Слова через край - Чезаре Дзаваттини

Энцо (добродетель не исключает хитрости) опять удается бежать, вынырнуть на свет. Увлекая за собой своего Санчо Пансу, он пробирается по подземным трубам и вылезает из канализационного люка в самом центре города под раскаты грома и сверкание молний. Пока они находились под землей, наверху разразилась одна из частых в Риме гроз.

Может быть, Рокко наконец и убедил бы Энцо возвратить фургон на улицу Теулада, если бы не завыли сирены пожарных машин. Они мчались туда, где гроза наделала бед. Надо посмотреть — Энцо ненасытен, он опять тянет Рокко за собой.

Фургон летит следом за пожарными, и скоро они попадают в затопленный римский пригород. Сюда уже прибыли представители «официального» римского телевидения, которые снимают традиционные сцены людского отчаяния. Но телехроникеры изо всех сил стараются не драматизировать события, сделать так, чтобы потерпевшие не отозвались ни о ком плохо. Энцо вмешивается и заставляет людей высказать накопившиеся обиды и справедливый гнев. Получается, что один и тот же человек говорит одно Энцо и совершенно другое — настоящим телехроникерам, которые теперь только замечают, что Энцо и Рокко не коллеги, а враги.

Между тем приезжает полиция, которая увозит официальных представителей телевидения, а вместе с ними Энцо и Рокко. Но кто из них виновен, а кто нет — неизвестно. Рокко выступает в роли доносчика, и потому его освобождают.

Приемную комиссариата заполняет толпа респектабельных господ.

Прошел слух о «телевизионном обмане», подстроенном каким-то маньяком. Публика требует уничтожить интервью, которые взял Энцо, использовав силу убеждения, господа желают взять назад слова, сорвавшиеся с уст в минуту слабости. «По-человечески это можно понять», — утверждают они. Все узнали, что революции никакой нет и что это было не настоящее телевидение.

Комиссар полиции успокаивает уважаемых господ, генералов, священников, коммерсантов, интеллигентов и в и присутствии уничтожает отснятый материал, тогда как Энцо со слезами на глазах умоляет не делать этого. Присутствующие расходятся довольные, что есть еще справедливость на свете.

Энцо стоит совсем один в ночной темноте улицы. Его отпустили. Пришел приказ замять дело. Энцо подавлен. Он пойдет петь серенаду под окнами Марии. Но вот из темноты появляется Рокко — его терзают угрызения совести, и он все ходит вокруг полицейского управления, надеясь разузнать хоть что-нибудь о друге. Он клянется, что готов на новые подвиги, на новую революцию. Энцо радостно смеется. «Не так уж все и плохо, — великодушно восклицает он, — если есть еще такие парни, как Рокко!»

Нельзя терять времени

Эта история происходит в Риме, в наши дни, в течение одних суток. Главное действующее лицо — Антонио Т., провинциальный писатель, приехавший в столицу несколько дней назад как один из двух кандидатов на знаменитую литературную премию.

Начинается все в постели, посреди ночи, в маленькой гостинице поблизости от улицы Бабуино. С Антонио — Коринна, его юная жена; они совсем недавно поженились.

Их объятия то и дело прерывает довлеющая над всем мысль: премия!

И так до самого рассвета — между надеждой и отчаянием. Рим с гостиничной террасы предстает перед глазами нашего героя как огромная шахматная доска конкурса, где должна решиться его судьба. Вот там, среди деревьев, среди суеты фотографов, кино- и телеоператоров, красивых женщин, будет объявлен победитель.

Ему звонит по телефону мать. Звонит в Рим, за сотни километров, чтобы заверить, что она за него молится, будет непрерывно молиться и поставит свечи в церкви за его победу. А если он не победит, то с ним всегда будет рядом и утешит его она, его мамочка.

Бедная старушка, только этого не хватало, ведь Антонио сейчас в центре всеобщего внимания, настоящий герой, его, как болезнь, сжигает нетерпение. Нет, обожаемая мама, лучше пустить себе пулю в лоб, чем вернуться в родной городок потерпевшим поражение, мало зарабатывать и много мечтать; вперед, вперед, в гущу боя, нельзя терять времени, ведь каждый может внезапно умереть от инфаркта, на наши безумные головы, когда мы меньше всего ожидаем, может упасть бомба, и поэтому необходим только самый немедленный, самый осязаемый, самый громкий успех. Победить незамедлительно, мир безжалостен к тем, кто опаздывает.

