Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 - Михаил Бахтин

Перенесение синтеза пластических образов в эмоциональный план характерно и для парнасцев. В «Цветах зла» Бодлера ясное море изображено пластически, но в конце стихотворения оказывается, что имелась в виду музыка; тем самым море утрачивает пластичность. В другом стихотворении ряд пространственно громадных пластических картин сводится к шевелюре. Пластическое их созерцание привело бы к нелепости, к пространственной непропорциональности: шевелюра вместила бы пространства. Пластически разработанные пространства разбиваются: они вмещаются в шевелюре. Таким образом, законченная реалистическая картина оказывается ничем иным, как выражением душевного состояния, классический образ оказывается перенесенным в сферу душевную, эмоциональную. В этом общность Бодлера и Брюсова.

Характерна для стихотворений Брюсова особая значимость последней строфы. Конечно, художественную ценность имеет и каждая строфа, но, если устранить конец, потеря будет слишком велика. Отсюда стихотворение приобретает особую нервность, которая требует более быстрого чтения. Быстрое чтение предполагает и характерный для Брюсова переход одного плана стихотворения в другой.

Присуще Брюсову и пристрастие к чувственным образам. Это есть и у классиков, но у них не переходит границы. У Брюсова же стремление к грубочувственным образам очень ярко выражено. Их эмоциональность тоже нарушает пластичность стихотворения.

Таковы основные формальные особенности поэзии Брюсова.

Основные темы поэзии Брюсова:

Темы всеприятия, радости жизни. Нет добра и зла: радость и в позоре, радость и в смерти. Все нужно принять.

Тема эроса. В ней два полюса: грубая страсть и нежная влюбленность. Промежуточных звеньев Брюсов не знает.

Тема добровольной разлуки, тема Энея и Дидоны. Рай покидается для работы, измена — для созидания.

Тема наркоза, состояние опьянения.

Тема труда, которая занимает очень большое место в поэзии Брюсова.

Сборники, написанные в преддверии Октябрьской революции. Эти сборники показательны тем, что в них Брюсов ставит чисто технические задачи. Для них характерна попытка создать не новую форму, а лишь внутри старого принципа создать новые комбинации{202}.

Поэзия Брюсова после Октябрьской революции. В это время в творчестве Брюсова замечается большой сдвиг. Наибольшее влияние на него стали оказывать Эмиль Вер-харн и футуристы.

Верхарн стремился не только разрушить старую форму, но и уничтожить грань между поэзией и прозой и создать рубленый стих. У него отсутствует правильное распределение звукового материала, нет определенного размера и ритма в строке. По жанру — преобладает полупоэма, полулирика неопределенного типа. Любит он употреблять нарочито грубые эпитеты и метафоры. Тематика Верхарна — город и противопоставление города деревне, хотя последняя у него отступает на задний план. По идеологии он — социалист{203}.

Брюсов всегда был большим поклонником Верхарна, но большого влияния в раннем творчестве тот не оказал. После Октябрьской революции Брюсов вспомнил Верхарна; и здесь его влияние велико.

В это время Брюсов сближается с футуристами, главным образом, с Маяковским. Футуризм впервые появился в Италии. Отцом его был Маринетти. Маринетти свою теорию основывал на отставании поэзии от современной жизни. Поэзия плетется в хвосте, не подготовлена к действительности и должна ее догнать. Маринетти ввел новое лишь в тематику. Французские и русские футуристы выработали новую форму: отказ от определенной законченности. В жизни законченности нет, поэтому ее не должно быть и в поэзии. Современная жизнь не укладывается в единую тему. Единство жизни строится на чем-то ином. Раз устойчивых сюжетов в жизни нет, сюжеты поэзии, которые базируются на устойчивости, не заслуживают критики. Тот же принцип футуристы перенесли на постановку героя. В старой поэзии характер един, и герой дотаскивает его до самой смерти. Но искание единства как в теме, так и в характере, неверно. Единство произведения, как и действительности, должно заключаться в чем-то ином. Но когда с этой точки зрения футуристы подошли к художественному произведению, то старое единство заменить новым они не смогли. Так что они представили только отрицательную работу. Это — средний футуризм. Поздние футуристы во главе с Маяковским нашли нечто положительное. По их мнению, художественное произведение внутри себя не должно быть едино, как это делали раньше, но оно едино тем, что является куском экономической действительности. Поэтому Маяковский пришел к плакатам. Единство плаката заключается в том событии, которое он выражает. Конечно, Маяковский не хочет сказать, что поэзия навсегда останется плакатной. Поэзия должна теперь учиться на плакатах, а потом она придет к другим формам творчества.

