Аваддон-Губитель - Эрнесто Сабато

Улыбчивый близнец Гессе, пожалуй, еще более зловещий с виду из-за хитренькой своей улыбочки, теперь держал его за лацкан пиджака жестом портного и спрашивал как ученика на экзамене: что мы называем правой стороной товара? Ту сторону, которая лучше, не правда ли? Другую сторону надо скрывать.

С явным удовольствием он перечислял всякие бедствия: левая сторона связана с несчастьем, с коварством, с гибельным и несправедливым. Все это — женское. Клянутся правой рукой, показывают рога левой.

— Рога? — переспросил Сабато, чтобы выиграть время.

— Ну конечно, конечно. Что ж до христианства, это религия солнечная и мужская, усматривающая во всем левом нечто демоническое.

С. решил, что этот человек либо хочет его спасти, либо же агент Секты, стремящейся любым способом помешать его исследованиям. Неожиданно даже для себя самого он спросил, жена ли Шницлера женщина, подавшая кофе. И едва задав вопрос, сам струхнул — не слишком ли далеко зашел. Но было уже поздно. Ему померещилось промелькнувшее на лице Шницлера жесткое выражение, мгновенно сменившееся стереотипной улыбкой.

— Да, да, именно так, — подтвердил тот и слегка хихикнул, словно речь шла о каком-то смешном секрете. — Только она очень застенчива.

Врет, подумал Сабато.

— Бедные женщины! — воскликнул профессор, как бы отстраняясь от каких-либо личных мотивов.

Он захихикал, однако было очевидно, что он испытывает подлинное отвращение.

— Какое множество свидетельств против них в языках! Начиная с санскрита, черт побери! Ректус, регула, коррекция, рехт, райт, ортодоксия. Хи, хи, хи!

Дверь приотворилась, и опять появился поднос с кофе.

Сабато мутило. Он выпил кофе как мог побыстрее, сказал, что опаздывает, и сбежал. Шницлер проводил гостя до лифта. Его глазки вольтерьянской мыши выражали огромную радость.

Почему? Почему? Спрашивал С. уже на улице.

Он зашел к Бебе.

— Налей мне виски, — попросил он, едва войдя.

Беба посмотрела на него испытующим взглядом.

— Что с тобой?

— Ничего. Просто хочется выпить глоток виски. Я устал, очень устал.

— Я думала, что это идет Кике.

— Почему?

— Он должен сейчас прийти.

Сабато поднялся, чтобы удалиться.

— Не будь смешным. Приляг на софу, вон там в сторонке, если уж так устал. Никто тебя не потревожит. Он придет с профессором Гандульфо. И я как раз хотела бы узнать твое мнение.

— Гандульфо?

— Да, его открыл Кике.

— Ну, это уж слишком — допью виски и меня нет.

— Говорю, ты можешь прилечь вон там. Тебе не обязательно беседовать с Кике. Мне очень интересно узнать твое мнение.

Сабато покорился.

— Я хочу спросить, слыхала ли ты о некоем Шницлере.

— Только читала какие-то его рассказы. Но меня с ним никогда не знакомили.

— Знаешь, Беба, мне не до шуток. Я не о том Шницлере[255]. Я говорю об одном немце, живущем здесь, в Буэнос-Айресе.

Нет, об этом Шницлере Беба не слыхала. А о Шнайдере что-нибудь слышала? Вот еще вспомнил! Она уже много лет не видела этого международного интригана. Сабато посмотрел на нее с усталой иронией: «международный интриган». О чем это он? Ничего, ничего. А как там Нене Коста?

— Что тебя интересует?

Что он делает, где находится.

— Почем я знаю. Наверно, на своей вилле в Машвице, с тех пор как смог вернуться.

С тех пор как смог вернуться? Ну, конечно же, болван ты этакий, — с тех пор как муж толстухи Вильянуэва его пощадил. Если за это время он не успел расстроить еще какой-нибудь брак и не застрял в Каракасе или в Лондоне.

— Значит, на вилле в Машвице, — произнес как бы про себя Сабато, задумавшись.

— Что ты сказал?

— Ничего.

Тут появился Кике с крохотным человечком ростом метра полтора — у человечка было румяное, здоровое личико хорошо питающегося ребенка, золотые очки, очень оживленный. Словом, ангелочек, слегка придурковатый, но вполне добродушный. Такие постоянно готовы помочь.

— Говорите, профессор, говорите, — приободрил его Кике. — Мы все обратились в слух.

С., раздосадованный, удалился в другой конец гостиной.

