Стихи - Вадим Стрельченко

[1939]

Ночная песня в Арпаклене

За окошком шорох редкий… Так блестит                                луна,     Будто бы под каждой веткой     Лампа зажжена.

Я гляжу, привстав на койке: твой                           комбинезон     В белых пятнах новостройки —     Пуст и свернут он.

Ты забылся на диване, угловат и сед,—     Шепот слышу и дыханье…     Спишь ли ты? Сосед!

Пусть усы твои не бриты и в морщинах                                рот.     Пусть черты твои открыты     Сквозняку забот!

Седина твоя и властных пальцев пятерня     Пусть других сбивает с толку,     Только не меня:

Если пели с колыбели песни над тобой.     Как не спеть над величавой     Головой седой!

…Ты уснул, как спят мужчины: и во сне                              твоем     Фары грузовой машины     Вспыхнули огнем.

Ты шагаешь с угломером по крутой стене.     Ты остался инженером     Даже и во сне.

Над подушкою ночною веет каменной                            пыльцою     Многорукий труд.…Тихо в спальне. Над тобою     Ходики идут.

Через час мою планету к солнцу приведетВкруг оси, от тени к свету,Легкий поворот.

Через час шофер иль плотник огласят                              рассвет.     Спи, хозяин и работник.     Спи, ворчун сосед.

Что с того, что сажень росту и в                   морщинах рот!     Для тебя пчела, как в детстве,     Меду принесет.

Мир исполнен материнских и мужских                             забот     Для работника великих     Сталинских работ!

(…А петух с подругой пестрой приведут                         цыплят,     А сады алчу и грушу     В руку обронят…)

…Но уже светлеют стены. Пойте, птицы                           Арпаклена,     Пой, пчела, оса!Всей дневной рабочей смены     Гряньте, голоса!

[1939]

Работники переписи

«…В труднодоступные

районы Центральных Кара-Кумов

досрочно посланы работники переписи».

Они уже пятнадцать дней назадПокинули столицу Ашхабад, —Пятнадцать дней пустыни и пути.

Им полагалось в списки занести,Им разыскать велели всех людей,Что родились в пескахОт матерей,Родившихся в песках,А потому —Живут в пустыне, как в большом дому.Их возраст, средства жизни, именаХотела знать Советская страна.

О том, проштемпелеван и цветист,Всем встречным говорил бумажный                           лист —Командировка, попросту сказать,На ней стояла круглая печать,Где молот скрещивается с серпом.А солнце озаряет их лучом.

Три счетчика пятнадцать дней назадПокинули столицу Ашхабад.

Порой раскачивала их арба,Порой — волна верблюжьего горба.Пустынный мир являлся каждый час:Джейраны попадались им не раз,Пустынный ворон посылал привет,И ящерица им глядела вслед,И тени рыб мелькали в мути рек…

Но им был нужен — только человек.Да! Только к человеку шли они.Людей, людей искали в эти дниПо всем дорогам (там, где нет                    дорог, —Брели по следу человечьих ног,На отзвук песни, запахи костра,На лай собаки, звездный свет шатра).

Они шагали по путям людским,Скорбя о мертвых, радуясь живым.

И всюду были куполы шатров,И женщины варили жаркий плов.Хозяин разливал верблюжий чал,Потом приезжим имя открывалИ место, где его родила мать…И были все горды:Ведь важно знать,Что широка страна, велик народ,Но каждое людское сердце —В счет.

1939

Человек

Мне этот человек знаком? Знаком.А как же! Часто сходимся вдвоемУ радиотрубы, в дверях трамвая.Он часто молод, а порою сед.Порой в пальто, порой в шинель одет.Он все спешит, меня не замечая.

Мы утром у киоска ждем газет:— Ну, как в Мадриде?Жертв сегодня нет?А что китайцы — подошли к Шанхаю?

А какВ Полтаве ясли для детей?(О, этот семьянин и грамотейНа всю планету смотрит… Я-то знаю!)

Куда ни повернешься — всюду он!Его в Туркмению везет вагон,Его несет на север в самолете,

Пусть снизу океан ломает лед…Он соль достанет, примус разведет, —Как дома, приготовится к работе.

Он обживется всюду и всегда.Сожженный солнцем камень, глыба                          льда —Все для него квартира неплохая.Где б ни был он, там вспыхивает свет.Где б ни был он, там Сталина портрет,И хлеб, и чертежи, и кружка чая.

А как поет он песни! Все о том,Кто водит караваны, любит домИ в облаках плывет. Сидит в Советах.

Так на рояле, в хоре, на трубеОн распевает песни о себеИ улыбается, как на портретах.

