Бессмертный избранный (СИ) - Андреевич София

— Отправить в Шинирос указание. Справляться своими силами. Выбить с нашей территории врага. Удерживать границу, пока не прибудут войска Асморы.

Мужчина без единого слова выходит из зала и через несколько мгновений возвращается, готовый принять новое поручение.

Отец поднимается с кресла и начинает расхаживать по залу туда-сюда. Шудла докладывает о том, что донесли разведчики. На пути к Асморе — около двух тысяч человек. Настроение — опасное, можно ожидать чего угодно.

— Они придут, чтобы просить о справедливости, нисфиур. Но многие хотят не просить ее, а требовать. В голове у людей сумятица. Ведь многим уже некуда возвращаться.

Вчера по приказу Мланкина пришедшим в Асму людям раздали еду и питье, а кое-кому и одежду. Народ разошелся до утра, но сегодня уже с восходом возле дома снова собралась толпа. Люди хотели видеть правителя. Люди хотели ответов.

И отец и Инетис выходили к ним. Он возвестил о прибытии наследника и о чудесном воскрешении син-фиры, и о том, что в городе открылись палатки с вином и сладостями для всех желающих. Она говорила о том, что для магов, которым некуда возвращаться, в Асморе всегда найдется работа и крыша над головой — и улыбалась так искренне, что поверил бы даже я.

Многие уже с утра успели напиться, тем более что вино наливали сегодня за счет Асморы. По улицам бродили люди правителя, выкрикивая здравницы, и кто-то поддерживал их и начинал славить Мланкина, но все еще много было тех, кому вино и еда не затуманили разум. И люди все прибывали — не только маги, а те, кто бежал из Шинироса, напуганный вестями о разбойниках.

Именно потому отец не стал устраивать большого праздника. На границе страны — войска, а от Шиниру до Асмы по Обводному тракту — не больше трех сотен мересов. Я вспоминаю, сколько магов мы видели по дороге из Шина. Наверняка у многих в Шиниросе друзья и родные. Многим небезразлична судьба приграничных деревень. И многие винят в этом запрет на магию.

— Маги либо поймут, что перед лицом общего врага нам надо сплотиться, либо нет. — Отец поворачивается к нам. — Инетис. Я хочу услышать твое мнение. Что ты думаешь? Ты знаешь магов. На что они способны?

Инетис немного бледна и кажется напуганной, когда к ней обращаются напрямую.

— Я не знаю, — говорит она. — Мы теперь лишены магии…

Лицо Мланкина вспыхивает гневом при этом «мы», и он уже готов напомнить ей, где она находится, но тут подает голос Цилиолис:

— Люди тебя ненавидят, нисфиур, — говорит он. — Энефрет забрала магию, но не она лишила людей жизни и дома. Ты лишил.

— Я отменил запрет, — говорит отец. Ему не нравится, что приходится говорить с Цилиолисом на равных, я вижу это по его лицу. — Я приму всех, кто пожелает. Я помогу им. Я уже помогаю им.

— Ты должен признать ошибку, — снова заговаривает Инетис.

Она сидит на своем камне так прямо, словно к спине привязали палку.

— Я внимаю тебе, син-фира, — почти поет Мланкин.

— Ты должен признать, что совершил ошибку, наложив запрет, — говорит она. — Покайся перед народом. Скажи, что готов доказать свою верность Асморанте. Дай работу тем, кто ее лишился. Помоги людям построить дома, верни им их жизнь. Если грядет война с людьми побережья, они должны сражаться и за тебя, нисфиур. Не только потому что им приказали, а потому что хотят этого.

Отец смеется, остальные поддерживают его усмешками.

Ее слова звучат как безумие. Инетис говорит не как правительница, но как женщина, и она говорит сейчас о себе — это у нее Мланкин должен просить прощения, и ей он должен признание своих ошибок. Но Асморанте не нужен слабый правитель. Не сейчас, когда требуется крепкая рука, чтобы успокоить тех, кто пришел в отчаяние. Не сейчас, когда магические друсы стали бессильными, и только от истинного мастерства зависит судьба приграничья, Шинироса и даже, может быть, самой Асморанты.

— Они и так будут сражаться, син-фира, — говорит правитель. — Это их дом. Это их Цветущая долина. Они встанут на защиту Шинироса, даже если я скажу отдать его врагу.

Он прав, так было всегда.

— Но многое изменилось, — говорю я, глядя на него.

— Говори, фиоарна, — разрешает отец.

— За шесть Цветений запрета мы ослабли, — говорю я. — Не стало магов — и в земли Асморанты полезла прибрежная грязь. Этого никто не станет отрицать. За шесть Цветений весть о запрете на магию дошла до края мира и вернулась обратно. Люди с побережья и раньше пощипывали берега Шиниру. Они приходили к нам после запрета не раз и не два. Отец… фиур Дабин всегда удачно отбивал их атаки… до того дня, когда они пришли к нам большой толпой с сильными магами и заговоренным оружием. Но они сразу же ушли, стоило воинам Асклакина показать из-за холма кончик друса. Почему они остались в этот раз? Почему не вернулись обратно?

— В Первозданном океане всегда рождается жизнь, — говорит Шудла. — Это плодородный край. Им нечего зариться на наши земли. Мы отдали им побережье, чтобы спокойно жить: они по ту сторону Шиниру, мы — по эту.

Он лукавит. Побережье не принадлежит Асморанте и не принадлежало ей никогда — потому что жизнь, которую постоянно рождает океан, слишком не любит людей. И побережники — я впервые услышал это слово здесь, это не племя людей, живущих на побережье. Это разрозненные группы кочевников, которые проходят по берегу после отлива, когда на песке остается выброшенная океаном жизнь: рыба, звери, водоросли… и что-то еще?

Никто точно не знает, что дает миру теплый, как молоко, океан. Вокруг него всегда полно слухов.

Кто-то поговаривает о людях с холодной, как у рыб, кровью, живущих в воде и выходящих на берег во время прилива. Кто-то говорит о провидцах будущего — будто бы, поев рыбы и выпив океанской воды, они стали способны видеть то, что грядет. Но там, где магия, там всегда разговоры. Никто в Асморанте не мог бы сказать, что видел этих рыболюдей. Никто не знает о прорицателях, чьи предсказания стали бы правдой.

— В Первозданном океане больше нет жизни, — говорит Инетис. — Магия ушла из него, как ушла из Асморанты. На берегу скоро нечего будет есть. Мы почувствуем вонь мертвого океана уже совсем скоро. И с ней вместе придут другие побережники. В Цветущей долине хорошо жить и без магии. Они захотят остаться.

Отец не спрашивает, откуда она это знает. Инетис говорит уверенно, и это то же, что она сказала нам еще тогда, в вековечном лесу. Без магии этот мир начнет медленно умирать. Разваливаться на части. Дохнуть в агонии, пока не умрет — или пока не возродится по воле избранного.

— Ты говорил о чем-то, фиоарна, — напоминает мне отец.

— У тебя только один путь, — не дает мне сказать Инетис. — Ты должен попросить помощи у людей. Ты должен показать…

— Ты можешь идти, Инетис, — говорит он ей в ответ. — Мы выслушали твое мнение.

— Я хочу выслушать, что скажет Серпетис, — говорит она, и ему, сжав зубы, приходится принять ее желание. Инетис бледнеет еще сильнее, ее пальцы цепляются за край стола, как будто без него она не сможет дышать.

По знаку отца я начинаю говорить.

— Мы беззащитны, — говорю я, и отец не перебивает, понимая, что сейчас я не собираюсь рассуждать о храбрости воинов. — Нас хранили друсы. Побережники тоже не умеют сражаться без магии, но им приходилось выживать. Я видел, как они убивали. Они жестоки.

— Шесть Цветений запрета на магию все-таки научили нас кое-чему, — говорит правитель. — У нас есть боевые иглы. Смертоносные друсы полетят в цель даже без магии, пущенные меткой рукой. У нас есть топоры и мечи. Твои сомнения разумны, фиоарна, но Асморанта — это не деревушка у границы, и ее воины — не селяне с косами и вилами. Я отправлю отряд сразу же, как маги успокоятся. Цветущая долина наша, мы покажем это побережным дикарям.

— Если син-фира Инетис права и на нас пойдет все побережье, мы проиграем, нисфиур, — замечает Шудла. — Никто не знает, сколько народу живет на берегу океана. Если они хлынут к нам, нас может затопить.

Правитель качает головой. Я вижу его раздражение. Ему уже надоело это переливание из пустого в порожнее.