За золотым призраком - Владимир Иванович Буртовой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вальтер с полминуты молча смотрел на море, на чаек, потом повторил свой вопрос, и Марта ответила, словно запоздалое эхо:
– По-своему любила… Это трудно объяснить словами.
– Да, вы правы, баронесса. Каждый из нас любит по-своему. А разве можно еще как-то любить, кроме как по-своему? Каждый слушает зов собственного сердца и идет на этот зов. Хотя кое-кому и хотелось бы, чтобы это происходило под диктовку, вплоть до приказной любви, хотя бы эти приказы исходили и от родителей!
Марта слегка смутилась от такого по-детски простодушного уточнения, снова оглянулась на «Викторию», от форштевня которой в обе стороны расходились два чуть вспененных буруна. Спросила:
– А вы, Вальтер, очень сильно любите… свою индианку? Как ее зовут? Я не запомнила с первого раза, имя не привычное для нас. Непривычное для слуха, но какое-то чарующее.
Вальтер улыбнулся, чувство благодарности можно было прочесть в его глазах, когда он посмотрел на Марту.
– Ее зовут Амрита.
– Какое красивое имя – Ам-ри-та! – негромко повторила баронесса, стараясь теперь запомнить имя незнакомой девушки. – Красивое, словно отсветы этой вечерней зари… Что оно значит в переводе?
Вальтер весь засиял, радостная улыбка сделала его лицо очаровательным, как у несравненного Аполлона, покровителя муз… Марта увидела это перевоплощение юноши и поразилась, как же он любит, если только от одного упоминания ее имени так расцветает!
– Амрита мне рассказывала, что это имя из древней индийской легенды… Я тоже люблю Амриту по-своему… и готов отдать за нее жизнь. Знаете, баронесса, когда мы стали с Амритой мужем и женой… не перед людьми, а перед Богом пока что, – сказал Вальтер, слегка смутившись от собственной откровенности, Марта догадалась об этом не по лицу, а по дрогнувшему голосу юноши, – мне казалось, что весь мир безумно счастлив вместе с нами и будет петь так же, как пело мое сердце в ту минуту… А оказалось все куда прозаичнее! Дома меня ждал суровый отцовский выговор… Оказывается, мое счастье не вписывалось в его финансовые расчеты на далекое будущее, до которого, быть может, и не доживу… без Амриты.
– Но ведь отец вас так любит! Вас обоих! – с искренним сочувствием вырвалось у Марты, и она повернулась на стульчике, лицом к баку яхты, где Отто и Кугель беседовали о чем-то своем, тоже постоянно оглядываясь на идущую следом за ними яхту Кельтмана. – Я уже не один раз видела, с каким беспокойством он смотрит на вас! И он сильно переживает – я в этом уверена! – что вы хотя и не на долго, но разлучены с вашей девушкой.
По чистому, но словно бы туманом вновь покрывшемуся лицу Вальтера пробежала тень сильного душевного смятения.
– Ах, баронесса! Я хорошо знаю своего отца! – с сильным ударением на слове «хорошо» проговорил Вальтер, не уверенный полностью, что отец не посвятил уже баронессу во все семейные тайны, в том числе и тайну его отношений с сыном. – Я люблю и почитаю его как родителя, но как человека крутого и решительного далеко не во всем одобряю. А тем более, не во всем поддерживаю, как старший брат. И к тому есть причины, поверьте, особенно когда разговор заходит о… – Вальтер хотел добавить «о расах и расовых отношениях», но неожиданно для баронессы замолчал, поджав губы. И даже взгляд отвел от ее красивого лица, стал пристально рассматривать соседнюю яхту, которая к вечеру словно Летучий Голландец казалась безлюдной и неуправляемой человеком…
У Марты по обнаженным рукам озноб прокатился, столько горечи и безысходной печали прозвучало в словах младшего Дункеля!
– Не может быть! – Теперь Марта в смятении стиснула пальцы, переплетя их между собой. – У моей мамы, да и у меня тоже, о нем сложилось самое лестное впечатление. – Марта нервно поднесла к щекам похолодевшие ладони, во взгляде мольба и тревога. Вальтер выругал себя за то, что напугал молодую женщину, которой, быть может, отец пришелся по сердцу и которой нет никакого дела до того, как откосится Отто Дункель к неграм, да и вообще к не белым! Она сама белая и у нее не будет на этот счет никаких проблем… Поспешил смягчить резкость своих слов в адрес отца:
– Он воевал, баронесса. И на его совести столько невинных людских душ, которые нашли свой конец вот в таких же красивых морских волках… только не теплых, как здесь, а в ледяных волнах северных морей! И такие преступления перед человечеством не проходят бесследно, каким бы Железным Дункелем тебя не называли соучастники преступлений!
– О-о, Вальтер, как вы меня напугали! Вы по натуре своей пацифист! Да кто не воевал в этой войне? Разве что младенцы и калеки? Да и те натерпелись от всяких бед вдоволь. На каждом из нас, если присмотреться хорошенько, непременно отыщется тяжкий след войны… И у кого из бывших военных на совести нет загубленных душ? Разве это повод так думать об отце?
«Он и сейчас воюет, баронесса! – едва не вырвалось у растревоженного этим разговором Вальтера. – Пятнадцать лет минуло, как закончилась война, а мой отец так и не вложил свой меч в ножны! Воюет, понимаете?» Но не сказал, каким-то необъяснимым чувством понял, что этими словами может нанести отцу смертельную рану. Да и баронессе, похоже, будет не очень приятно так рано разочаровываться в своих добрых отношениях к Отто Дункелю. Зачем ей, пока что чужой женщине, знать то, что знает он? Тем более что ее на яхту пригласили отдыхать, а не сопереживать из-за чужих неурядиц и страданий… Только ему кажется, что отец пригласил баронессу Марту с какой-то особой
