Коптский крест. Дилогия - Борис Батыршин

  ##* В Малом Колосовом переулке располагались публичные дома самого скверного пошиба, т.н. "полтинничные".

  Дождавшись дипломатического чиновника, сухаревский пристав, Ларрепанд, (известный всей Москве умением ловко обойти любую несообразность, дабы не портить казенную отчетность), задержанного отпустил. В протокол было, чин по чину, занесено описание события. По бумагам выходило, что бельгиец, снимавший в меблирашках Козюкина комнату на время своего визита в Москву по делам науки, назначил там встречу некоему господину - тот, якобы, откликнулся на данное в газете объявление. Со слов иностранца было записано, что тот дал объявление о покупке некоего "экспоната из частной коллекции", который пострадавший и принес на продажу. После свершения сделки, на гостя, прямо в коридоре меблированных комнат, напало некое третье лицо - злодей, видимо, выследил жертву и попытался завладеть вырученными деньгами. Иностранец спугнул грабителя и доставил пострадавшего в свои апартаменты, где и был застигнут бдительным полицейским чином, явившимся на заполошные вопли прислуги.

  История была шита белыми нитками, но Ларрепанду сходило и не такое. Напрасно Яков пытался выяснить, что за "экспонат" был приобретен бельгийцем, и в какой такой газете иностранец давал объявление - ничего не сыскалось, хотя Яша старательно прошерстил все подшивки московских газет за три недели. Сам бельгиец (кстати, звали его Ренье ван дер Стрейкер, приезжий из города Брюсселя), спешно покинул Москву. Дальше следы его терялись, но Яше куда интереснее была жертва преступления. Пострадавший, внесенный в полицейский протокол как "неустановленная личность неизвестного сословия, места жительства и рода занятий", несомненно, и был тем самым доцентом Вильгельмом Евграфовичем Евсеиным, что снимал квартиру на Гороховской. К протоколу прилагался лист, подписанный околоточным доктором: согласно заключению сего эскулапа, пострадавший, лишившийся вследствие удара по голове, памяти, был передан на попечение "неких лиц, пожелавших оказать ему вспомоществование". О том, что это были за лица, в полицейской бумаге сказано не было. Яша изучил прошитые бечевкой странички протоколов; это обошлось ему в пять рублей серебром, но зато молодой человек узнал номер бляхи извозчика, который увез пострадавшего и загадочных благотворителей из околотка.

  Дальше было уже проще. Два дня понадобилось Яше на то, чтобы отыскать извозчика; хотя прошло больше трех лет, тот вполне припомнил обстоятельства поездки. В итоге, у Яши оказался теперь адрес небольшой частной клиники. Заведение это к широкой известности не стремилось; держал его венский профессор психиатрии Йозеф Кацнельбоген, специализировавшийся на пациентах с тяжкими психическими расстройствами, переданными на попечение венского эскулапа богатыми родственниками. Таковых в клинике содержалось до десяти душ; Яша не сомневался, что один из постояльцев заведения - как раз и есть несчастный доцент Евсеин. Действительно он потерял память, или запись эта была сделана околоточным доктором за мзду, полученную от загадочных "благотворителей", Яша не знал; однако выяснил, что содержание обеспамятевшего доцента регулярно оплачивается, и обитает тот в весьма недурных условиях. А вот кто именно вносит плату - и, притом, весьма немалую! - выяснить не удалось.

  Яков надеялся прояснить эти обстоятельства во время визита в клинику, и даже состряпал себе подходящую легенду. Но, не тут- то было. В клинике его, как выяснилось, уже поджидали...

  *******************************************

   - И что же? - в который уже раз прервал собеседника Николка. - В вас, значит, стреляли?

  Яша помотал головой:

  - Бог миловал, пан Никол. Я, как увидел у первого револьвер, так сразу сообразил, что дело плохо - и свернул на Самотёку*, а там в такое время дня народу тьма-тьмущая. Они - за мной; но оружие убрали. Потому как, что ж они, дурные, посреди бела дня, по Москве с револьверами бегать? Это ж до первого дворника - враз бы сгрябчили голубчиков. Так что гнались они за мной по Самотеке, а там я уже сумел оторваться. Я те места хорошо знаю - ушел проходными дворами, только меня и видели. Потом покружил по переулкам, чтобы убедиться, что никто за мной не топчет - и к дяде, на Никольскую.

  ##* Самотёчная улица начинается у Садового кольца от Самотёчной площади.

  - Так кто же это был? Я так и не понял, - в который раз уже переспросил гимназист. - Чтобы сторожа при лечебнице - и с револьверами? И потом, вы же не сделали ничего дурного, только спросили?

