Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

Смит буквально прошипел:

— Сволота! Легаш паршивый! Поганый легаш!

Я двинулся к нему. Вспыхнули еще две игрушечные молнии, и еще две иголочки кольнули меня в живот. Теперь я ощутил боль — обжигающую, глубокую.

Я приблизился к нему почти вплотную и позволил всадить в меня две последние пули. Но странное дело, я почувствовал только один укол — этот идиот во второй раз умудрился промазать.

Головокружение и боль внизу живота быстро нарастали, но я все еще сжимал в кармане свой армейский пистолет. Я шатался, как пугало на ветру, дым от сгоревшей одежды жег мне глаза. Но я услышал свои слова:

— Ладно, парень, теперь получай от легаша! — и выстрелил в него сквозь карман пиджака.

Его голова раскололась надвое, и правая половинка красной кляксой впечаталась в стену. В ушах у меня громыхнул выстрел патрона 45-го калибра, но этот гром мгновенно растаял вдалеке, когда я стал падать навзничь.

Неподалеку от Бриджгемптона на Лонг-Айленде есть чудесный пустынный пляж, сохранивший старое индейское название Сагапонак. Чистый песок и высокие дюны тянутся на много миль, и порой здесь бывают сильные штормы. Лучшего места для ночной рыбалки я не знаю. Помню, обычно около девяти или десяти вчера у кого-то из наших вдруг возникала мысль сгонять туда. Мы забирались в чью-нибудь развалюху, к полуночи добирались туда и рыбачили до рассвета. От прибоя в воздухе там постоянно висит сеть соленых брызг, и когда солнце появляется из-за горизонта, эта соленая водяная сеть розовеет и сквозь нее пробиваются сотни крошечных радуг. Иногда, выезжая туда в одиночку, я представлял себя на том свете — правда, словно попавшим в другой мир.

Открыв глаза, я увидел этот самый розовый туман, медленно плывущий перед моим лицом, и первой моей мыслью было: если небеса или ад существуют, то мое дело плохо — я либо там, либо сям… Или я снова на пляже? Тогда как я сюда попал?

Я не пытался шевелиться, а просто глазел на розовый туман. Потом только до меня дошло, что это я все еще лежал на аллее недалеко от «Гровера» и сквозь запекшуюся на веках кровь (наблюдал восход. Но почему же я не труп? Разве можно было остаться живым с пятью пулями в брюхе, с пробитой башкой и…

Розовый туман стал бледно-желтоватым и потом снежно-белым. Я напряг зрение и — черт, скоро осознал, что лежу в больничной палате.

Сомнений быть не могло. С трудом вращая глазами, я заметил металлический стол на тонких ножках и стул, какие бывают только в больницах. Я попытался повернуть голову, но все мое тело пронзила такая боль, что я тут же отказался от этой попытки. Мимо моих глаз проскользнуло что-то бело-рыжее. Я с усилием сфокусировал зрение на рыженькой медсестре в белом халате и услышал ее возглас:

— Доктор Мурпарк! Он пришел в сознание!

Рыжая исчезла, и воцарилась тишина, а я стал смотреть на белый стол. Ну конечно же, я все запорол. Потом я услышал голоса и почувствовал прикосновение чего-то холодного к коже и, наконец, — укол, но словно где-то далеко-далеко. Потом я сразу же ощутил, как тело наливается силой, как мне становится жарко и как отвердевают мышцы. Какой-то тип, ужасно похожий на врача из какой-нибудь голливудской мелодрамы — невозмутимая физиономия, седые волосы и очень усталые глаза, — вдвинул голову в поле моего зрения и спросил:

— Мистер Бонд, вы меня слышите? — Голос был глубоким и уверенным.

Он так низко склонился надо мной, что я даже расслышал легкое чавканье, сопровождавшее его слова.

— Конечно, слышу. А почему я не умер? Что-то не получилось?

Его лицо приблизилось еще больше, и губы, казалось, припечатались к моим глазам. Я смог рассмотреть поры на его коже.

— Мистер Бонд, вы меня слышите?

— Сказал же, что да. Уйдите с моего лица!

Тонкие влажные губы снова шумно задвигались.

— У нас очень мало времени, мистер Бонд, а вы не в состоянии говорить. Пожалуйста, если вы меня слышите, просто моргните.

Что там стряслось с моим ртом? Я-то себя отлично слышал — может, этот болван глухой? Я моргнул.

— Мистер Бонд, мы дали вам… Вы скоро уснете, поэтому я все вам скажу без утайки. Вы получили тяжелейшие ранения. То, что вы остались живы, можно считать чудом хирургии. Я это вам говорю потому, что у вас сильный организм и у вас есть все шансы жить — если вы сами будете сражаться за свою жизнь. — Губы задвигались быстрее, а в голосе вдруг появились суетливые интонации опытного коммивояжера. — Я же понимаю, что вы очень хотите жить, ведь вы теперь главная сенсация дня, и все газеты и радиостанции только о вас и говорят. Вы стали национальным героем. Вас ждет большое будущее…

Я закрыл глаза. Он еще что-то говорил, чего я не хотел слышать, — что-то о Фло, которая ждет встречи со мной. Потом зазвучал новый голос:

— Марти, прошу тебя, взгляни на меня.

