Двенадцать королей Шарахая - Брэдли Бэлью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чеда взяла с хирургического стола самый острый и длинный нож. Драться таким всерьез она бы, конечно, не стала, но для начала сойдет. Она доковыляла до дальней стены и забилась в нишу у лестницы.
– Эй! Ты очнулась, девушка?
Луч света упал на пол. Чеда вжалась в камень, пережидая приступ головокружения. Только бы не стошнило…
В комнату прошаркал согбенный старичок с всклокоченной бороденкой, над которой поблескивали круглые очки. Чеда ринулась вперед, выставив нож.
– Отойди! – Она сделала пару выпадов для острастки.
Старичок испуганно отступил.
– Стой, стой!
– Я… – Голова кружилась, звон в ушах становился все громче. – Не подходи!
Старичок отступил к крестообразному столу, за стеклами очков его перепуганные глаза выглядели еще больше.
– Нельзя уходить! – Чеда, не сводя с него глаз, попятилась к лестнице. Старичок поставил фонарь и сделал осторожный шаг к ней. – Нельзя уходить, девушка. Дардзада ушел поговорить с Наставницей.
Он говорил что-то еще, но Чеда не могла расслышать слов – звон в ушах перекрыл все, оставив лишь бешеный стук сердца и попытки сглотнуть ком в горле.
Ложь. Дардзада не собирался ни к кому идти, и старичок, будто подтверждая ее мысли, вытянул руки, пытаясь ее поймать. Чеда полоснула ножом наугад. Она не почувствовала сопротивления, но кровь хлынула вдруг из старческих ладоней, раскрылись зияющие раны. Ей даже показалось, что она увидела кость, но старичок сжал кулаки. Медлить было некогда: не сводя с него глаз, Чеда поднялась по лестнице к тусклому, рассеянному свету.
Она думала, что старичок бросится за ней, но он так и остался в подвале. Кажется, она слышала крики… чьи крики? Мамины? За звоном в ушах было не разобрать.
Наверху оказалась крошечная лавка, заставленная разноцветными склянками с какой-то жидкостью. В огромной банке на центральной полке плавали синие пиявки.
Кое-как открыв дверь, Чеда вывалилась на улицу, пытаясь понять, где находится. Дома выглядели богато, но незнакомо. Она сунула нож в рукав, чтобы прохожие не косились так странно, и, шатаясь, побрела прочь. Быстрее отсюда…
К счастью, она скоро вышла на Желоб, и сразу грохот копыт и повозок оглушил ее: одни везли на базар бочонки и амфоры, другие тянули в сторону бойни и мясного рынка орущих, блеющих животных, третьи – белокожих варваров на рынок невольничий. Они тянулись толпой: сотни, тысячи людей – в таубах, как пустынники, в тяжелых плащах и штанах, выдававших жителей северных земель, в набедренных повязках и драгоценных украшениях.
Шарахай кипел жизнью, одна Чеда не знала, куда податься. Как она вообще сюда попала? В левой руке окровавленный нож… чья это кровь? Ее? Так и не поняв, зачем он был нужен, она просто выбросила его и свернула на другую улицу – Копейную, кажется.
Девы. Она вспомнила. Найти Дев. Вот чем она занималась последние недели. Придерживая раненую руку, она побрела по Копейной улице, стараясь ни с кем не сталкиваться. По обочинам проклюнулись редкие для лета желтые цветочки, влажный воздух напоминал о каком-то подвале с жуткими инструментами… где она его видела? Наверное, во сне…
Девы. Добраться до Дев.
Сперва она даже не заметила странное молчание, повисшее над улицей, но стоило поднять голову… вот они – кавалькада Стальных дев на черных лошадях.
На мгновение Чеда почувствовала облегчение, но тут же испугалась. Кровь отлила от лица, звон в ушах прекратился, уступив место давящей тишине. Нет. Не так. Девы убьют ее, если узнают, что она сделала. Нельзя к ним выходить. У нее ведь был другой план… но какой? Она не могла вспомнить.
Десять Дев ехали парами, не спеша. Погонщики спешно оттаскивали повозки, давая им дорогу, прохожие жались к стенам домов, склоняя головы, даже стражники кланялись, крепко стиснув копья.
Чеде хотелось убежать, но она знала, что это просто страх. Страх всегда заставлял ее двигаться, действовать, а это все напоминало Ямы. В Ямах никогда нельзя показывать, что тебе страшно. Она отошла в толпу, поскользнувшись на свежем навозе, нырнула за телегу, спряталась в толпе других женщин, скрестив руки на груди и низко склонившись, чтобы спрятать окровавленный рукав.
Всадницы приближались. Вот проехала первая пара, еще одна… Чеда не смела поднять головы, но желание было так велико, что она засмотрелась на конские копыта и едва удержалась от того, чтобы взглянуть ближайшей Деве в лицо.
Поговаривали, что Девы ездят так медленно, чтобы заглядывать в чужие мысли, но Чеда в этом сомневалась. Если б они умели так делать, давно бы узнали о ее поездках в пустыню и работе на Османа. Впрочем, она редко попадалась им на глаза. А может, в хоре чужих мыслей они просто не слышали ее грешки.
Дыхание пустыни, вдруг теперь они почувствовали, что она здесь… Ее замутило так, что она чуть не схватилась за женщину, стоявшую впереди. Вдох, выдох… вот осталась последняя пара. Она ехала все медленнее и медленнее… пока не остановилась вовсе. Другие Девы остановились тоже, будто повинуясь незримому сигналу.
В полной тишине черная лошадь зазвенела сбруей, подходя ближе, застучали копыта по мостовой, будто кузнечные молоты.
Может, среди этих Дев есть та, с которой Чеда дралась в пустыне?
– Ты.
Чеда задрожала. Она не могла поднять голову, просто не могла…
– Эй, ты!
Но выбора не было. Нужно ответить, ведь если она не подчинится, Дева убьет ее на месте.
Чеда подняла голову.
Дева сидела в седле, прямая, как копье: в одной руке поводья, на поясе сабля. Руки, покрытые татуировкой из хны, да темные глаза – вот все, что выделялось среди черных одежд.
И взгляд ее подведенных сурьмой глаз был направлен не на Чеду, а на погонщика, стоявшего рядом. Страх исчез.
– За мной, – велела Дева. Погонщик поклонился.
– Повинуюсь воле Королей. – Вот и все, что он мог сказать. Едва не плача, он развернул повозку, расплескивая грязь из лужи, и последовал за Девой к Таурияту. Чеда снова смогла дышать. Улица оживилась, словно немедленно забыв о Девах. Нужно было идти дальше… и Чеда пошла, шаг за мучительным шагом, к огромному холму, с которого смотрели на город дворцы Королей. Она столкнулась с кем-то, и руку обожгло болью, словно ее в расплавленное золото опустили. И вдруг боль исчезла. Но от этого стало еще тревожнее.
Исчезли и звуки: кто-то заговорил с ней, но она не смогла разобрать слов. Улица, потемневшая после дождя, побелела вдруг, занялась ярким светом – Чеда могла разглядеть лишь очертания домов, повозок и людей, словно смотрела на теряющуюся вдалеке
