Отражения - Виктория Яновна Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За Наташу! – говорит муж, и глаза его увлажняются, – если бы не она – я бы никогда не встретил тебя…)
Электричество у нас в городе уже отключали по вечерам.
Иногда кто-то осторожно стучал в дверь – это приходили смотреть квартиру на предмет покупки. Тех денег, которые мы могли выручить за свою недвижимость, едва могло хватить на год за съём квартиры в Израиле. Но и на том спасибо!
Мы вели переговоры с покупателями, откладывая конечное решение до момента получения паспортов, во что я, честно говоря, до конца не верила. Как это – «домой принесут»? Люди стоят месяцами в очередях, платят огромные деньги барыгам из местной милиции, а мне принесут домой?
Но паспорта принесли. Наташа положила на стол четыре паспорта и показала, где расписаться в их получении.
Можно было давать согласие покупателям квартиры.
Каждый день в районе восьми вечера в дверь тихонько скреблись. Это приходил наш учитель заниматься ивритом. Он осторожно входил, освещая себе путь фонариком, пробирался в большую комнату, где мы его уже ждали, усевшись по краям большого стола.
Иврит – штука сложная. Для европейского человека он не ассоциируется ни с одним из языков. Мы с мужем были в шоке от того, что нам предлагалось учить и знать! Дети тоже. Хотя детский ум впитывает языковые навыки легче.
– Настанет день, и вы будете благодарить бога за каждое новое слово, выученное сейчас, – наш учитель теребит свои пейсы, поправляет ермолку на голове.
Всё это напоминает сцену из мистического фильма: свечи, религиозный еврей в сюртуке и ермолке, люди, зубрящие иврит в полутьме за столом, в начавшей пустеть квартире…
Занятия эти на какое-то время даже примирили нас с мужем. Мы самозабвенно учили незнакомые, почти мистические слова, слушали звуки гортанной речи, – в голове творилось чёрт-те что!
А днём шла распродажа и раздача вещей. Я раздавала соседкам кастрюли и сковородки. Люди покупали сервизы и вязаные вещи, которых у меня было целое изобилие! Я ведь тогда очень хорошо вязала крючком и на спицах, целые картины на свитерах вывязывала!
– Тёплые вещи в Израиле вам будут нужны на пару недель в году, – давал нам наставления учитель, – Ничего не везите с собой, там купите всё новое: такое, как у вас сейчас есть, там не носят.
Ах, как помогли нам потом все эти советы, как мы благодарны по сей день нашему другу за все наставления!
Валюшка, соседка, помогала мне потихоньку опустошать квартиру. И плакала иногда, уткнувшись мне в плечо.
– Вот здесь адрес, – учитель протягивает нам записку. – Приходить после восьми. Осторожно, чтобы вас не видели.
Спросите Лину. Она организует вам встречу в аэропорту Тель-Авива, гостиницу в центре на три дня, съём квартиры в центре страны. И на курсы там будете ходить – по ликвидации безграмотности, – улыбается.
Да, действительно, нас потом встретят и обустроят первоначально наш быт, и детей определят в школы, а нас – в студии по изучению языка – ульпаны. Не хватит никаких слов, чтобы выразить мою благодарность всем этим людям, которые здорово рисковали в обозлённой, обесточенной по вечерам Украине, за их подвижничество и помощь! Ох, даже в горле запершило… А ведь столько лет прошло…
Мы с мужем пробираемся в темноте по каким-то задворкам, проваливаясь в глубокий снег. На дворе – снежный январь. Двадцать пятого мы вылетаем из Борисполя. А сейчас карабкаемся с фонариком по тёмной лестнице дома на последний этаж. Стучимся условным стуком. Открывает милая уставшая женщина средних лет. Протягивает бумажку с телефоном.
– Позвоните перед отлётом. Эти люди будут вас ждать. Они волонтёры добровольческих организаций для помощи прилетающим. Обязательно позвоните им – так вы обезопасите себя от многих проблем.
Забегая наперёд, скажу: я не знаю, как бы обернулась наша жизнь на первых порах в Израиле, если бы не все эти чудеса, вместе взятые, которые помогли нам получить такой счастливый старт в новой стране!
– Зонтики, зонтики не забудьте! – шепчет нам вслед наш ангел-хранитель. – И учите иврит.
Глава 17
Я к тебе никогда не приеду
Я даже не знаю, как об этом писать. Болит моё сердце, болит. Болеет воспоминаниями детства, родными могильными холмиками, днепровскими плёсами и улыбками школьных друзей…
Последние приготовления были такими трудными, дни были такими насыщенными! Мне хотелось предусмотреть всё, до малейшей детали, но все движения к «новой жизни» каждый раз ставили передо мной неразрешимые вопросы. И Скарлетт, с её «Я подумаю об этом завтра», уже не помогала… потому что этого «завтра» уже не было…
Я сбегаю по широкой лестнице городской поликлиники – заходила туда забрать медицинские карты. За мной следом, как разъярённая фурия, мчится моя любимая подруга-одноклассница, Галюсик:
– Куда ты собралась, идиотка?! В Израиль? Кто тебя, «гойку», там ждёт? Евреи будут плевать вслед твоей славянской морде!
Галюсик из «чистокровных». Но в Израиль не собирается. Настращали её трудностями жизни новых репатриантов. А мне терять нечего. Если суждено мне выжить с моей недолеченной онкологией, значит, суждено. А если нет – что ж, велик Господь, как говорится. По крайней мере, девчонок вывезу из района «химиков».
Дни были наполнены прощальными встречами и активными передвижениями по городу. После продажи квартиры жили мы у Наташи. Я оставила ей всю свою огромную библиотеку, за исключением нескольких самых дорогих моему сердцу книг. Перешли Наташе и мои марки, коллекцию которых я собирала, сколько себя помню. Резала «по живому». Тяжелее всего далась мне прощальная встреча с братом. Оба понимали, что улетаю я всерьёз и надолго. Свидимся ли ещё? Не свиделись.
Верительные грамоты надёжно упакованы,
вещички и реликвии по сумкам утрамбованы.
Последней фотографией – в кармашке тайна смятая…
И стопки опрокинуты, и доллары припрятаны…
И вот оно – прощание! – глазами брата синими…
Я не вернусь, родимый мой! – прости меня, прости меня.
Такой разрыв аорты наши бедные родители
не чаяли, не думали, не знали, не предвидели!
И раздавала варежки и шарфики отменные,
и папкину соломенную шляпу довоенную.
А сковородки мамины и часики трофейные —
соседке – Вале‐Валечке, с сервизами кофейными.
Я увозила дочечек от гопников отчаянных,
от сумерек дворовых да от взрослости нечаянной.
Забросить бы то прошлое на
