Коптский крест. Дилогия - Борис Батыршин

  Успокоил он таким образом боязливого пассажира или нет - но он сполз в трюм и растворился среди спящих паломников. Мы же прошли на бак и долго, в свое удовольствие, впитывали виды открытого моря....

  *******************************************

  Из путевых записок О.И. Семенова.

  Утро второго дня. Качает все сильнее. Не стоит подходить без надобности к люкам трюмов - в их тесном пространстве запах, распространяемый немытыми человеческими телами и последствиями качки, стал совершенно невыносим. Он густыми волнами накрывает палубу; не спасал даже свежий морской бриз. Иван ходит синюшно-бледный, но виду старается не показывать.

   Пристроившись на мостике, чистая публика озирает горизонт да, от нечего делать, наблюдает за паломниками внизу; других развлечений на пароходе не имеется. Богомольцы снуют туда- сюда, моются, сливая друг другу из чайников и котелков, молятся тут же, на палубе, словно бы и не замечая тесноты и качки. На бак и мостик публику третьего класса не пускают - если верить стюарду, на пароходе находится около четырёхсот паломников, путешествующих третьим классом.

   Теснота становится особенно невыносима, когда из трюма высыпают люди за кипятком для чая. Для этого устроены два больших медных котла - прямо на верхней палубе.

  Другая проза жизни - отхожие места на противоположном борту парохода, общим числом три. Их берут штурмом - без разбору, мужчины и женщины. Грязь. Ветер. Качка. Паломники испуганно жмутся к своим мешкам; многие не в силах подняться с палубного настила.

  Когда к полудню качка поутихла, паломники тоже оживились. Один из них, стоя посреди столпившегося народа с книжкой в руках, читал Акафист Божьей Матери. Сосед его, густо заросший волосом и одетый в какую- то невообразимую хламиду, подхватывал наизусть; последнюю фразу "радуйся, невесто неневестная" или "аллилуия", - подпевала уже вся толпа, растянутым напевом, называемым, как мы узнали, "афонским".

  Здесь следует сделать небольшое отступление. Во время странствий с паломниками, не раз становилось заметно одно обстоятельство. И здесь, на пароходе, и среди тех, кто путешествовал по Святой Земле, было немало монахов и священников. Однако паломники, предоставленные сами себе в выражении своего религиозного рвения, куда охотнее обращались к таким вот "каликам перехожим", нежели к официальным служителям церкви. И дело, как представляется, вовсе не в неуважении к сану. Просто, как говорят - "кто первый палку взял, тот и капрал". Кто свободно, раньше остальных, проявит свои религиозные чувства, не связанные к тому же церковными уставами, кто окажется способен на вдохновенное обращение к Творцу - тот и во главе толпы, тот и предстоятель...

  Однако, рассуждая о паломниках - тип, совершенно незнакомый нам, выходцам из 21-го века, - пришлось отвлечься от остальных впечатлений морского путешествия. Взять, например, хлеб насущный. Конечно, в описании последствий качки для желудка трудно состязаться с убедительностью Джерома*, но все же, некоторые собственные наблюдения мне сделать удалось.

  Когда приключился приступ морской болезни, главное - не допустить, чтобы желудок был пуст; иначе вас будет рвать желчью. Лучшая пища в данном случае, - чёрные сухари с солью. Некоторые, обращаясь к опыту "просвещенных мореплавателей", ищут спасения в лимонах, апельсинах и иных кислотах. Но они, если и помогают, то весьма слабо. Променад, черный хлеб и свежий воздух - вот то, что наверняка избавит вас от мучительных симптомов морской болезни. Однако ж, многие паломники, особенно женщины, не понимали этого - и без движения лежали на палубе. По счастью, качка все более стихала - плавание начиналось при весьма благоприятной погоде.

  ##* Имеется в виду произведение Дж.К. Джерома "Трое в лодке не считая собаки".

  Глава четвертая

  Ну что, убедились, пан Никомл? - Яша опасливо озирался, но не сбавил шага.

  Да что вы все "пан" да "пан", - поморщился Николка. - Сколько можно? Какой я вам пан?

  - Ну как же.... - растерялся молодой человек, - а как еще прикажете вас называть?

  - Слушайте, Яков, давайте будем на "ты"? Вы же, наверное, старше меня. Сколько вам лет?

  - Шестнадцать в феврале стукнуло. -ответил Яша. - Только, как же так, пан Никомл? Ваш батюшка - офицер, моряк, дворянин. Значит и вы а я кто? Еврейский гимназист из черты оседлости, да еще и экстерн!

  - Глупости. - решительно заявил Николка. - С этой минут будем на "ты". А, поскольку я сын офицера и дворянин - то и не спорь! -

  Яков неуверенно кивнул. - Ну ладно пан.... Прости, Никомл. На "ты" так на "ты". Так что дальше- то делать будем? Вон, идет за нами, холера ясна...

