая! Мы ещё будем ждать биопсию.

– Я смогу ждать её и дома.

– А перевязки?

– Буду приезжать.

– Есть какая-то причина, что ты так рвёшься домой?

– Да, есть. Скоро вступительные экзамены. У твоего сына, кстати, тоже. Я дома устроюсь, сидя в кровати, обложусь подушками и буду вести уроки.

– Ненормальная! – ругнулся врач, но выписку подписал.

И вот я дома, бледная, слабая, но не сдающаяся!

Преподавала, полулёжа, едва шевеля губами, но преподавала! Довела до ума всех своих абитуриентов. Восемь недель в постели. Пришёл ответ – нужно принять курс химиотерапии. Десять раз. После третьего сказала:

– Хватит! Я отдам концы от этих таблеток скорее, чем от чего-то другого.

По-видимому, этих трёх раз хватило…

Муж стал бывать дома нечасто. Видимо, осваивает «запасные аэродромы». Разговариваем мы с ним редко и односложно. Я понимаю, что мои перспективы достаточно туманны. А наш «Ален Делон» – мужчина ещё хоть куда!

Ничего выяснять не хотелось и в любую свободную минуту хотелось одного: спать. Уроки я по-прежнему вела, но чувствовала, что если не случится чуда и я не вытяну себя сама за волосы, как барон Мюнхгаузен, то могу и проиграть этот тайм с жизнью.

Не знаю почему, не знаю как – может, из желания успеть сделать что-то ещё для детей, – но идея возникла, и она требовала воплощения!

Я зову старшую дочку:

– Поможешь мне завтра