Придется прорвать любовные объятия, отказаться от сна и, пока другие еще не проснулись, усесться писать записки и письма, которые будут приложены к букетам. Цветы, цветы, много цветов. Участники голосования такие же люди, как и мы, — их можно растрогать, к ним можно подольститься, их можно подкупить. В самом деле, это депутаты, сенаторы, князья, промышленники, деятели искусства, влиятельные дамы, молодые и дряхлые, честные и наставляющие рога своим мужьям, банкиры, прелаты, генералы. За работу, за работу!

Коринна слепо верит в победу Антонио, она считает его гением, но разве нельзя быть счастливым и в маленьком городишке, если двое любят друг друга? «Спасибо, спасибо, мое сокровище, но домой я возвращусь только как возвращались герои: со щитом или на щите!»

В свете раннего римского утра Антонио, Коринна и Карлоне — их приятель, которого они подняли с постели среди ночи, — расстаются, и каждый, словно монах-францисканец, отправляется своим путем на завоевание мира.

Антонио — автор хорошего, высокоморального романа, ради успеха которого он готов действовать аморально. Созданный им персонаж — человек, уцелевший при крушении мира, сумевший противопоставить всеобщему распаду собственное достоинство — именно то, что Антонио согласен утратить, осуществляя модный ныне парадокс: для того, чтобы тебя уважали, надо совершить поступки, менее всего заслуживающие уважения. Антонио выработал свой план действий: чтобы собрать возможно большее число голосов, он с помощью своей горячо любимой Коринны и Карлоне перевернет столицу вверх дном. Его не остановят никакие трудности, он даже будет, если потребуется, жестоким, говорит Антонио.

Сейчас все средства хороши. Для получения некоторых шансов на конкурсе ему хватило бы и трех десятков голосов. Тридцать человеческих существ, которые сейчас храпят или сидят на стульчаке и которые на протяжении ближайших двадцати четырех часов решат его судьбу, принесут ему счастье и славу или раздавят, как червя.

Необходимо встретиться лицом к лицу с каждым из них, как поступил Гораций с Куриациями.

И вот мы видим, как он уже выходит из квартиры в центре города, где начал свою предвыборную кампанию, торопливо застегивая брюки (что же это такое произошло, там, в квартире?), садится в автобус, в такси, вылезает из них, поднимается и спускается в лифтах, входит в церковь, молится, хотя и не верит в бога, отправляет телеграммы, звонит по телефону, разносит букеты роз и корзины апельсинов («я привез их вам из своего городка», — пище он в сопровождающих подношения записках).

Как с каждой ступенью ракета увеличивает скорость, так и Антонио с каждым новым адресом ускоряет свой темп, и одновременно растут его тревога и надежды. Он направо и налево раздает поклоны, улыбки, льстит, лжет: подносит руку семидесятилетней дамы к своему юному сердцу, чтобы она почувствовала, как неровно оно бьется, ведь Антонио того и гляди от волнения хватит инфаркт; он распахивает окно, наводя на мысль, что может покончить с собой, если не получит премии; демонстрирует то письмо своей матери, то вексель; ловко клевещет на противников; пишет в альбом строки, исполненные заверений в горячей любви и глубокой преданности.

Что за великолепный комедиант — по-клоунски веселый и озорной, циничный, отечески заботливый, простодушный, коварный, возвышенный, загадочный, изменчивый и скользкий, как ящерица.

Он целует ручку влиятельной читательнице со вставной челюстью; спит с древней графиней; носит на плечах сынка известного адвоката Н.; притворяется перед францисканцем-терциарием[4] (который располагает двумя голосами — своим и жены), будто на него вдруг снизошла благодать, явилось чудо, что он обращается в веру; сидя у парикмахера, завоевывает еще голос, соглашаясь, чтобы его причесали, как советует один из участников голосования; бежит во Дворец Правосудия, чтобы привлечь на свою сторону одного тщеславного судью, выносящего приговор жалкому воришке за кражу кур; как ветер влетает в Монтечиторио, перекрашиваясь в коммуниста, потом — в Палаццо Мадама[5], где перед одним сенатором — христианским демократом прикидывается демократом, а перед другим — фашистом. В неудержимом крещендо он объясняется в любви служанкам, чтобы узнать, каковы намерения их хозяев, даже исповедуется в присутствии одного ханжи — участника голосования, идет на похороны, чтобы вырвать голос у наследника покойного, сталкивается в чьей-то приемной со своим противником, тоже мечущимся в поисках голосов, и поскольку они друг друга не знают в лицо, один пытается заручиться голосом другого, и наоборот.