Избранное - Уильям Фолкнер

И тем не менее она продолжала поддерживать порядок в доме, словно и старый Баярд и молодой Баярд все еще в нем жили. Но вечерами, когда они обе сидели у огня в кабинете, а время, неуклонно двигалось вперед и в комнату уже опять вливался вечерний воздух, напоенный густым и пряным ароматом белых акаций, пеньем пересмешников и вечным лукавством вновь народившейся проказницы весны, когда наконец даже мисс Дженни признала, что больше незачем растапливать камин, теперь, когда они беседовали, Нарцисса стала замечать, что она уже не вспоминает о своем далеком девичестве и о Джебе Стюарте с его алым шарфом и мандолиной, на увитом гирляндами гнедом коне, а что ее воспоминания простираются не дальше того времени, когда Баярд и Джон были детьми. Жизнь ее, подходя к концу, устремлена была не в будущее, а в прошлое — словно нить, которую наматывают обратно на катушку.

И Нарцисса вновь обрела безмятежный покой — заранее предупрежденная об опасности, она сидела за своей крепостною стеной и слушала мисс Дженни, все больше преклоняясь перед той неукротимой силой духа, которую эта женщина получила в наследство от своих легкомысленных и отчаянных предков-мужчин, очевидно, только для того, чтобы заботливо подвести своего мужа и братьев к их ранней насильственной смерти: они погибли в одном и том же бессмысленном крушенье людских начинаний, когда, словно в каком-то кошмаре, не проходящем ни во сне, ни наяву, самые основы ее жизни колебались, а корни были в буквальном смысле слова вырваны из той земли, в которой, уповая на чистоту человеческих побуждений, спали вечным сном ее предки, когда даже сами эти мужчины, несмотря на всю свою дерзкую и надменную беспечность, наверняка дрогнули бы, если б роль их была лишь пассивной, а в удел им досталось одно ожиданье.

И Нарцисса думала о том, насколько же эта доблесть, никогда не опускавшая клинка пред недоступным для меча врагом, эта безропотная стойкость никем не воспетых (и, увы, не оплаканных) женщин, насколько же они возвышеннее, чем затмевавший их мишурный и бесплодный блеск мужчин, «И вот теперь она стремится сделать и меня одной из этих женщин, стремится сделать из моего ребенка еще одну из тех ракет, которые взмывают в небо и тут же бесследно гаснут в темноте».

Но она вновь погрузилась в свою безмятежность, и, по мере того как приближался срок, дни ее все больше и больше сосредоточивались на одном, а голос мисс Дженни превращался всего лишь в звук — утешительный, но в то же время лишенный смысла. Каждую неделю она получала мудреные, утонченно остроумные письма от Хореса, но и их она читала с невозмутимой отчужденностью, то есть читала то, что ей удавалось расшифровать. Почерк Хореса всегда казался ей неразборчивым, но, даже и расшифрованное, письмо почти ничего ей не говорило. Впрочем, она знала, что он ничего другого и не ожидал.

Но вот уже весна окончательно вступила в свои права. Ежегодные весенние пререкания мисс Дженни с Айсомом начались снова и яростно, хотя и вполне безобидно, шли своим чередом под окном у Нарциссы. Они достали из погреба луковицы тюльпанов, с помощью Нарциссы высадили их в грунт, вскопали все клумбы и наконец распеленали розы и пересаженный осенью жасмин. Нарцисса съездила в город и увидела, что на заброшенной лужайке расцвели первые жонкили — совсем как в те дни, когда она с Хоресом еще жила дома; и она послала ему ящик жонкилей, а позднее еще и нарциссов. Но когда зацвели гладиолусы, она уже почти не выходила из дому и только под вечер гуляла с мисс Дженни по цветущему саду, где пели пересмешники и запоздалые дрозды, по длинным засыпающим аллеям, где медленно и неохотно сгущались сумерки, и мисс Дженни все толковала ей о Джоне, путая еще не родившегося младенца с покойником.

В начале июня они получили от Баярда письмо с просьбой выслать ему денег в Сан-Франциско, где он наконец ухитрился стать жертвой ограбления. Деньги мисс Дженни отправила. «Возвращайся домой», — телеграфировала она ему тайком от Нарциссы.

— Ну, теперь-то уж он вернется, — сказала она. — Вот увидишь. Хотя бы для того, чтобы дать нам лишний повод для волнений.

