Троя. Герои Троянской войны - Ирина Измайлова

«Второй приступ лихорадки!» — почти с отчаянием подумал герой, вспомнив уроки Хирона и его рассказы о коварстве этой болезни. Он знал, что лихорадка почти всегда возвращается, если человек ослабел и если у него нет возможности отлежаться. Он понимал — стоит поддаться слабости, и болезнь скрутит его и свалит с ног. И самое страшное — ему постоянно хотелось пить, а воду приходилось экономить.

Из-за ломающего кости холода он почти не спал ночь, но утром заставил себя подняться, ничем не показав маленькой амазонке своей слабости.

Бурдюк был пуст больше, чем на три четверти.

— По два глотка, — сказал Ахилл Авлоне, делая огромное усилие, чтобы его голос не прозвучал хрипло, и протянул ей кожаную флягу.

И она, как всегда, ответила:

— Нет! Ты первый.

Они успели пройти не больше пяти-шести стадиев, когда появилась эта странная туча, и могильное молчание замершего вокруг мира сказало беглецам, что на них надвигается нечто необычайное и страшное. Новый внезапный порыв ветра был куда сильнее первого, и на этот раз он не исчез, растворившись в песке, а стал крепнуть, набирая силу, и замершие волны песка ожили и покатились, сразу сделав пустыню подобной морю… Туча в это время заняла уже половину неба и продолжала расти и обволакивать горизонт черными крыльями, у основания которых заметно было непонятное круговое движение.

— Песчаная буря! — вдруг понял Ахилл. — О, боги, это самое страшное, что может быть!

Он никогда прежде не бывал в пустыне и песчаных бурь тоже никогда не видел, но достаточно слышал о них и понимал, что спастись, не имея надежного убежища, почти невозможно. Тем не менее, герой тут же пожалел о том, что у него невольно вырвался этот испуганный возглас — куда хуже любой беды страх, если он вдруг овладеет ими.

Ахилл быстро снял с головы полосатый египетский платок, защищавший его от солнца, и велел Авлоне сделать то же самое. Потом показал девочке, как нужно обвязать этим платком лицо, чтобы песок не попал в глаза, в рот и в ноздри. Он искал взглядом хотя бы какой-нибудь камень или дерево, но кругом были только барханы да реденькие кустики и колючки, а они не могли послужить опорой и защитой. Тогда он опустился на колени, уперся в землю как можно плотнее и, перед тем, как надвинуть платок на глаза, еще раз глянул на черную тучу. Она была уже рядом, и видно было, как пустыня на пути ее движения будто становится дыбом: вихри песка поднимались, вздымаемые ураганным ветром, и неудержимо неслись вперед.

Ахилл привлек к себе девочку, плотно прижав ее к своей груди, а свободной рукой тоже оперся о землю.

— Обними меня за шею и держись как можно крепче! — шепнул он.

Стена песка и ветра ударила его, как гигантский таран. Ветер был горячим, и, хотя рот героя был закрыт плотной тканью, ему показалось, что буря волною врывается в грудь и обжигает ее огнем. Ветер был так силен, что едва не оторвал их с Авлоной от земли.

«Нет, врешь! — подумал он в ярости. — Со мной не справишься… Я тебе не лоскуток тряпки!»

Это единоборство богатыря с бешеной силой стихии длилось, вероятно, около часа. Внезапно ветер почти угас, налетая лишь порывами, и на миг стало тихо, а затем откуда-то донесся странный звук, точно что-то свистело и шипело, как тысяча змей, и звук этот постепенно приближался.

Ахилл сорвал с лица платок и увидел, что его по пояс занесло песком. Он привстал, стряхивая песок, замотал головой, чтобы хоть немного отряхнуть волосы, и тут увидел то, что издавало непонятный звук… На расстоянии в шесть-семь стадиев, вырастая одним концом из серых клочьев, оставшихся от тучи, другим опираясь на разметанные, сглаженные ветром барханы, крутился высоченный черный столб. Он выл и свистел, будто живой, и видно было, что вращается он с невероятной скоростью, одновременно двигаясь вперед, прямо на беглецов.

— Ахилл, что это такое? Что это вертится?

Авлона тоже сняла с лица повязку и, продолжая одной рукой обнимать взмокшую шею героя, изумленно смотрела на невиданный столб.

— Это — смерч! — прошептал Приамид, и сделал движение, собираясь вскочить и бежать.

И тотчас понял, как это глупо. Вертящийся столб двигался в два раза быстрее, чем он смог бы бежать, быстрее самой быстрой лошади. Уйти от него в сторону тоже было уже нельзя, уже поздно — он втянет и закрутит все, что находится от него за два-три стадия. Герой ощущал, как волны горячего ветра толкают его в спину, навстречу грозному столбу. Ахилл знал, что в нем — смерть, и глухая обида обожгла его. Почему? Они уже столько вынесли, им так хотелось жить… Он так и не видел своего сына, так и не узнал, что сталось с его старшим братом! И вдруг…

— Надо опять закрыть лицо? — спросила Авлона.

— Да, закрой.

Он понимал, что платок на этот раз не поможет, но ему не хотелось, чтобы его отважная маленькая спутница смотрела на этот столб, не хотелось, чтобы она поняла…

Он опять прижал ее к себе. И вдруг понял, что нужно сделать…

— Великий Бог, Создатель и Хранитель мира! — прошептал Ахилл. — Прошу тебя, услышь меня! Я знаю, что ты все видишь и все слышишь… Я верю, что ты все можешь. Я не стою твоей милости, я, однажды помилованный тобой, ничего особенного не сделал, чтобы оправдать это… Я жил как прежде, потому что иначе жить не умею. Если сейчас мне суждена смерть, пускай это совершится, раз так хочешь ты! Но прошу тебя пощадить эту девочку, которой всего десять лет, и которая не сделала ничего плохого. Прошу тебя также сохранить моего брата, сына и жену. Пускай я не увижу их, но лишь бы знать, что они не погибнут. Прости меня, если я сделал за это время какое-то зло — ты знаешь, что я не хотел его делать… И прости меня за то, что я только сейчас подумал, будто могу быть сильнее посланного тобою ветра — никто в мире не сильнее тебя!

Черное тело смерча уже придвинулось настолько близко, что видно было, как крутятся в его струях вырванные с корнем, принесенные невесть откуда деревья, камни и клочья травы. Столб надвигался. И вдруг, разом прервав свое движение, он замер, какое-то время бешено вертелся на месте, дико воя, будто от досады, и затем, изменив направление, пошел в сторону, стремительно удаляясь от замершего на коленях героя и приникшей к нему девочки.

— Благодарю Тебя! — прошептал Ахилл.

Впервые Бог, который некогда говорил с ним там, в глубине небытия, Бог, в существование которого он давно верил, но реальности которого здесь, в живом мире, почти не чувствовал, явил ему свою волю и свою власть с такой потрясающей очевидностью, что уже нельзя было сомневаться. Он показал и абсолютное подчинение ему не только всего живого, но и всего сущего в мире, показал и то, что не только слышит любое обращение к нему, но и внемлет искренней и горячей молитве.