Теневые владыки. Кто управляет миром - Миша Гленни

Вероятно, самой ужасной статистикой, которую открыл Соарес, стала следующая: в округе Олбени (13% населения – расовые меньшинства) свыше девяноста пяти процентов заключенных, совершивших преступления, связанные с наркотиками, были черными или латиноамериканцами. С какой стороны ни смотри на эту цифру, значить она могла одно: что-то в государстве прогнило.

Специальный агент Мэттью Фогг знал, что ему следует быть осторожным, однако сдержать свой язык ему было трудно. С тех пор как в 1989 году он свидетельствовал в Конгрессе о том, что его босс, Рональд Хайн, был расистом, вследствие чего не годился для престижной должности федерального маршала в Высшем Суде округа Колумбия, Фогга преследовали карьерные трудности. Несмотря на то что для своих товарищей-полицейских он стал изгоем, отвага Фогга, который стал доносчиком, была вознаграждена в 1998 году, когда по решению суда присяжных он получил 4 млн. долларов плюс полное выходное пособие по своему иску против Дженет Рино, бывшей тогда генеральным прокурором США, и Министерства юстиции. Суд не только пришел к выводу, что Мэттью Фогг стал жертвой расовой дискриминации своих начальников, но и заключил, что Служба федеральных маршалов США была расистской по самой своей природе.

В этом эпохальном решении не крылись ни начало, ни конец решимости Фогга обличать коррупцию в правоохранительных структурах Америки, а также пронизанное коррупцией непосредственное отправление закона в городах. Фогг нажил себе массу врагов. Как-то раз товарищи подставили его во время операции по поимке беглеца в Балтиморе, и Фогг едва не погиб. Это было в начале 90-х, когда Служба судебных приставов, где он был заместителем пристава, спихнула его с понижением в Управление по борьбе с наркотиками. В Управлении ему вменялось в обязанность следить за работой Специальной рабочей группы по мегаполисам, которая производила аресты наркоторговцев в крупных городах всей страны.

Фогг – высокий, жесткого вида мужчина, однако говорит он тихо и спокойно, даже когда начинает сердиться. Даже сейчас, когда ему уже за сорок и жизнь по-всякому била его, он, похоже, все еще озадачен тем, каким несправедливым и бесчестным может быть мир. «За свою карьеру я упрятал за решетку около 2 тыс. беглых преступников, – сказал он мне, сидя в своем кабинете в Вашингтоне. – Это благодаря тому, что я участвовал в облавах: во всех крупных городах страны мы хватали все, что движется. В Специальной группе мы согласовывали операции с местным отделением полиции, снабжали их из федеральных фондов, оплачивали сверхурочные и все остальное. Мы давали облавам причудливые названия – операция «Дым выстрела» или операция «Рассвет», например, – и шли они дней по девяносто. И, естественно, мы сосредотачивались на тех кварталах, где жили черные и цветные. Из тех, кого мы арестовывали, 85% и больше были черные и латиноамериканцы».

Фогг, расстроенный тем, что в его собственном районе были схвачены сотни мужчин и женщин, обратился к своему шефу в Управлении с новаторским предложением. «Я предложил отправиться в Потомак, Мэриленд и Спрингфилд, туда, где живут белые, а также в Александрию, потому что наша работа заключалась в поиске наркотиков, а белые ими тоже занимаются. Но старший специальный агент Управление по борьбе с наркотиками пришел ко мне и сказал: «Мы поговорили об этом». Он заявил мне: «Фогг, ты прав. Люди торгуют наркотиками повсюду. И белые ребята тоже. Но видишь, дружище, – мы, Специальная группа, сунули туда нос, а эти люди знакомы с судьями, адвокатами и политиками, и вот что я тебе сейчас скажу. Они просто свернут нашу работу – вот тебе и все сверхурочные. Поэтому мы лучше будем работать со слабейшим звеном».

Дискуссия переросла в спор. «Я сказал ему: это избирательное применение закона. Я сказал ему: у нас в команде даже есть белые парни, которые говорят, что мы хватаем слишком много черных. Я и другие черные сотрудники Группы все время говорили об этом, но так ничего и не сделали. А потом я все понял. Мы тут просто вкалывали на плантации, делая, что нам велит белый масса».