— В незапамятные времена человечество обитало в небесной сфере. Оно составляло огромную семью, окружавшую Небесного Отца. То были бестелесные духи, сообщество ангелов. Управлял этими ангелами духовный владыка по имени Сатана, обладавший великой властью, сравнимой с властью генерала в военное время. Однако жажда власти губительна для всех существ, какова бы ни была их природа. И даже существа духовные не свободны от нее. Итак, стремление к власти начало смущать ум Сатаны, и в гордыне своей он возомнил себя столь же всемогущим, как Божественный Отец, хотя на самом-то деле был лишен творческой силы. И принялся Сатана коварно подстрекать ангелов поднять мятеж в свою пользу, обещая им важные посты и власть.

— Как амбициозный генерал в какой-нибудь захудалой стране. Так ведь, профессор?

— В точности так. Я должен сказать, что не все ангелы были в ведении Сатаны. Но те, кто ему подчинялся, были самыми честолюбивыми, то есть в духовном плане наименее чистыми.

— Но простите, профессор. Я полагаю, что Божественный Отец не мог не знать о заговоре. Я имею в виду Его всеведение.

— Конечно же, не мог. Он знал, Он следил за ним. Но был далек от мысли ему помешать, Он позволял этой идее укореняться и развиваться. Свобода мыслей и действий, учрежденная Божественным Отцом, столь же священна, как сам Создатель. Бог не пожелал стеснить наш разум и нашу волю к власти — ведь это означало бы лишить нас свободы развивать наше сознание, то есть того, благодаря чему мы продвигаемся вперед в духовном смысле. Итак, Он знал о плане мятежников, но опередил события, разделив бесконечность на небо и землю.

— Tiens![256] С какой же целью, уважаемый профессор?

Вот как! (фр.).

Сейчас узнаете. Небо было разделено на регионы, дабы разместить в них различные семьи духов соответственно их достоинству. Земля была предназначена для существ эгоистических. В осуществлении этого замысла Творец пользовался услугами своих иерархов. Среди них был и сам Сатана, или Иегова.

— Иегова?

— Да. Под таким именем его потом прославили в Писании. Иерархи эти были настоящими богами, Элохим на древнееврейском, что ошибочно перевели словом «Бог» в единственном числе.

— Прошу разъяснить, профессор, — сказала Беба.

— О, извольте.

— Вы сказали, что Сатана и Иегова одно и то же.

— Несомненно. Должен вам сказать, что тут необходимо открыть одну существенную тайну. Ветхий Завет отнюдь не является словом Божьим, как утверждают почти все вероучения, включая католическое. В них содержится лишь часть истины, трактующая об этапах Создания. Остальное — сочинение Сатаны, навязавшего Ветхий Завет семитским иерархам, которые подчинялись его власти и стали глашатаями его мыслей и действий под видом Верховного Создателя.

— Un déguisé![257] Дьявольская идея. Потрясающе.

— Вы сами сказали. Да, дерзость, отличающая эту могущественную невидимую сущность. Притвориться истинным Богом и устроить так, чтобы истинный Бог оказался на его месте как существо сатанинское.

Голос у профессора был визгливый и наставительный — школьный учитель, который вместо арифметического действия деления спокойным, бесстрастным тоном сообщает о жутком заговоре. Он как бы вовсе не старался убедить, что миром правит Сатана, а доказывал Пифагорову теорему в чистом солнечном классе, где ученики ждут звонка на перемену.

— Этот номер стал возможен для Сатаны с того момента, как он был низвергнут из небесного региона, дабы превратиться в Бога Земли. Земли, которой он управляет посредством наших страстей, нашего эгоизма и нашего невежества. Теперь послушайте, что произошло со скотом.

— С чем, доктор? — спросила Беба.

— Со скотом. Авель был ангелом-хранителем скота, а Каин — ангелом-хранителем земледелия. Иегова, то есть Сатана, внушил Каину мысль об убийстве брата. С какой целью, спросите вы.

— Разумеется, профессор.

— Все очень просто. Если убрать хранителя скотины, ее легко будет убивать на потребу людям. Этим актом отменялось питание только растительной пищей, заповеданное Божественным Отцом, и заменялось продуктами убийства.

— Замечательно. Таким образом, Каин становится протомясником. Без него мы остались бы без скотобоен и без мяса, — подытожил Кике.

— Конечно. Такая подмена имела целью нейтрализовать Божественный План, ибо вегетарианское питание сохраняет здоровье и вдобавок способствует духовному развитию человечества. Животная пища, или поедание трупов, вызывает болезни, сокращает жизнь, огрубляет сознание, притупляет чувства, возбуждает страсти, усиливает эгоизм. Не говоря о том, что такая пища является продуктом аморальным, ибо все, что посягает на жизнь любого существа, аморально и преступно. Подобная ситуация создастся благодаря мясной диете, и именно это держит человечество в состоянии беспросветного обскурантизма, мешая узреть истину и возвыситься духовно.