Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не понимаю, – повторила Александра Юрьевна, – а в общежитие это проклятое зачем надо было ехать?
Боль, видимо, быстро усиливалась, и ей удалось освободиться без особых хлопот.
Рылевский сжал виски руками и придавил мизинцем пульсирующую жилку на левом веке.
– Надо было, – простонал он, – вот и заезжали.
– Кому – надо было? – не удержалась Александра Юрьевна, подавая ему таблетки.
– Рюкзак принеси, – тихо сказал Рылевский. – Рюкзак свой принеси мне сейчас же.
Она вышла в прихожую за рюкзаком.
– Сюда неси, быстро, – крикнул он.
Морщась от боли и стараясь не опускать голову, он стал рыться в ее вещах и вскоре вытащил откуда-то небольшую трепаную книжку; меж страницами были вложены какие-то листки.
– Что это? – спросила Александра Юрьевна.
– А то, что поважней будет твоих долбаных примочек!.. – визгливо закричал Игорь Львович. – На, смотри!
Он бросил бумаги на стол и заметался по кухне, круша и распихивая все, что попадалось ему на пути.
В левом верхнем углу каждого листка стоял лиловый штамп «ДСП»[70]; далее шли данные о нормах питания заключенных, санитарных нормах колонии и прочем подобном; книга же оказалась сборником инструкций для ИТУ общего режима.
5 сентября 1982 года
Рядом на полях стояла пометка: «из окончательного варианта убрать». Валентин Николаевич перевернул страницу; повествование подходило к концу.
19 марта 1981 года
Ночь
– Ну что? – останавливаясь перед нею, спросил Игорь Львович, – поняла теперь, сука?
Александра Юрьевна подняла голову: он был противен и жалок: безумные глаза, перекошенный рот, дрожащие от ярости руки.
– Притырь как следует, если поняла, – тихо добавил он, и Александра Юрьевна поняла заодно, что он сдерживается из последних сил, чтоб ее не ударить.
Она повернулась к нему спиной, собирая бумаги, и сказала:
– Таблетку выпей, пожалуйста.
– Шла бы ты на х… со своей таблеткой, – простонал Игорь Львович, – или давай, что ли. Хуже не будет. Некуда.
Он пнул ногой помойное ведро, и оно повалилось набок: содержимое его оказалось еще более мерзким, чем можно было себе представить.
– Дрянь какая, – плачущим голосом проговорил Игорь Львович. – Ведро вынести не могут вовремя, б. ди.
– Недосуг было, барин, – развязно сказала Александра Юрьевна, – всё блевотину за вами отмывали.
Рылевский закричал на нее и изо всех сил хлестнул ее по щеке сборником секретных инструкций; книга была мягкой и трепаной.
– Сердиться изволите, барин, – продолжала ломаться она; так легче было удержаться от слез.
Игорь Львович ударил еще и на этот раз, пристрелявшись, попал удачней, ребром, так что на щеке обозначилась багровая полоса, потом отшвырнул книжку и лег ничком на пол, чтобы унять горевший страшной болью висок.
Перед глазами его лежал вывернутый им из ведра отвратительный сор; сопротивляться боли было уже невозможно; Игорь Львович прижался виском к холодильнику и заплакал навзрыд.
5 сентября 1982 года
– Да уж, заплачешь тут, – посочувствовал Рылевскому Валентин Николаевич. – Весь расклад как на блюдечке поднесла, дура, даже источники указала. «Из окончательного варианта убрать», ха! Ничего уж не убрать, Александра Юрьевна, так-то.
Игорь Львович стоял у окна и, опершись ладонями о низкий подоконник, что-то высматривал.
– А везли-то тебя как, Саш? – спросил Фейгель.
– Да так и везли, – весело объяснила Александра Юрьевна, – вывели на крыльцо, в предрассветный туман, а в тумане машины стоят, как слоны…
– Да уж, козел берет – обратно не отдает, – отходя от окна, заметил Рылевский. – И о чем это можно с Дверкиным, например, два часа подряд толковать?