В Соединенных Штатах война с наркотиками ведется против негров и латиноамериканцев, поскольку элементом этой войны является система финансового стимулирования, а белые, как рассказал Фогг, заручились защитой от судебного преследования. Личный опыт уже убедил Мэттью Фогга в том, что стратегия этой войны разработана в качестве инструмента социального контроля над негритянскими сообществами и ограничения их экономических и социальных возможностей. Может показаться, что я увлекся теорией заговора, однако не приходится сомневаться в том, что война с наркотиками наносит непропорционально тяжелый удар по непривилегированным расовым меньшинствами Америки. Способность криминальной юстиции выносить суровые приговоры, вкупе с вознаграждениями для сотрудников правоохранительных органов за количество обвиненных и заключенных, является открытой дверью для коррупции.

Фогг пришел к выводу, что тот вред, который приносила черным американцам борьба с наркотиками, был гораздо тяжелее вреда, наносимого самими наркотиками. Сегодня становится все больше бывших сотрудников правоохранительных органов федерального уровня и отдельных штатов, в том числе и Управления по борьбе с наркотиками, которые, подобно Мэттью Фоггу, ратуют за легализацию наркотиков в Америке. Мэттью Фогг, как большинство этих мужчин и женщин, наркотиков не употребляет. Он выступает против того, чтобы их употребляли в его районе. Но хотя это растущее сообщества имеет сторонников и в Республиканской, и в Демократической партиях, ни один из политиков, претендовавших на государственные должности, не осмеливался публично ставить под сомнение законность войны с наркотиками. Как бы убедительно ни выглядели доводы за легализацию наркотиков в Америке, в пекле политической жизни Вашингтона и отдельных штатов они были высоковольтным проводом: стоило только коснуться его, и смерть гарантирована.

И так было до тех пор, пока не появился Дэвид Соарес.

В конце 90-х, работая помощником окружного прокурора и пользуясь своей властью общественного прокурора, Соарес взялся за проект по оздоровлению городского черного района Уэст-Хилл, рассадника наркоторговли в Олбени. В первую очередь он сосредоточился на окружающей среде этого места. «Есть одна причина, по которой люди не торгуют наркотиками в жилых пригородах на фоне свежескошенных газонов. Дело в том, что в этой среде есть что-то, что посылает нарушителям закона сигнал: торговать наркотиками здесь недопустимо. А вот в обстановке скученных зданий, нестриженых кустарников и многочисленных брошенных машин что-то словно говорит: здесь можно делать все, что угодно. Мы взялись за устранение этой помехи: подрезали деревья, подстригли траву и стали использовать для этих работ нарушителей закона, попутно внушая им мысль о том, что этот район принадлежит им. В уборке баскетбольной площадки от битого стекла и шприцев они перестали видеть наказание, потому что потом там играли их младшие братья и сестры. Меньше чем за год мы сумели сократить таким образом количество вызовов полиции, не увеличивая при этом количества арестов».

Успехи Соареса не только ударили по сети наркодилеров, но начали раздражать и другую систему – политическую, а она имела исключительное влияние. «Это превратилось для моего босса в проблему: сидя в своем кабинете, он часами разглагольствовал о том, что я делаю не так. Я, например, обеспечивал мусорными контейнерами тех, кто хотел их иметь. Но в действительности все они беспокоились из-за того, что я разрушал систему. Если вы жили в том районе и хотели, чтобы у вашего дома стоял мусорный бак, надо было созвать комитет местных жителей, обратиться к заместителю главы районного самоуправления, чтобы тот связался с главой районного самоуправления, а тот затем должен был оповестить мэра о том, что людям нужны мусорные баки. Такова была политическая культура – это называется Машиной».

А Машине не слишком нравится, когда кто-то покушается на ее власть. Начальство вскоре стало лишать Соареса фондов и вспомогательного персонала. Очень быстро он обнаружил, что больше не может продолжать свою работу. Он ступал по тонкому льду, и возможности улучшать жизнь в Олбени у него больше не было. Если уж вы побеспокоили Машину, то не стоит рассчитывать на милосердие – и уж меньше всего от босса Соареса, окружного прокурора Пола Клайна, члена одного из самых влиятельных демократических семейств в городе и несгибаемого сторонника антинаркотических законов Рокфеллера.

Тогда Соарес решил продать дом и перебраться в Атланту, которая как магнит манила представителей черного среднего класса с северо-востока страны. «Ты правда хочешь переехать?» – спросила меня жена. И я ответил: да. Она обвинила меня в том, что я собираюсь удрать, как малолетний прогульщик. «Если бы эти парни попались тебе в школе в Паутакете, ты бы их вздул», – сказала она и тем подбодрила во мне ослабевший дух того времени».