Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов. Книга 2 (СИ) - Свадьбина Любовь

Какой отсюда вывод: в любом случае можно выдохнуть и просто ждать, что будет дальше.

Вот, мне уже даже легче. Хотя другая вселенная привлекательнее дурдома, но и дурдом вполне себе временная трудность.

А если я в другой вселенной, так и вообще надо пользоваться случаем вздремнуть на кровати, а то мы сколько носимся без продыха, была бы человеком – ноги бы отвалились.

Короче, оптимальный вариант действий при любом раскладе – просто поспать. Даже в дурдоме это хороший вариант для полезного времяпрепровождения.

Поёрзав, переворачиваюсь на бок. Снова елозя, устраиваюсь удобнее. В конце концов, удаётся принять вполне себе уютное положение.

Всё, буду спать.

Сердце ещё трепещет в груди, сознание норовит пустить по телу волну дрожи, но если я сошла с ума, поздно этого бояться. А я привыкла не переживать о том, что не могу изменить.

***

Радостный гомон на площади стихает. Дану, только что радующиеся тому, что лабиринту удалось поймать в свои коварные сети страха сразу всех участников гонки, оторопело смотрят на «окошечко», передающее приключения Клео.

– Она что, спит? – недоуменно вопрошает один из зрителей.

– Не может быть!

– Она что, тоже дану?

– Или грибов пожевала?

– Не брала она грибы!

– Достигла просветления в столь юном возрасте?

– Да она скорее обманывает, чем просветлилась!

– Её же такими темпами лабиринт выгонит!

– Это нечестно!

– Чем нечестно?

– Её пригласили лабиринт проходить, а не спать! Что за безобразие?

– Но нельзя не признать, что это весьма оригинально, а всё оригинальное интересно.

Последнее замечание, хоть и произнесено королевой тихо, заставляет всех глубоко задуматься, ибо такого поворота при прохождении никто точно не предполагал, даже предположить не мог!

***

Мои опасения, что никакие дыхательные гимнастики и самоувещевания не позволят достичь такого уровня дзена, чтобы уснуть в смирительной рубашке, к счастью, напрасны: после вязкой полудрёмы я проваливаюсь в сон.

Чтобы провалиться сквозь кровать на траву и довольно ощутимо треснуться о землю.

Кажется, кому-то не нравится мой дзен. Ну и ладно. Главное, смирительная рубашка пропадает вместе с кроватью и больничной палатой.

Потянувшись, зевнув (кажется, я неплохо вздремнула), поднимаюсь и отряхиваю подол от травинок. Оглядываюсь по сторонам: типичная поляна с типичными шестью тропинками. Лабиринт разделён на гексагоны? Можно ли использовать это для поиска выхода? Или нет? Сработает ли в этом лабиринте правило одной руки: выход можно найти, если всегда поворачивать в одну сторону? Возможно, местные участки связаны не физически, а телепортами, тогда в принципе без разницы, куда идёшь – за тебя выбирают устроители испытания.

Но сейчас у меня стоит выбор: попробовать этот метод или попытаться найти Санаду.

Глубоко вдохнув, прислушиваюсь к себе. «В дурдоме» (надеюсь всё же, что у меня сейчас не обострение на фоне недостаточности таблеток), я то ли оказалась отсечена от прочих чувств, то ли слишком сосредоточилась на самоуспокоении. Но теперь я вновь ощущаю Санаду.

Что он есть.

И в глубокой печали.

Но печаль лучше его прежнего леденящего ужаса, разве нет?

Стою неподвижно, сосредотачиваясь на этой связи, мы ведь с ним одной крови теперь: часть его во мне, часть меня в нём. Я… я ощущаю не столько его, сколько именно мою кровь, это она рассказывает о его переживаниях.

Моя кровь.

Моя часть.

И чем дольше я концентрируюсь, чем острее ощущаю эту мою кровь, тем более реальной, отдельной единицей она мне кажется, протяни руку – и дотронешься.

Все чувства предельно обостряются, к ощущению единства крови прибавляется осязание разделяющего нас расстояния. Моя кровь ещё не вписалась в тело Санаду полностью, она… тянется обратно.