– Подожди, – сказал Прохор. – Машины, как слоны, в тумане… Здорово, правда?
– Ну вот, – продолжала Александра Юрьевна, – а возле них, как на параде, чекисты стоят, команды ждут. Богатыри – не вы.
– А ты что? – не утерпев, перебил Фейгель.
– А я их сосчитала, – гордо сказала Александра Юрьевна. – Восемнадцать лбов, оказывается, понадобилось, чтобы меня одну…
– Следующего давайте, – приоткрыв дверь, приказал Губа.
– Да вы их там в сортире, что ли, топите, – поинтересовался Рылевский.
– Восемнадцать бездельников здоровенных, – громко повторила Александра Юрьевна, – за державу обидно, честное слово. Боялись, наверно, что по дороге сбегу, зажали меня в кабине, слева шофер, справа, – она кивнула на Губу, – этот…
– Кого выводить, товарищ майор? – раздраженно повторил Губа.
– Подожди, – спокойно отвечал Валентин Николаевич, – присядь, послушай лучше, как Александра Юрьевна нас критикует.
Губа злобно взглянул на нее и присел к столу.
– И, честное слово, зря, – с улыбкой продолжал майор, обращаясь уже непосредственно к Александре Юрьевне. – В особенности насчет бездельников. Вот, например: вы-то сами знаете, что сюда привезли?
Валентин Николаевич сделал паузу и стал сосредоточенно рыться в бумагах, наваленных на столе; сцена эта явно задела зрителя: Рылевский забеспокоился и, почти не скрывая тревоги, начал следить за майором.
– Разумеется, знаю, – холодно отвечала Александра Юрьевна. – А забуду, так напомнят: из рюкзака все вывернут, вспоминай – не хочу. Часов в пять утра, в драном каком-нибудь сельсовете.
– Да, приятного мало, – согласился майор. – А только про бездельников вы все-таки зря. Вот в этой папке, например, что у вас лежало?
– В протоколе справьтесь, – отшила его Александра Юрьевна; ее короткие реплики только оттеняли его доброжелательный и спокойный тон; все шло легко, без напряжения, как по маслу.
– А я и без протокола помню – что, – со значением сказал майор. – Давно собираюсь Игорю Львовичу показать – уж он-то оценит.
Он положил коричневую папку на край стола и сказал вежливо:
– Взгляните, Игорь Львович, ознакомьтесь, так сказать, с содержимым.
Повторять предложение не пришлось; Рылевский тут же взял папку в руки; Губа внимательно следил за каждым его движением, Валентин же Николаевич глядел на него спокойно и сочувственно.
Рылевский раскрыл папку; чтобы, по майорскому слову, ознакомиться, ему хватило одного взгляда; провал был настолько очевиден и неотменим, что сдерживаться уже не имело смысла.
Лицо Игоря Львовича вытянулось, помертвело, застыло в нелепой гримасе.
– Понятно, в общем-то, – глухо сказал он, поднимая глаза на Александру Юрьевну.
Валентин Николаевич охотно удовлетворился бы и этим: у него уже пропало всякое желание глумиться и добивать лежачего, но из-за Губы и прочих приходилось доигрывать до конца.
– Ну признайтесь, Игорь Львович, что этого уж вы никак не ожидали, – развязно сказал он.
– Признаюсь, – согласился Рылевский, глядя на Александру Юрьевну так, будто она была жабой, ведьмой и кучей дерьма одновременно, – признаюсь – не ожидал.
– Зря, значит, Александра Юрьевна нас бездельниками обзывала?
– Зря, в общем-то, – подтвердил Рылевский, не сводя с нее глаз, и Прохор Давидович, перехвативший его взгляд, почувствовал, что на ней вот-вот задымится одежда.
– Сука, – сказал Рылевский, кидая папку на стол, – какого
