Стихотворения и поэмы - Максим Рыльский

454. МАРИНА

Повесть в стихах

ПРОЛОГ-ПОСВЯЩЕНИЕ

© Перевод К. Липскеров

Неначе цвяшок, в серце вбитий,Оцю Марину я ношу…[102]

Работа стихла. Сумерки клубятся.Как слезы, задрожали фонари, —Но дети наши ночи не боятся.

Звезда пятиконечная, гори,Гори для них! Уже чудны слова им:«Пан», «крепостной», «помещики», «цари».

Мы в памяти всю горечь сохраняемТех дней, когда нас убеждали в том,Что мрак обязаны считать мы раем.

И в шуме ряс, и в ладане густом,Под сапогом жандарма стопудовым,И под карет блестящих колесом,

Откликнуться не смея громким словом,Люд трудовой жил долгие века,И тлела мысль под сумрачным покровом.

Но женщинам вдвойне была тяжкаВся череда страданий неизбежных:В дни свадьбы терн плели им для венка.

Они нередко в песнях безнадежныхНадежду изливали и тоску,Отраву злую пили в звуках нежных.

И песнь я с детства в памяти влеку,Она одна звучит мне как живая,Хоть много их я слышал на веку.

И вся-то жизнь, отжившая, былая,«Отрадная» — будь проклята она! —В той песне. О сестра моя, родная!

Сестра моя, подруга и жена!Ту песнь я повторил тебе с любовью[103],И не для слез она повторена,

Не для утех и не для пустословья, —Но чтоб сказать: взгляни в последний разНа тяжкий сон, сметенный нашей новью,

И вдаль иди, будь тверже, чем алмаз,Иди вперед, усталости не зная,Из той беды, которой пробил час, —

Куда ведет Отчизна трудовая!

ГЛАВА ПЕРВАЯ

© Перевод В. Державин

Ідуть, Ідуть панове.

Пан Людвиг нынче в добром настроенье:Подагра стихла; за окном — весеннийПоющий полдень; зайчик на стенеТрепещет солнечный. Как на коне,Сидит пан Людвиг, утопая в кресле.Такое кресло у него, что еслиИскать — и двух подобных не найдем:Сиденье в нем заменено седломТурецким — прадеда трофей победный.Потомок Пшемысловского последний,Закатный он недаром встретит час:Ведь кровь неугомонная не разЕго на дерзкие дела бросалаИ встречных за собою увлекала.Как гость из громких, из былых времен,Жизнь оросил вином венгерским онИ радостями. Знал он поединки,Повесничая лихо, по старинке,—И нынче из-под уса брызжет смех,Чуть только вспомнит рой былых утех.Проделки те (бывало… ненароком…) —Заметим грубо — вылезали боком,Ну, там… его крестьянам крепостным,Но, как известно, кнут полезен им, —Он им нужнее хлеба и ученья!(Пан Людвиг в этом не имел сомненья,И в жизни так привык он поступать.)Неужто каждую слезу считать,Коль панский кнут пройдет по хамским шкурам?Пустое дело! Умным балагурамДа шутникам, что нам живят сердца,Слагать хвалу должны мы без конца!А все демократические штуки,Что от излишней родились науки,Студентишкам оборванным отдать…Эх, юность! Не теперешним догнать!Охота пышная в лесном тумане…А приключенья! Ни в одном романеИх не найдет читатель молодой.Теперь сиди вот, старый да больной,По юности скучая быстролетной,Сиди за трубкой… (Трубок до полсотниРазвешано у пана на стене:Одна другой дороже и чудне́й,Кривые, и прямые, и витые;С благоговеньем люди молодыеГлядят на них.) Но больше трубок тех,И грома музыки, и больше всехШипучих вин, и острых слов на пиреДве вещи полюбил он в этом мире:Коней и женщин. Женская краса —Что слаще в мире? Темная коса,Движенья рук и шеи горделивой,И быстрый взгляд, греховный и стыдливый…А голос их! Ничто не манит так,Как женский лепет. Чуть заметный знакПобеды близкой — это трепетаньеВ спокойной речи. (Нужно лишь вниманье —Миг неожиданный не упустить.Любить? Уменье нужно, чтоб любить!На всё есть средство. Это знал Овидий,Как рыб, ловивший Левконой и Лидий.)У этой — голос чистый, как хрустальЗвенит, а в грудь вонзается как сталь.Собой владеть постигшая искусство,Другая утаить умеет чувства,Как шелк стеля незначащую речь…Какими поцелуями обжечьОна могла б тебя порой ночною!У третьей голос тихою рекоюЖурчит и льется… Так бы в ту рекуИ кинулся! Немало на векуКрасоток юных, расцветавших в холе,Ласкал пан Людвиг, а встречал поболе:Ведь всех на свете не обнял никто.Припомнить пани докторшу — и тоПо жилам хлынет огненное море!Хоть молвить правду: после свадьбы вскоре(Супруг злосчастный, лекарь полковой,Был хоть ученый — вовсе не смешнойИ далеко до шуток не охочий)Она внезапно утопилась ночьюТам, где над речкой осокорь стоял.Ах, осокорь так вкрадчиво вздыхалВ сиянье месяца туманно-синем!Тогда болтали люди о Янине(Так звали докторшу), что жребий палЕй трудный и что муж про всё узнал,А был ревнив… К истории причастный,Пан Людвиг чуть не заболел опасно.Другая — панна Зося. Та самаНе мучилась, зато свела с умаЕго, победы знавшего доселе,А не преграды на дороге к цели!Такой беды хлебнул он через край,Что хоть стреляйся иль ее стреляй!..Исчезло всё, подобно легкой пене!Пан Людвиг нынче в добром настроенье,И память жжет не очень горячо.Он стар. Ну что ж? Ведь и теперь ещеБелянку может выбрать он любую.Порой, собравшися на боковую,Он Кутерноге только знак подаст,А тот уже в покой девичий — шасть,Как волк, приказ господский выполняя…