Он толст и тонок, холост и женат,Родился сорок, двадцать лет назад.Родился в Минске, в Харькове, в                         Тюмени.Вот он идет по улице, гляди:Порою орден на его груди,Порою только веточка сирени.

Он любит толпы людных площадей,Стакан вина и голоса друзей:Такой уж он общительный мужчина…

Над буквами газетного столбцаИ в зеркале моем —Черты лицаЗнакомого мне с детства гражданина.

1939

Ливень

Снова зеленые всходыНад прошлогодней листвой.В пыль измельченные водыТучей несет над Москвой.

Смолкнуло, заблестело…Что это — солнце взошло?(Грянуло, потемнело…)Нет, полило, полило.

Струи! Они исчезают…Где они делись? Смотри:Вот уж они распрямляютПочки берез изнутри.Чтобы росла и гуделаКаждой травинкой земля.

Хочется важного дела.Это не нужно,А я —Краны наполнены, знаю,Водопроводной водой —Все же ведро выставляюПод водосточной трубой.

Все, что не врыто, не вбито.Все, что корней лишено,Будет размыто и смыто,Ливнем унесено.

1939

Валентин. Поэма

Ты рожден. Все слепяще и ново.Есть глаза,Но мешаются тени и свет.Есть язык, но не высказать слова.Есть и ноги и руки,А силы в них нет.

Что кричишь ты? Никто не узнает…Громче, громче!И вдруг — бесконечно легко:Что-то близится, рот закрывает. Тише…Сладко коснулось тебя молоко.

А порой колыханье, журчанье…Ты рванешься, забьешься,И все-таки тыВ этой маленькой цинковой ваннеПримешь заповедь нашуЛюдской чистоты.

Вот исчезли горячие струи,Ты дрожишь в полотенцах,Ресницы смежив,Губы выпятил, как в поцелуе.Я стою над тобою.«Ты с нами!Ты жив».Разговоров уже не вести нам:«Сколько будет их —Двое или один?Ольгою назовем? Валентином?А по-моему — дочь.А по-твоему?» — «Сын».

Покупая до срока пеленки,Неизвестную тяжестьВпервые неся,Мать — она не хотела девчонки —Почему-то хотела,Чтоб сын родился.…Время шло. И птенцы пробивалиСкорлупу.Воздвигалнся радуг мосты.И ромашки и травы вставали,От корней до вершинокВодой налиты…И на свет появился мужчинаВ дни грибовИ пудовых плодовых ветвей.

Так рождение в образе сынаСтало, может быть,Первой удачей твоей.

Что — удачей? Не знаю… Я верюТолько в то, что впервыеСтою над тобой.

Вся — меж форточкою и дверью —Наша комната сталаКак будто другой.(А не клали на стены белила,ПолотерыДо блеска не красили пол.И сиянье не озарило…)Это что?Это крошка-хозяин пришел.

Не пришел! Из родильного домаМы тебя привезлиВ подмосковный район,В наши стены, где все нам                    знакомо, —Каждый выступ,И пепельница, и флакон.

Десять дней тебе, счастие наше!Даже бабочка,Муха, жужжащая тут, —Все подвижней тебя и постарше,Даже те,Что не долее лета живут.

Жук, свистящий крылато и длинно,В каплях бури и ветреВспоенный жасмин —Все взрослее они Валентина…Ничего! Мы ещеПоживем, Валентин!

За июльской ольхой, за сосноюНам с тобойИ не увидать из окнаВсе зеленое, голубое,Многолюдное, круглое…Спи. Тишина.

Ты не слышишь гудения пара.Это поезд ведутДве людские руки.А за ним барабанов удары:Бьют дубовыми молотамиМостовщики.

Чуть примолкнут — в траве оживаетЖизни малое воинство,Жук и пчела:Человеческий слух различаетПрорубанье, копание,Шорох сверла.

В небе — гул заводской: самолеты!Нам не надо покоя!Покоя и нет.В этот мир многорукой работыТы войдешьЧерез двадцать, наверное, лет.

Спи, пока — от работы в сторонке.ОтлежишьсяВ пеленочном узком тепле, —Мы научим кривые ножонкиНеустанно и прямоШагать по земле.

…Мозг затеплится по-человечьи,За отцом повторишь ты(Как эхо вдали!)Буквы всюду прославленной речи,Пред которойЗа морем дрожат короли.

Привыкай. Упивайся вначалеСонной белою каплей, —Шепчу я любя. —Девять месяцев мы ожидалиВедь недаром тебя,Мы хотели тебя!

Девять месяцев ожиданья!…Осень (держатся слабоНа ветках плоды).…Вот январь (белизна и мельканье).…Май (и травыИ вечная песня воды!).

