Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев

что и повернуться негде. Жамал уже несколько лет мечтает обзавестись собственным домом. Купить — деньжат маловато, а строить... тоже не поднимет. Кто будет строить? Отец стар — не помощник. Нанимать плотников — дорого. Семья большая, а работник, по существу, — один Жамал.

Сейчас в доме на удивление тихо — Жамала и его жены нет дома, уехали еще вчера в Баксан к родителям жены. Ребятишки бегают на улице.

Оказалось, отец всю неделю хворал, только вчера поднялся с постели. Похудел, осунулся, изрядно потрепал его малярийный приступ — лицо желтое. Сидит у окна, за которым ветер ошалело раскачивает ветви яблони, кутается в черную старую бурку: болезнь еще не ушла совсем, еще немного знобит. Доволен, что приехала дочь, есть на кого снисходительно поворчать. И он ворчит:

— Совсем ты о нас забыла, Жамилят. В кои-то веки наведываешься. А разве тебе плохо у нас? Взгляни, какие яблоки уродились в этом году. Когда попробуешь таких в городе? Обещала прислать к нам на лето сына. Почему не приехал он? Разве внуку было плохо у нас в прошлые тоды? Тебе чаще надо бывать в ауле. Тебя здесь любят и уважают. В какую саклю ни войди — все знают, кто такая моя дочь — Жамилят Тауланова. Ты в городе большой человек, но не пристало тебе забывать об односельчанах.

Мать возле плиты — печет по случаю приезда дочери хичины. По нынешним временам хичины в ауле пекут только в большие праздники. Где взять мяса для пирога? Но мать достала, как только узнала, что приехала ее Жамилят, — сбегала на другой конец аула, где, по слухам, ее дальний родственник зарезал барашка.

— Так уж повелось: как только станет человек ученым, так снимается с насиженного места — и в город, — ворчит отец.

Мать оглядывается на него и рассерженно говорит:

— Чего ты шкварчишь, как шашлык на огне? Неужели хочешь, чтобы Жами при тебе была? Что ей делать в ауле? Кур считать вместе с Аминат? Радуйся, что она выучилась, в городе живет, как бийче[5].

Жамилят улыбнулась: «Теперь ты, мама, и слышать не хочешь, чтобы твоя дочь вернулась в аул. А помнишь, как ты ругала меня, когда я в школу пошла. Кричала на меня: «Гяурка!» А как из себя вышла, когда я в город удрала? Но потом смирилась. Приехала наконец в Нальчик посмотреть, как я живу. Комната моя тебе понравилась, все повторяла: «Доченька, Жами, как у тебя хорошо! — Перебирала постель, взбивая матрас, подушки. — Спишь в пуховой постели, и одежда у тебя красивая, — мяла В пальцах шерсть, вельвет, проверяя их качество. — Дай тебе аллах хорошего мужа...» «Все ты забыла, мама», — подумала, усмехнувшись, Жамилят.

Мать поставила на стол кувшин с айраном и хичины, над которыми поднимался легкий парок.

Отец и Жамилят уселись ужинать. Взяв в руки кусок хичина, отец вдруг рассмеялся — впервые за вечер.

— Я смеюсь, дочка, потому что вспомнил нашего председателя Али.

— Есть кого вспоминать! — нахмурившись, буркнула мать.

— Как же не вспомнить Али, если он заглавный у нас человек?

— С кем бы я ни говорила, как только речь заходит об Али, все смеются, вспоминая что-нибудь, — заметила Жамилят. — Авторитета у него нет никакого.

— Это ты верно заметила, дочка. И пьет он в последний год чересчур. Но кем его заменить. Мужчин в деревне раз-два, и обчелся. — Отец досадливо махнул рукой. — Порастряс Али свой авторитет. Но неглупый он человек и находчивый. Взять, например, историю с хичином...

— С каким хичином? — не поняла Жамилят.

— А вот с каким. — Рассмеялся опять отец. — Вызывают как-то нашего председателя колхоза в райисполком. Совещание было. Попросили на совещании у него какую-то сводку. Открыл тот свой пузатый портфель, в котором всегда сорок ворохов разных бумаг. И... в пот его бросило. Все бумаги промаслены, да так обильно, что ни единой буквочки не разобрать. Развернул Али бумаги — и увидел огромный кусок хичина. Наверное, хичин давно покоился среди важных бумаг. Видно, собутыльники, вроде того самого Салмана, сунули в портфель хичин. Все смотрят на Али, на бумаги, на хичин. Тому отчет нужно делать, а он хичин не знает куда деть, да и какой тут отчет, если в тех бумагах ничего прочесть невозможно. Другой бы со стыда напрочь сгорел. Но Али вывернулся. Да еще как!.. Подбросил на ладони кусок хичина и говорит председателю райисполкома: «Не сердись, дорогой председатель, посмотри на этот хичин. О чем он свидетельствует?» Все смотрят на Али — никто ничего понять не может. «Кусок хичина свидетельствует о том, что работаю без отдыха — ни днем, ни ночью покоя нет. Обед в портфеле ношу, вот как! А во-вторых, уважаемый председатель, зачем нам какие-то отчетные бумажки, когда налицо доказательство хорошей работы колхоза?» Спрашивают у него: «Какие такие доказательства?» А он отвечает: «Опять-таки мой кусок хичина. Такой чудный хичин вы найдете в доме каждого нашего колхозника. А если есть хичин, значит, есть масло и мясо. А вы говорите — бумажки!..» Недаром есть пословица: вовремя сказать — наполовину выиграть. Ясно, все рассмеялись.

Отец улыбнулся. Но на этот раз грустно.

— Как видишь, дочка, не пожалел нас, колхозников, Али ради красного словца...

2

Четырехэтажное здание с высокими колоннами на фасаде, ступени длинной лестницы. Едва Жамилят сошла на тротуар — зажглись фонари, точно освещая ей дорогу с работы домой.

Тук-тук, тук-тук — звонко застучали каблучки по асфальту. И пока шла, все время кивала направо, налево:

— Добрый вечер!

— Привет!

Сколько в городе знакомых лиц!

А вот и ее дом — окна смотрят на улицу, в них горит свет, на кухне мелькает темная макушка Ахмата, из распахнутой форточки — музыка. Да такая громкая! Снова Ахмат включил свою самодельную радиолу на полную мощность.

Друзья, люблю я Ленинские горы, Там хорошо рассвет встречать вдвоем, Видны Москвы чудесные просторы С крутых высот на много верст кругом.

Каменные ступеньки лестницы, кнопка звонка возле знакомой двери. Нажала еще и еще раз на кнопку. Нов квартире такая громкая музыка! Там не слышно, что звонят. Теперь стой и жди, когда кончится пластинка.

Любимая песня Ахмата. После школы собирается в Москву, в институт. Хочет быть физиком...

Снова надавила кнопку. Дверь отворила Нажабат.

— Мама! — Обвила руками шею матери. — Мы тебя давно ждем.

— А я десять минут возле