Невдалеке от замка есть большаяКонюшня пана. Что за кони там!Во сне лишь видятся другим панамПодобные! Скакун, что МагометаЕще носил (вот тема для поэта,И пан Тибурций, странник и чудак,Ее в стихах мусолил так и сяк),Был пращур этой конской родословной.За этою породой чистокровнойПан Людвиг трудный совершил вояжВ Аравию. Вокруг него тогда жЛегенды родились — в одном романеРисуются пески в ночном тумане,И месяц золотой, и бедуин,Вслед каравану скачущий один,Ныряя меж холмов, луной облитых.Роман тот полон был намеков скрытых,Кровавых стычек, дьявольских интриг,Случайных взглядов, быстрых и немых,Горячих полудённых наслаждений.А над романом колоритной теньюВознесся тот, кто с трубкой у столаТеперь сидит на бархате седла,Покуривая. В полдни огневыеОн изучил обычаи чужие,Эмиром звал себя без дальних слов,А вывез лишь кобыл да жеребцов,Но крови благородной и старинной,Да память про седого бедуина,С женой, похожей более на дочь.Завесу тонкую откинув прочь,Она его тайком в шатре встречала,И ночь глубокая их чаровала,И в полуночной знойной тишинеМерцали звезды где-то в вышине…Не всё, быть может, истинно в романе, —На то роман…[105]                   Тем временем в рыдванеПодъехал кто-то ко двору. Ну вот,Пора встречать гостей! Еще живетУ Пшемысловского обычай деда:Хоть раз в году сзывает он соседей,Всю знать округи и родных своих —Развлечься скачками. Для молодыхИ праздник, и отрада, и наука.Летят, как стрелы из тугого лука,Они на быстрых, верных скакунах, —И юность оживает в стариках,И лица дам бледнеют и пылают,И веер пальцы нежные сжимают…Тем, что обычай дедов сохранил,Пан Людвиг знаменит в уезде был.Да что уезд! Пожалуй, в целом краеЛюбой природный шляхтич пана знает.Тибурций всё в поэме описалИ к олимпийским играм приравнялТот праздник. Жаль, что рифмы, с мыслью споря(Ему порой бывает с ними горе!),Мчат не всегда его поэму вскачь,А ковыляют вереницей кляч,Каких в топчак[106] заводят для упряжки!Спешат, а с места не сойдут, бедняжки!