Я открыл глаза и увидел старину Арта Дюпре. Его сияющий взгляд словно говорил: у меня для тебя отличные новости, дружище!

— Марти! Несокрушимый Марти! Мне все-таки удалось… Марти, когда тебя доставили сюда с развороченными кишками, мне удалось взять пункцию! Слушай, нет у тебя никакого рака! — Арт набрал воздуху и едва не заорал мне в лицо: — Марти, ты что, не понимаешь? Твоя опухоль не злокачественная. Дело в том, что это даже и не опухоль никакая, а что-то вроде пазухи в кишечнике. Там скапливается непереваренная пища, она гниет и… Ты понял, Марти, ты напрасно считал, что у тебя рак! Тебе надо только несколько недель проваляться в хирургии и все будет отлично — ты снова станешь как огурчик.

Я закрыл глаза. Веки стали весить тонну каждое.

— Марти, скажи, ты меня слышишь? Ты понял, что у тебя нет рака?

Я заморгал как сумасшедший и увидел, как посветлело лицо Арта. Потом — я снова закрыт глаза, и уже не смог открыть их, и скоро опять утонул в розовом тумане, и голос Арта растворился вдалеке.

Мне вдруг захотелось поскорее выработать какой-нибудь условный язык и все рассказать Арту. Но уж больно это было утомительное и сложное занятие, да и какое это имело значение? Вот то, что у меня нет рака, что я освободился от бремени своих мыслей, — да, вот это имело значение.

Как мне было объяснить Арту — да и зачем себя утруждать? — что в эти несколько дней я увидел Марти Бонда со стороны и что мне расхотелось жить. Марти — грубияну и бандюге вообще не следовало появляться на свет, никогда…

Розовый туман побагровел. Наверное, солнце уже близилось к зениту. Но воздух и песок оставались такими же влажными и холодными, как на заре. Тут удочка сильно дернулась, потом еще раз. Я выронил одеяло, которым укутывался ночью, и вскочил на ноги, обхватив удочку обеими руками. Я понял, что поймал на крючок упрямого бойца — я едва удерживал удилище.

— Смотри, как я сейчас этого малыша буду вытягивать! — заорал я. — Поймал что-то очень большое — может, молодого тунца или даже пеламиду. Ты только посмотри, какую битву эта дурашка затеяла — чуть удилище не переломилось!

— У него пропадает пульс! Мистер Бонд! Боже мой, мистер Бонд!

Удилище напряглось, и у меня не было времени обернуться и посмотреть, кто это там разговаривает за моей спиной. Рыбина не собиралась сдаваться. Напротив, она, похоже, с каждым мгновением набиралась сил и мощно рвалась с лески. Ну и великан! У меня уже затекли руки, и удилище выскальзывало из ладоней. Да там целый кит! Просто непонятно, как только леска его выдерживала. Мне эти рывки уже было невмоготу сдерживать, не говоря, уж о том, чтобы вытянуть добычу из воды.

Удочка мелко завибрировала. Я сделал последнее усилие удержать ее в руках…

Потом разжал пальцы.

Блондинка в бегах

1

Я свалял большого дурака, рассказав Хэлу Андерсону про Роуз. Это я понял, как только у меня развязался язык. Но, правда, такое со мной случилось впервые — что я не сумел держать свой глупый рот на замке.

Со дня нашей последней встречи прошло лет десять, и я все еще не мог простить Хэлу его предательства. Вот потому-то мне и захотелось утереть ему нос — мол, знай наших!

Я сидел в небольшом баре на набережной Порт-о-Пренса и дожидался, пока загрузят «Морскую принцессу» — мою яхту. Я уже почти осушил свой стакан, как вдруг передо мной выросла высокая — и очень знакомая — фигура в белой куртке стюарда.

— Мики! — заорал он и, хлопнув меня по плечу, стал как сумасшедший трясти мою правую руку. — А я уж подумал, у меня глюки! Черт побери, старина, да ты ни капли не изменился! Такая же гора мускулов, все та же старая шкиперская шляпа и даже запах от тебя такой же! Как же я рад тебя видеть!

— Не сомневаюсь. Присядь, Хэл, выпей со мной — я плачу.

— С удовольствием!

Он сел за столик, сперва аккуратно подтянув спадающие штаны, и я заказал еще два рома.

— Ну надо же, после стольких лет мы опять с тобой пьем вместе, — заметил Хэл с усмешкой.