  Яша был кругом прав - деваться было некуда. Покинув двор, они с Николкой не успели пройти десятка шагов - и Яша заметил давешнего соглядатая. Невзрачный тип с наружностью то ли то ли мелкого приказчика их хорошей лавки, то ли сынка небогатого купчика: светлый полотняный сюртук, тоненькая тросточка и новомодная круглая шляпа "канотье" из соломы. Тип окинул Якова с Николкой скучающим взором и проследовал дальше, глазея по сторонам и франтовато вертя тросточкой. Дойдя до угла, господин перешел на другую сторону и пошел уже навстречу им.

  Николка толкнул спутника в бок и прошипел:

  - Точно, я видел! Шпик! Слушай, Яш, давай дойдем до переулка, а потом как припустим!

  - Ни в коем случае! - возмутился Яков. - Он же пока не знает, что мы его срисовали. Пусть ходит. А мы посмотрим - он один такой, или их несколько?

  - Срисовали? - озадаченно переспросил Николка. - Это как?

  - Ну, то есть заметили слежку. - пояснил Яша.- Вы что, книжек про сыщиков не читаете?

  Николка помотал головой. - Нет, я больше люблю про путешествия. Майн Рид, Жюль Верн не приходилось?

  - Приходилось, а как же!. Ладно, о книгах потом поговорим, а сейчас - давайте в переулок, и бога ради, пан Никомл, делайте... то есть, делай вид, что не замечаете его!

  Мальчики свернули в переулок и ускорили шаг. Николке страсть как хотелось повернуться и посмотреть, не отстал ли шпик. Яша наоборот, головой не вертел, шел прямо, слегка ссутулившись - и все время прибавлял шагу, едва- едва не переходя на бег. Шпик, следовавший по другой стороне переулка, вдруг остановился и оглушительно свистнул; и тут же из подворотни навстречу мальчикам шагнули трое.

  Яша с Николкой замерли, как вкопанные: перед ними стоял франтоватого вида господин в дорогой суконной паре и котелке. За его плечами мялись два угрюмых типа, каждый на полголовы выше предводителя. Типы, как и господин в котелке, были одеты не по июньской погоде - в темное сукно. И явно страдали от жары; у того, что стоял справа, физиономия была исчерчена дорожками пота.

  - Яков схватил Николку за руку: - Бежим, пан Никомл! Это и есть ван дер Стрейкер, а эти - они меня у клиники ловили!... - и отчаянно рванул наискось по мостовой, надеясь проскочить мимо соглядатая в канотье.

  Бельгиец (если это был он) махнул тросточкой; типы кинулись на мальчиков. Николка увернулся от выставленных лапищ и проскочил в подворотню дома напротив; Яша следовал за ним. Они бежали, сломя голову, а за спиной грохотали тяжелые башмаки: бамм-баммм-бамм!

  Проскочив два проходных двора, беглецы выскочили на Гороховскую. На улице было людно; Николка с разбегу чуть не сбил разносчика с пирамидой медных тазов на голове, увернулся от пролетки и выскочил на тротуар. Мельком обернувшись, мальчик увидел, что преследователи перешли на быстрый шаг и следуют по другой стороне Гороховской, ни на секунду, впрочем, не теряя беглецов из виду.

  - Так, - прошипел Яков. - Сейчас дойдем до перекрестка, там наверняка городовой. Остановимся возле него и подумаем, что делать. Там они нас не тронут.

  Городового, который стоял обычно на углу Гороховской, Николка знал хорошо - это был тот самый квартальный, что заходил к ним вместе с гимназическим надзирателем, расследуя дело о "газовой атаке". Стоп! Как же он мог забыть, нарочно ведь домой заходил!

  - Нет, сделаем по- другому. - зашептал Николка. - Сейчас сворачиваем в подворотню, а дальше - сам увидишь. Главное - держись за моей спиной, шагах в трех. Как побегу - давай за мной, со всех ног. Двор проходной, я точно знаю. Выскочим в переулок, а там и до гимназии рукой подать. Если не отстанут - забежим во двор. Там всегда либо швейцар гимназический, либо дворник - при них не посмеют...

  Яша не ожидал от спутника такой решимости.

  - Что вы затеяли, пан Никомл? Они ж нас в этой подворотне придавят, как котят!

  - Не спорь! И вообще - сколько можно со своим "паном", договорились же! Все, сворачиваем...

  Мальчики оказались во дворе; там никого не было, только скучающий кабыздох лениво тявкнул на незваных гостей. Николка остановился, обернулся; и, стоило преследователям появиться из темного провала подворотни, шагнул навстречу и вскинул руку.

  Раздалось тихое шипение. Типы отпрянули - скорей всего, удивившись, что беспомощная жертва неожиданно сменила тактику. Но удивление длилось недолго - на смену ему пришло нестерпимое жжение в глазах. Двор огласили крики страха и боли; проснувшийся от полуденной спячки пес рвался с цепи, захлебываясь злобным лаем. Один из преследователей, раздирая пальцами веки, ткнулся в стену и сполз на землю; другой, несмотря на адское жжение, пошел на обидчика, слепо шаря перед собой руками, надеясь схватить жертву, неожиданно оказавшуюся такой кусачей.