Девять месяцев мчался по кругуШар земной,А на нем уносило и нас.Я украдкой глядел на подругуИ увидел:Не та она стала сейчас.

Гребень, пудра, флаконов мерцанье —Все, как прежде, на столике.Даже сильнейСтало женское это желанье —Быть как можно моложе,Красивей, стройней.

Украшалася лентой, браслетомИ подолгу причесываласьПо утрам.А уж новым загадочным светомТихий лучПодымался от сердца к глазам,

И светилася в них не заботаО корзинах, о доме,Не боли в крестце.Величавое, легкое что-тоЗагоралосьВ ее потемневшем лице.

Это зрела великая сила,За которуюЮность не жалко отдать.

Это Девочка уходилаВ тихий мир фотографий.Являлася Мать.

Клава! В нашем зеленом                   альбомеЕсть одна фотокарточка.…Кажется, сад(Иль обои цветочные в доме).Вкруг большого мячаПионерки сидят.Лет по десять вихрастым                  девчонкам.Схожи галстуки.Детски улыбчивы рты…Мать, несущая миру ребенка!Разве та тонкорукая девочка —Ты?

Ну, а я? Ведь и сам я пороюВидел: новое сердцеВошло в мою грудь.Каждой женщине, встреченной мною,Уступаю любовнейНа улицах путь.

Каждый лист, повернувшийся к свету,Все живущееКровь оживляет мою.Не глазами — всем телом планетуОщущаю, как солнце, теперьИ люблю.

Все мне стало родней и знакомей.Стали зорче глаза мои,Тверже слова.И заботой о хлебе, о домеНаконец-то наполниласьГолова.

Что тут скажешь?.. И в радостной дрожиЯ сказал,Приоткрыв, как при пении, рот:— Эй, мальчишество! Юность! Ну что                                же…Ты уходишь?Прощай. До свиданья.

Ну вот,Всё прощай: торопливые речи,Впопыхах необдуманные слова,Беспокойство и узкие плечи…Понемногу яснеетМоя голова.

Город детства! Ромашки по взгорьям.Скумбрия на крючкеИ костер на песке!Там, где небо сливается с морем,Что-то скрылось —Не мальчик ли в челноке?

Пусть. Я рад, что в глазах просветлело,Что лицо изменилиГода и ветра.И в труде закалилося тело…Детство, юность, ау!До свиданья. Пора.

Но останься,Но облачком дымаНе растай в вышине,Голубой и пустой,Все, что издавна мною любимо.Единенье людское!Останься со мной.

Там, за стенами нашего дома.Залы общих собранийИ гул площадей,Где уже не в застежках альбома —Над воротами домаПортреты людей.

Пусть любовь и отвага продлится…Пусть останутсяКниги мальчишеских лет.Книги! О золотые страницы,Синих, красных пометокТускнеющий след!

Вы — со мной. Не пройдите как тени.Вы со мной.Вы меня не покинете? Да?Маяковский, Шевченко и Ленин —Вы, наставники! Будьте со мною всегда!Чтоб над шкафом, кроватью, диваномИ над всем, что собрал яВ квартире моей,Не провел бы я жизнь истуканом,Неоплаченным сторожемЭтих вещей.

Никогда я на них не молился.

Уж меня-то, наверно,Засыплют землейТак далёко от мест, где родился,Как бойца.Легкость детства!Останься со мной.

Ночь под люстрой, за разговоромС другом ПавломНад желтою рюмкой вина,Навсегда мы оставим с собою.Толпы шествий и пение хором —Пусть останутся с нами.Не правда ль, жена?

Навсегда мы оставим с собоюСчастье первых свиданийИ ночи без сна.И молчанье вдвоем под луною —Пусть оно повторится.Не так ли, жена?

Мы не молоды и не стары.Пусть, коляску катяПо квадратам торцов,Пусть войдем мы влюбленною паройВ Двери Мужества,В мир матерей и отцов!

Так шепчу я… А в комнате сонно.Спит ребенок,Укрытый от мух кисеей.Слаще трав и одеколонаАромат молокаНад подушкой цветной.

За подушкою — стол деревянныйВ чистой скатерти,С кругом электроплиты.Как любовно помыты стаканы!…Два кувшина полны:Молоко и цветы.Бант на грифе гитары… СияетКруг зеркальный,Блестят абажура шнурки:Все мерцающе отражаетОчертаниеЛюбящей женской руки.

Мы с женой что смогли, то собралиВ этих стенахДля жизни на несколько лет.…Покрывало на одеялеИ со смехомПокрашенный нами буфет…

Сколько глиняных и железныхНеприметных чудесМы расставили тут!Сколько добрых и неизвестныхМастеровЗа бесценок нам отдали труд!