Как гуси многошумным табуномВесною ранней иль октябрьским днемСлетаются на водяное лоноИ разбивают синеву затона,Бьют по воде крылами и кричат, —Вот так кареты во дворе гремят,На торжество съезжаясь, как бывало.Здесь панночек на выданье немало,—Приданое отцы им запасли.А вот постарше — пани, что взрослиВ привольной, шумной и веселой жизни…Вот, пышно разодет, безукоризнен,Пан Леонард — жених во цвете лет.Его за остроумье ценит свет, —Как он учтив и как он шутит мило!Хоть, правда… Он сегодня… Что есть силы…Седого Карпа… Так пускай же хамОстережется, коль виновен сам:Ведь он вчера и нынче утром сноваНе подтянул подпругу у гнедого!..Знаток философических систем,Приехал пан Карпович между тем.Он метафизику зовет — химераИ почитает выше всех Вольтера;Так, например, кто из его крестьянВ приметы верит — вольтерьянец-панВелит вожжами поучить невежду.И, говорят, у пана есть надеждаХолопов в вольнодумцев обратить.Пан Людвиг иногда любил смешитьСвоих друзей в приятельском застольеРассказом, как Карпович, верный ролиОригинала, некогда решил,Чтоб аист у него в поместье жил.Тотчас же столб высокий в землю врыли,Большое колесо к столбу прибили,Чтобы гнездо держаться там могло.Назавтра аист прилетел в село,Не зная ничего о панской воле,И опустился за овином в поле!Разгневался Карпович: «Как, опять?Поймать его! Поймать и привязатьХорошими веревками нахала!»А гайдукам достаточно, бывало,Движенья пальца, чтоб понять приказ,—Большую лужу окружили враз,Где, никакой не чувствуя тревоги,Разгуливал мятежник красноногийИ лягушат старательно искал.Уже забыли, кто его поймалИз гайдуков, что применил за способ, —Одно известно: долго довелося бПобегать им, когда б не тот ловкач.Сперва гонец примчался к пану вскачь,За ним, смертельным ужасом объятый,Был вскоре пленник привезен носатыйИ крепкою веревкою к столбуПривязан тут же. Про его судьбу,Чем завершилась панская затея,Никто не помнит — я о том жалею:Какой нам сделать вывод надлежит?

Вот веки опускает и молчитКарповича почтенная супруга.Но эта грудь, затянутая туго,Была полна в давнишние годаНе только благочестием: тогдаКарпович чуть было не отравился,А позже с философией сдружился,В ней почерпнув покой и тишину,Оставил он в покое и жену.А та приблизила к себе лакея,И кучер также был обласкан ею.Вот дочка их — девица хоть куда…Чуть поведет глазами иногда —И сам Густав, красавец всем известный,Готов бежать вприпрыжку за прелестной…

Медынская, старуха, прибылаПозднее всех. То — давние дела,Когда она с ума сводить умела.Но золотистым вихрем пролетела,Умчалась молодость; богатство вследУплыло. Лишь одно на склоне летОсталось ей — Марьян, сынок единый:Надменная осанка, взгляд орлиный,И смелый — из-за правого плеча —Широкий взмах свистящего бича.Влюбленный в лошадей и в приключенья,Он умер бы за гордое движенье,За смелый подвиг, чтоб на много летЕго запомнил восхищенный свет.Обманутый коварною судьбиной,В мечтах лелея вольный век старинный,Что тысячью ночных зарниц пылал,Былую Сечь он возродить мечталИ посвящал досуг таким заботам(Хотя и был он польским патриотом).Гость ярмарок, пиров, игорных мест —Он пьет помногу, но немного ест:Есть — дело хамов, пьянство — дело честиДворянской… Вот, прославленный в уезде,Пан Замитальский с громом прискакал.Он славу шумную себе снискал(О чем соседи шепчутся в испуге),Чудачествами всех затмив в округе:Он древнему магнатству подражал.Но чтоб всего читатель не узналИз первой песни — здесь рассказ прерву я.На лошадях сверкает, блещет сбруя.Бичи стреляют. Кучка молодцовОглядывает буйных жеребцов,И жажда первенства владеет всеми.А из окна на них глядит в то времяТолпа дворовых девушек. ОднаМеж них тиха, красива и грустна,Вздыхает, робко прячется за спины, —Недавно здесь она. Зовут — Марина.

ГЛАВА ВТОРАЯ