Внутри становится странно, словно что-то натягивается, и я протягиваю руку, ощущаю тепло и пульсацию той, принадлежащей Санаду части меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Моё тянущееся к ней сердце что-то выдёргивает из груди, будто выворачивает меня наизнанку во тьму, но не больно, а страшно – страшно до ужаса, до немого крика.

Встряска, одуряющая пустота в груди, и меня выдёргивает из тьмы в вечерний полумрак – как при телепортации, только холоднее и страшнее. Я стою на крыше деревянного фургона. Колени, которыми я почти касаюсь спины сидящего на краю Санаду, дрожат от слабости, внутри страшно пусто. Так пусто, что я не сразу осознаю запах крови и гари.

Не сразу замечаю, что вокруг фургона лежат обломки подобных ярко раскрашенных фургонов и клеток, трепещут на ветру обрывки длинных полотен и тканного купола.

А ещё здесь много мёртвых: животные и люди лежат среди разбросанных и поломанных вещей, добавляя к пестроте тканей и зелёной яркости травы слишком много кроваво-красных пятен.

Глава 45

Покачнувшись, отступаю на полшага и опускаюсь на колени, касаюсь чуть сгорбленной, обтянутой рубашкой спины Санаду и прижимаюсь к нему, кладу подбородок на плечо.

– Это воспоминание? – сосредотачиваюсь на покачивающейся на ветру пряди его волос, на затрепетавшем рядом моём рыжем локоне.

Не скажу, что меня слишком шокирует увиденное – современные СМИ и фильмы так напитывают сознание подобными образами, что закрываться от них начинаешь автоматически. Но рассматривать подробности бойни не хочу.

Санаду лишь чуть поворачивает голову:

– Да, – он наклоняется, прижимаясь скулой к моей макушке. – Клео…

Обнимаю его под грудью:

– Пойдём дальше.

– Ты кажешься такой настоящей…

Так, похоже, меня приняли за галлюцинацию. Ладно, хоть не за белую горячку. Невольно вспоминаю Марка Аврелия – вздыхаю, крепче обнимаю Санаду и уверяю:

– Я настоящая.

– Этого не может быть, ты не умеешь телепортироваться, а даже если бы умела, ты бы потратила на это всю свою магию и сейчас поглотила остатки заряда магических кристаллов, а ты их не поглощаешь, – он похлопывает по карману брюк, и там тихо позвякивают экспроприированные у Мары кристаллы.

– Если честно, по поводу телепортации я сама не поняла, возможно, задействовались какие-то местные механизмы? – я отпускаю Санаду и присаживаюсь рядом, свешиваю ноги с крыши фургона.

– Вряд ли, – тихо возражает Санаду. – Твоё иллюзорное присутствие может меня взбодрить, а это место давит на больные мозоли.

Я ещё раз оглядываю поле. Людей и животных рвали на части. Меня передёргивает.

– В чём заключается твоя больная мозоль? – спрашиваю я.

Вариантов может быть несколько. Я даже предполагаю, что всех здесь мог убить Санаду. Я не представляю его столь жестоким, но… мало ли что бывает в жизни, особенно долгой жизни. И тем более в жизни, в которой может использоваться поводок крови. Прежде я не лезла в душу Санаду, захотел бы рассказать – рассказал бы это, но сейчас я обязана его растормошить, чтобы мы прошли лабиринт.

Почему я так думаю? Да потому, что Санаду не выглядит испуганным, и судя по тому, что я чувствую кровью – он не боится. Он грустит. Но иллюзия продолжает его удерживать, значит, этих эмоций для её существования достаточно.

Накрываю рукой ладонь Санаду и чуть сжимаю.

– Что тебя тревожит в этом воспоминании? – спрашиваю ласково, и всей душой, всей своей кровью желаю его ответа.

– То, что это… – Санаду рукой описывает окружающий пейзаж и дёргает уголком губ, – меня это… не затрагивает до глубины души.

– Хм… – хмурюсь. – То есть тебя беспокоит то, что у тебя крепкие нервы?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дрогнув, Санаду поворачивается ко мне, всматривается в лицо.

– Объясни, – опять прошу я. – Я не понимаю. Я… обычно я не убиваюсь по тому, что давно прошло, и, честно говоря, это кажется мне нормальным.

– Они умерли из-за меня. Из-за моего упрямства и моей беспечности.