Брюсов воспользовался достижениями футуризма, но сделал это с большим тактом. Вообще Брюсов брал у футуристов, главным образом, не форму, а лишь тематику. Последние стихи Брюсова показывают, что он стоял на пороге какой-то новой дороги, но прийти к новому ему не удалось из-за безвременной кончины{204}. Он стал лишь комбинировать свою старую манеру с новыми влияниями. Получился сплав из старых элементов его творчества, футуризма плюс советско-большевистских тем. Возможно, что Брюсов и пришел бы к новым формам творчества, но этого не случилось.

«Конь блед». Поэма построена на оксюмороне. С одной стороны, сугубо реалистическая атмосфера большого города, с другой — появление библейского откровения: коня бледа, символа смерти. Впечатление, которое производит появление коня бледа — ужас и потерянность. Радость он вызывает лишь в двух деклассированных лицах: безумном и проститутке.

«Путник». Здесь основой является опять противопоставление двух планов. В образе героини — дочери [мельника] на первый план выступает игнорирование действительности и ее мечта, которую она выливает на голову путнику. Так что тема контраста в поэме остается та же{205}.

«Исполненное обещание». Эта поэма посвящена Жуковскому и стилизует его поэзию. Хотя здесь есть некоторая контрастность, но нет, как и у Жуковского, символического противопоставления двух планов, нет непримиренности. Все вмещается в одну действительность.

«Алтарь победы». Здесь изображена эпоха падения Римской империи. Увлечение эпохами разложения и упадка характерно для позднего романтизма и декаданса. И здесь Брюсов отдал дань своему времени.

В центре исторических событий стоит индивидуальность. Вся история становится частным делом частных людей. Героизм — не в служении истории, не в подчинении личности задачам истории, а, наоборот, всё и вся в истории становится игралищем в руках отдельных людей. Этап исторический становится этапом биографическим. Эпохи, которые делаются страстями человека, всегда интересовали Брюсова. Он видел в них радость жизни, радость творчества.

«Огненный ангел». Здесь изображена эпоха реформации. Герой, с одной стороны, примыкает к средним векам, с другой — стоит на пороге новой жизни. Поэтому он не имеет критериев для распознания истины, для различения добра и зла. В средневековье ему трудно понять, где одержимость духом святым, где — дьяволом. Его позиция между богом и дьяволом зыбка. В эпохе Возрождения он не знает разграничения между научным познанием природы и магией. Как потеряна грань между богом и дьяволом, так потеряно различие между наукой и магией.

Брюсов основательно изучил изображаемую эпоху, и произведение производит громадное впечатление. Оно художественно и в то же время представляет большой культурно-исторический интерес. В пору его создания Брюсов был совершенно увлечен спиритизмом и сам не хотел и не умел различать природу с точки зрения магии и науки. Поэтому назвать «Огненный ангел» стилизацией отнюдь нельзя.

«Земная ось». Основная тема этого сборника — два мира, врывающиеся друг в друга. Зыбкой грани между двумя планами жизни, которые переплескиваются между собой, Брюсов пытается придать психологическую окраску. Но тем не менее соотношение мира действительности с миром мечты достигает самого фантастического значения.

Каждая новелла построена так, что разгадывается только в конце. Конец разрешает отдельные части, сами по себе незаконченные.

Что касается языка, то Брюсов здесь не новатор. Он не позволяет себе ни одного слова, которого не позволили бы себе классики. Эта сдержанность, консерватизм языка поразили критиков, но консерватором в прозе Брюсов остался неизменным.

В смысле оригинальности Брюсов здесь является хорошим, талантливым учеником Анри де Ренье и еще в некотором роде Эдгара По.