Двенадцать королей Шарахая - Брэдли Бэлью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чеда узнала его уже по первым чертам, но ждала, пока Эмре закончит, потому что не верила, не могла поверить, что Дардзада выбрал именно это…
– Что там написано? – тихо спросил Эмре.
Чеда коснулась символа в пыли. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
– Этим знаком кочевники помечают ублюдков. Незаконных детей.
Так вот что Дардзада думал о ней. Так он объявил всему свету, что она не его дочь. Она вспомнила, как мама ссорилась с Дардзадой, как смеялась вместе с ним. Вспомнила, как он плакал, когда Айя умерла. Вспомнила множество вещей, но не нашлось там мига, когда она не чувствовала себя одинокой. Дардзада был последним, что связывало ее с мамой. Теперь и его не стало. Чеда не могла вернуться к нему, не могла его простить.
Она даже не заметила, как съежилась в комок, прижав колени к голой груди, и зарыдала.
Эмре, да благословят его боги, осторожно обнял ее, прижал к себе, покачивая, как маленькую. И, почувствовав его теплые слезы на плече, Чеда поняла, что не одна. У нее есть семья. Пусть мама умерла, пусть к Дардзаде возврата нет, но Эмре – ее кровь. А она – его.
Глава 31
До поместья Наставницы Зохры Эмре добрался в полночь. На этот раз он не звонил в колокольчик – просто ждал, пока Энасия не выбежала к воротам в летящем персиковом платье и не утянула за руку во двор, не толкнула к стене дома с силой, которая в первый раз его даже удивила.
Она прижалась к нему всем телом, покрывая страстными поцелуями шею, зарываясь пальцами в волосы, потираясь бедрами о его бедра, покусывая ухо – один сильный укус, а после, наконец, поцелуй в губы.
Мягкая, соблазнительная, пахнущая розой, жасмином и весенней пустыней, она была Эмре отвратительна. И все же он отвечал на ее поцелуи так же жарко, дышал так же тяжело, скользя руками по ее бедрам, по мягкому животу, пока не добрался до спелых грудей.
Она отстранилась и потащила его через двор в дом, но как только они оказались внутри, Эмре резко прижал ее к двери, жадно целуя в шею, растрепав прическу.
– Возвращаешь любезность? – спросила она, тяжело дыша.
– За каждое доброе дело… надо воздавать сторицей. – Их поцелуи постепенно сделались медленнее, его рука скользнула между ее бедер, ее пальцы поглаживали бугорок на его штанах. Эмре запустил руку в ее волосы, заставив запрокинуть голову, и укусил в шею. Энасия резко выдохнула, потянулась к завязкам его штанов, но Эмре удержал ее руку. – Ты избавилась от Ренжина?
– Лучше. – Энасия попыталась прижаться к нему, но Эмре удержал ее на расстоянии. Ей эта игра понравилась, и она усилила напор. – Хозяйка сама отослала его на неделю.
– Как ты это сделала?
– А вот так. Сказала ей, что твои лекарства продаются в Ишмантепе. Вот Ренжин и поехал.
Лекарства, естественно, не помогали Наставнице Зохре – так говорила Энасия. Но еще теплилась надежда на действие третьего пузырька – Эмре намекнул, что для его проявления нужно время, а запасы можно пополнить в Ишмантепе. Остальное Энасия сделала сама.
– Наставница нас не поймает? – спросил он.
Энасия хитро улыбнулась, блестя глазами.
– Я ее заперла, она нам не помешает.
Эмре стало тошно, но он не показал виду.
– Злая, злая женщина.
– За это ты меня и любишь.
– Не могу спорить! – Эмре решительно подхватил ее на руки и под довольные визги понес наверх, но, дойдя до лестничного пролета, нахмурился вдруг и опустил. – Нет, постой. А как же сперва бокал вина для дамы?
Он встал на лестнице, чтобы Энасия, чего доброго, не пошла вместо него.
– Тогда бокалом не ограничивайся. – Она поднялась на второй этаж, наклонилась, облокотившись на перила. – Там в погребе полно бочонков, наливай, что хочешь. Только те, что у дальней стены, не трогай.
Ее огненное платье мелькнуло в дверях, будто росчерк кисти, и пропало.
Она не соврала, в погребе действительно выстроились сотни бутылок и бочонков дорогого вина со всего света: мирейские, маласанские, некоторые даже с далеких берегов Южного моря. Эмре выбрал наугад, поднялся на кухню и, перелив вино в графин, достал из поясной сумки конверт. Его содержимое – белый порошок – высыпал в бокал Энасии. Налил себе, поставил бокалы и графин на поднос и отнес в гостиную.
Энасия, обнаженная, лежала на ковре из тигриной шкуры и задумчиво смотрела в пламя камина, уперев подбородок в сложенные руки. Эмре молча поставил поднос на мраморный столик поодаль и постоял тихонько, любуясь отсветами огня на ее коже. Энасия – красивая женщина, но Эмре не шутил, назвав ее злой.
У Наставницы Зохры не осталось родных, и некому было о ней позаботиться, кроме Энасии и Обители Королей. Однако Энасия куда больше заботилась о звонкой монете, о преимуществах жизни под крылом уважаемой госпожи. Она не скрывала своего честолюбия. Если какая-то симпатия у нее к Наставнице Зохре и была, то давно вся вышла: Энасия могла не заглядывать к ней по целым дням, особенно если Ренжин куда-нибудь уезжал, и старушка проводила часы, бессмысленно глядя в стену.
К тому же, компаньонка подворовывала, тащила все, что плохо лежит. Пусть она и распоряжалась пока в этом доме, но знала, что долго счастье не продлится. Когда Зохра умрет, Короли просто заберут поместье обратно, проглотят все здешние сокровища и не поморщатся, а ее, Энасию, выгонят на улицу. Разве это справедливо, спрашивала она у Эмре. А Эмре думал, что если все выйдет наружу, тогда Энасия и отведает справедливости.
Чем дольше он общался с ней, тем труднее становилось подавлять отвращение. Сперва он пытался представить, что это Чеда… но думать о них одновременно было как-то неприятно. Тогда он просто начал представлять на ее месте женщин, которые ему нравились.
К сожалению, без этого оказалось не обойтись: Хамид сообщил, что в доме спрятаны записи. Вероятно, чтобы достать их, нужно втереться в доверие и к Зохре, а в ее состоянии это невозможно. Придется пользоваться тем, что есть, как бы жестоко это ни звучало.
– Ты чего так долго? – Энасия задрала ноги, скрестила лодыжки, потираясь бедрами о ковер.
– Выбирал вино. Тебе же нравится сладкое?
Собираясь сюда, он планировал сперва выпить с ней пару бокалов и уж потом подмешать снотворное – от вина Энасия никогда не отказывалась. Но, оказавшись с ней лицом к лицу, он