Но прошла неделя, а он все не приезжал, и тогда мисс Дженни послала ему телеграмму-письмо. Но когда эту телеграмму передавали, Баярд был в Чикаго, а когда она пришла в Сан-Франциско, он сидел среди саксофонов, накрашенных дам и их пожилых мужей за столом, который был беспорядочно уставлен грязными бокалами, залит виски и усыпан пеплом от сигарет, в обществе двоих мужчин и девицы. Один из мужчин был в форме военного пилота с эмблемой в виде крыльев на груди. Второй, коренастый, с седыми висками и безумными глазами фанатика, был одет в потертый серый костюм. Девица, высокая и стройная, казалось, состояла из одних длинных ног; у нее был вызывающе накрашенный рот, холодные глаза и сверхмодный бальный туалет. В ту минуту, когда двое мужчин подошли и обратились к Баярду, она с плохо скрытой настойчивостью уговаривала его выпить. Сейчас она танцевала с пилотом, то и дело оглядываясь на Баярда, который не переставая пил, между тем как человек в потертом костюме что-то ему втолковывал.

— Я его боюсь, — говорила девица.

Человек в потертом костюме говорил, с трудом сдерживая возбуждение; сложив две салфетки в узкие ленты, он пытался что-то наглядно объяснить, и на фоне бессмысленного грохота и завывания барабанов и труб голос его звучал настойчиво и хрипло. Вначале Баярд, пристально глядя на собеседника своим мрачным взглядом, еще кое-как прислушивался, но теперь он уставился в противоположный конец комнаты и вовсе перестал обращать на него внимание. Возле него стояла бутылка, и он все время пил виски с содовой. Рука у него была еще твердой, но по лицу разлилась смертельная бледность, он был совершенно пьян, и, то и дело оглядываясь на него, девица твердила своему партнеру:

— Говорю вам, что я его боюсь. Господи, когда вы с вашим другом к нам подошли, я уже совсем не знала, что и делать. Обещайте, что вы не уйдете и не оставите меня с ним.

— Это ты-то боишься? — с издевкой спросил пилот, однако все же оглянулся и посмотрел на бледное надменное лицо Баярда. — Он же совсем ручной, тебе ничего не стоит с ним справиться.

— Вы его не знаете, — сказала девица, хватая его за руку и прижимаясь к нему дрожащим телом.

Плечо его напряглось, а рука, лежавшая у нее на спине, осторожно опустилась чуть пониже, и, хотя они были зажаты в шаркающей ногами толпе танцующих, из-за которой их не было видно, он все же быстро проговорил:

— Спокойно, малютка, он смотрит в нашу сторону. Два года назад я видел, как он выбил парочку зубов австралийскому капитану, который всего-навсего пытался заговорить с его девушкой в одном лондонском кабаке. — Они продвигались дальше, пока не очутились на противоположной стороне зала. — Чего ты боишься? Он же не индеец. Сиди тихо, и он тебя не тронет. Он парень что надо. Я его давно знаю и видел его в таких местах, где плохих не бывает, можешь мне поверить.

— Вы не знаете, — повторяла она. — Я…

Оркестр взревел и умолк; в неожиданно наступившей тишине за ближним столиком резко прозвучал голос человека в потертом костюме:

— …мне только удалось заставить одного из этих жалких трусов-пилотов…

Голос его снова потонул в какофонии пьяных выкриков, визгливого женского смеха и скрежета передвигаемых по полу стульев, но, когда они подошли к столику, человек в потертом костюме все еще говорил, сдержанно, но отчаянно жестикулируя, тогда как Баярд, пристально рассматривая что-то в противоположном конце комнаты, беспрерывно пил. Девица схватила пилота за руку.

— Вы должны помочь мне напоить его до потери сознания, — взмолилась она. — Говорю вам, что я боюсь с ним ехать.

— Напоить Сарториса до потери сознания? Еще не родился тот мужчина, который мог бы это сделать, а уж о женщине и говорить нечего. Ступай-ка ты обратно в детский сад, малютка. — Однако, убедившись в ее полной искренности, он все-таки спросил: — Послушай, а что он тебе сделал?

— Не знаю. Он может что угодно сделать. Когда мы ехали сюда, он бросил пустую бутылку в регулировщика. Вы должны…

— Тихо! — скомандовал пилот.

Человек в потертом костюме умолк и с досадой поднял голову. Баярд все еще не сводил взгляда с противоположного конца комнаты.

— Там зять, — сказал он, медленно и старательно выговаривая слова. — Не разговаривает с семейством. Зол на нас. Отбили у него жену.

Все обернулись в сторону его взгляда.

— Где? — спросил пилот и подозвал официанта: — Поди сюда, Джек.

— Вон тот, с бриллиантовой фарой, — сказал Баярд. — Храбрый. Но я не могу с ним разговаривать. Вдруг полезет в драку? К тому же с ним подруга.

Пилот еще раз посмотрел в ту сторону.

— Похож на собственную бабушку, — сказал он, снова подозвал официанта и спросил девицу: — Еще коктейль?