  - Так то- то ж и оно! - кивнул Яша. - Я даже и спросить-то толком не успел - швейцар, который мне дверь открыл, скривился, будто лимон куснул, велел подождать то - а сам, вижу, рожи мне корчит и глазами, эдак, испуганно вращает. А двое типов, что сидели в швейцарской, - здоровые такие, и одеты прилично, при тросточках - дождались, когда швейцар в сторонку отойдет, и кинулись на меня. И ведь молча, даже имени не спросили! Спасибо швейцару - как он принялся мне знаки подавать, так я сразу насторожился и бочком-бочком, к окну. Оно как раз было открыто по случаю жары. Вот я в окно и нырнул, рыбкой; покатился по мостовой, вскочил и - давай Бог ноги!

  Так это четыре дня назад было? - уточнил Николка. - А что же вы в участок не пошли? Они ж на вас напали!

  Яков поморщился. - Ну что вы, пан гимназист, какой еще участок... меня же там перво-наперво спросят: "что это тебе, щучий сын, в лечебнице понадобилось"? А Олег Иванович просил насчет доцента по-тихому разузнать. Нет, полицию вмешивать нам ни к чему

  - Так ведь опасно! -Николка никак не мог понять, как можно отказаться от помощи полиции. - Они же могли убить вас, Яков! Двое, еще и с револьверами... а вдруг снова попробуют? Как быть тогда?

  Яша усмехнулся. - Да не найти им меня, пан Никомл! Я ведь отсиделся немного и снова к лечебнице пришел - только уже по-тихому. И проследил за этими типами, которые с револьверами. Оказалось, приставлены к клинике по просьбе управителя торгового дома Веллинга, британского подданного, как его приказчики. Ну, у этого Веллинга еще на Кузнецком торговля модными тканями. Он и платит за лечение Евсеина. Только вот что я вам скажу - никакие они не приказчики - хитровцы это, к гадалке не ходи.

   И еще - у Веллинга два дня назад остановился какой- то приезжий иностранец. Я окрестных мальчишек расспросил, а потом и сам его увидел - голову даю на отсечение, это и есть тот самый бельгиец, что после дела с Евсеиным из Москвы сбежал! Описание из полицейского протокола один-в-один совпадает, и особо шрам - большой такой, поперек правой брови. Это точно Ван дер Стрейкер и есть. И я сам видел, как бельгиец этот типов из клиники допрашивал. Те, даром что здоровенные лбы, стояли перед ним, понурившись - а Стрейкер хрясь одного в зубы, да со всего замаху! А лоб только утерся, да и пошел себе с битой харей. Но, только он не просто так пошел - я за этой парочкой потом весь день таскался. Они, пан гимназист, нацелились, на Гороховскую, точно вам говорю! Я же это их имел в виду - когда спрашивал, не было ли кого подозрительного? Наверняка бельгиец что-то об Евсеине да знает; и недаром Олег Иванович интересуется насчет пропавшего доцента. И этот бельгийский прохвост теперь ваш дом в покое нипочем не оставит. Я, когда шел сюда, заметил возле дома одного типа. Он не из громил Веллинговских; да только мало ли в Москве проходимцев? Наняли кого-нибудь за полтинник, за домом следить - а сами ждут в укромном местечке. Так что вы, пан Никомл, были бы поосторожнее...

  - Ясно, - Николка встал и решительно одернул гимназическую рубаху. - Знаете что, Яков, посидите здесь минутку. Я зайду домой, возьму Кое-что - а потом посмотрим на этого вашего шпика...

  Глава третья

  Из путевых записок О.И. Семенова.

  На другой день с утра паломники принялись собираться на пароход. К подворью подали подводы (платформы, как их именуют в Одессе), нанятые монахами; с паломников исправно брали деньги за транспорт. Одесские мастера извозного промысла, те самые "биндюжники", заслуживают особого интереса - они будто сошли со страниц "Одесских рассказов" Бабеля и из песен Бернеса. Отслужив напутственный молебен в церкви подворья, монахи проводили паломников в путь. Среди тех, что победнее, ходили тревожные разговоры - оказывается, многие не получили назад паспорта.

  Помнится, в "Наставлении Палестинского общества", полученном еще в Москве, подробно перечислялись сборы: за гербовые марки, за бланк паспорта, за визу турецкого консула, за регистрацию вида в полиции, за бланки прошений. А в конце перечня говорилось, что, даже понеся все эти хлопоты и расходы, паломник "может всё- таки не получить заграничного паспорта и возвратиться обратно на родину, не посетив св. мест". Россия есть Россия - и революции, в сущности, меняют здесь не так уж и много...

  Итак, за номер заплачено (справедливости ради отметим - содрали монахи нисколько не меньше, чем в обычной гостинице); оставалось погрузить багаж, взять извозчика для себя, любимых, и отбыть на пароход- с тем, чтобы прибыть за 2 часа до отхода. Пристань заполонена толпой народа. Поднимающихся на борт провожали в салон 2- го класса, где за сдвинутыми столами сидело несколько жандармов. Они вырезали из паспортных книжек листы и ставили штемпели, а затем пофамильно выкликали владельцев паспортов и вручали вожделенные документы: