Пленная Воля - Сергей Рафалович

Ревность

В теле дряблом и горбатомДух уродливый и злойГордый гнев зовет собратомИ любовь зовет сестрой.

И, покорен злой затее,Замок грозен и суров.Но тюремщица страшнееСтен, окопов и оков.

Ей неведома свобода,Незнаком простор полей:Из-под каменного сводаК сводам синим нет путей.

Ходит крадучись, как кошка,И, таясь как дикий зверь,Все увидит сквозь окошко,Все услышит через дверь.

Все и помнит, и предвидит,Мысли тайные прочтет,Беспокойных ненавидит,Непокорных в гроб сведет.

И во мгле, звеня ключами,Точно ведьма кочергой,Жалит острыми словами,Жжет палящею тоской;

И пощады не дарует;Но коварна, как судьба,Мукой страстной зачаруетОзверевшего раба.

Ненависть

Чужая власть ее поработила,Сломила мощь и воли, и ума;Где был престол — отверзлася могила,Где был простор — воздвиглася тюрьма.

Она в цепях. Ее, подобно птице,Злой враг загнал в невидимый силокИ, приковав к победной колеснице,Своим путем, в края свои увлек.

Покрыла пыль и тело, и одежды,И очи жжет, и ценные шелка.Как плеск воды, чуть слышен зов надеждыНесбыточно текучей, как река.

И чем трудней идти чужой дорогой,Чем ярче блеск чужого торжества,Чем выше царь над пленницей убогой,Чем царские презрительней слова,

Тем связь тесней меж гневом и страданьем,Тем уже грань меж злобой и тоской,И каждый вздох становится рычаньемИ тонкий шип любви — отравленной стрелой.

Но тетиву могучего хотеньяРукою скованной кто может натянуть?И острою стрелой — под смех самопрезренья —Придется ей самой пронзить свою же грудь.

Скупость

Кожа и кости, в отрепья одета,Грязные ноги в дырявых туфлях;В ищущих взглядах, отвыкших от света,Хищная жадность и жалостный страх.

Заперты двери и ставни закрыты;Пылью прикрыла стена наготу;Мутные стекла годами не мыты;Сажа горою легла на плиту.

Ходит старуха и светит лучиной,В угол заглянет, под стол поглядит;К двери, что заткана вся паутиной,Ухо приложит, молчит и дрожит.

В комнате дальней, за дверью дубовой,Ящик за ящиком тянутся в ряд.Полон последний — появится новый,Двери замкнутся — свершился обряд.

Мрачны богатства, и путь, и заветы;Груды сокровищ растут и растут;Множатся деньги; к предметам предметыВ странном смешенье бессмысленно льнут.

В куче безличной познали предельность,Всем недоступные, чуждые всем;Сделавшись целью, низверглись в бесцельность;Были возможностью — стали ничем.

Чужды старухе — бессмертное слово,Яркие краски и песенный лад,Нежная благость общенья живого,Плоти цветущей живой аромат.

Чужды ей пышных одежд искушеньяВ блеске согласном очей и камней;Тайна уборов и смысл украшенья,Роскошь природы и роскошь людей.

Страшен ей жизни порыв неподкупный,Страсти живой безрасчетный размах;Мил ей один только облик доступныйМертвых сокровищ в дубовых гробах…

В доме пустынном воздвиглась гробница,Умерли в сердце веселье и плач…Кто ж ты, старуха: раба иль царица?Робкая жертва иль дикий палач?

Из сборника «СТИХОТВОРЕНИЯ. СБОРНИК ЧЕТВЕРТЫЙ» (С.-Петербург, 1913)

Молитва

О ты, кто жертвой искупленьяПеред Всевышним был для нас,Прости заблудшим прегрешенья,Помилуй нас в последний час.

Путей земных кругом так много:Не знаем мы, каким идти?Того, кто ложною дорогойК Тебе пришел, Господь, прости.

Зеркало

Молча в зеркало смотрю,Лик с личиною мирю,Примирить их не умею.Знаю лоб свой, рот и нос,Бледность щек и цвет волос,Подбородок свой и шею.

Видел, видел сотни разВстречный взгляд моих же глаз,Ставших в зеркале чужими.И тревожно я гляжу,Взглядов робких не свожуС тех, что созданы моими.

Знаю, чувствую себяИ, любя иль не любя,Однозвучен лишь с собою.Но лицом я с давних пор,Точно маскою актер,Прикрываюсь пред толпою.

Каждый, близкий иль чужой,Видит, знает облик мойТак, как знаем мы актеров;Тем, что видит, создает,И лицо мое живетЖизнью, чуждой чуждых взоров.

Верно людям, верно мнеОтражает мир вдвойнеЗыбкой сменой выражений,И меж толпами и мнойВоздвигается стеной,С двух сторон сгущая тени.

Знаю я свои черты,Знаю твердо: я — не ты,Но мелькает хаос дикийСквозь улыбку на устах,В голубых моих глазахСквозь светящиеся блики.

И познать я не могу,Другу ль ныне иль врагуВ очи я гляжу украдкой?Чем мне чужд, хотя знаком,Лик склоненный над стеклом,Лик, рожденный в бездне гладкой?

И гляжу я, и гляжу,К грани тонкой подхожу,Взгляды встречные сливая:Я и там, и тут, и там,Я себя встречаю сам,Сам себя не узнавая.

Признание

Мы встретились в гостиной,Как будто невзначай,И тонно мы и чинноБолтая, пили чай;

Учтиво мы шутили,Смеялись невпопад,И светский без усилийСвершили мы обряд…

Не верьте легкой шуткеПочтительных речей;Ловите трепет жуткийВраждебности моей,

И тайно, под нарядом,Спадающим с плеча,Ищите робким взглядомКинжала иль меча.

Лицо мое открытоДля друга и врага,Но в обуви — копыто,Под шляпою — рога;

И если вам забавнаПод лоском модным страсть,Как встарь — в объятья фавнаНе страшно ль вам упасть?

Я скромности не верю,Сударыня моя:Страшны вы мне, как зверюШипящая змея,

И в ласке женских взоров,И в неге женских позЯ вижу дикий норовИ пыл бодливых коз…

Долой плащи и маски,И к черту вся игра:Зловещий миг развязкиПриблизить нам пора,

Мгновенно и однаждыСхватиться — потому,Что в мире верен каждыйЛишь полу своему.

Вечность

Кому я свой ужас поведаю?Не смерть ли я жизнью питаю?Как лебедь над белою Ледою,Бессмертный, я смерть обнимаю.

Себе становлюсь я могилою:Живу, но живу, умирая.И сам я себя не помилую,Хоть миг свой заполню до края.

Могу ли познать бесконечное?Бессмертье в предельность вмещу ли?Не лжет ли влечение вечное?Не миги ль меня обманули?

Ведь знаю, что нет воскресения,Что смерти не быть не могло бы,И если бессчетны мгновения,Бессчетными будут их гробы.

Кому же свой ужас поведаю?Пред кем свою душу раскрою?Какой непосильной победоюЯ сам воцарюсь над собою?

Иль правду мне шепчет сознание,Объемля и небо и землю,Что в мире, где все — умирание,Я вечность лишь смерти приемлю?

Марфа и Мария