Гончары и электромонтеры,Для меня смастерили выСтолько вещей…Не вступали со мной в разговорыИ откуда-то зналиО жизни моей.

Я хочу вас увидеть… Скажите,Почему на вещахНе рисуют лицаИх создателя? Крепкие нитиМежду нами,И нет единенью конца!

…Человечек под кисеею.Ты узнаешь:Не мне одному ты родня,Миллионы своею семьеюНазовешь ты…Но ты ведь не слышишь меня,Ты, вбирающий соску-пустышку.Неподвижный лицом,Разрумяненный сном…Сероглазого коротышкуНе увижу,Как сверстника, я за столом,

Разом станем —Он юношей, я стариком.

Дети, дети! Пока вырастаем,Все мелькает, мелькает:Фигуры людей,Птиц, деревьев… И долго не знаемНи отца мы,Ни матери даже своей.

И потом лишь, как станем мужчины,Мы отца с благодарностью видимИ мать.Да… Но их исказили морщиныИ седины,И трудно уже угадать,Что чудесница, давшая правоТут родиться,Где люди, и солнце, и мгла,Море, звезды, высокие травы, —Что тогда онаДевочкою была.Что и тот, от кого перенялиМы походку, и голос,И мужества пыл,Он (отец наш!) в далеком начале(В год рождения нашего!) —Юношей был.

Что сказать? Мне бы просто хотелось,Чтобы меж ВалентиномИ мной и женойНе распалась бы юности целость,—Чтоб недаром дышалиПод крышей одной,Чтобы зажили сердцем единым!

Чтó — года!Ведь не сам же себя человекРазукрашивает в седины!…Я стремился к друзьям,Неподкупным навек.

С детства жил я своими трудами.Если ж надобны годыЗабот и труда,Чтоб родить и своими рукамиДруга вырастить, —Что же, — потратим года!

…А из кухни доносятся звоны,Стук ножа, клокотанье воды,Аромат.Огородный, июльский, кухонный.Под давлением параКастрюли гудят.

Там жена в окруженье соседокПоднимает предпраздничнуюКутерьму.В печке пламя березовых ветокТак пылает —Как солнцу нельзя самому.

Ветви шумного дерева!ЛетомДаже червюДавали вы сумрак и тень.Нынче — вспыхните жаром и светом,Чтоб рожденья людскогоОтпраздновать день.Завтра в полдень настанет веселье,Чьи-то рукиПо рюмкам вино разольют.Станет вольно и празднично в теле.Все, кто любит меня,Непременно придут.

Что скажу я? Чем завтра отвечуГоворливым гостямЗа себя и жену?

Я, наверно, вот этою речьюВсем отвечу,Глаза поднимая к вину:— Время мчится: на стрелках четыреНе проглотишь и рюмки —Окажется: пять.Сколько кверху часовые гириНи тяни,Опускаются гири опять.

…Дни промчатся. И станет он взрослым.Посмотрев на чертыМолодого лица,Люди скажут: глазами и носомВалентин так похожНа меня — на отца.

Что ж, отрадно подумать заране,Что мелькнетИ в сиянье далекого дняГоловы моей очертанье…

Да, но будет ли мальчикПохож на меня?

Много ль общего будет меж нами?Ну, того, что сближаетСильнее, чем кровь,Что не мерят носами иль ртами…Новый житель!

В тебе повторится ли вновьВся любовь моя к этой планетеИ любовь к человеку,К нему одному?Что сулит тебе это столетье?Ты родился на светВ подмосковном дому, —

За тебя мне бояться не надоВ мире вольномШахтеров, литейщиков, швей.(Пусть боится японский микадоИль английский корольЗа своих сыновей.)Ты не будешь владеть одинокоНи стадами скота,Ни водой, ни землей.Но земля, округлившись широко,Как и с каждым работником,Будет с тобой.

Что мудрить над твоею судьбою?Так живи, Валентин,На просторах земли,Чтобы люди дружили с тобою,Чтобы вместе…Чтоб жить без тебя не могли!

Помни, Валя: за волком — волчица,И цыплята бегутЗа наседкой всегда.Но сердцами, не кровью, роднитьсяМогут только работники,Люди труда.

Может быть, не минет тебя горе.Может, дажеСлезой затуманится, глаз…Но ведь будут и радости…ВскореЗасверкают глаза твои,Сын мой! Не раз

Ты воздашь благородную славуТой, что мыла, кормила,Держала в теплеИ дала тебе долгое правоМеж людьми человекомПожить на земле.

Мать! Пока сохранится на светеНежность в теле ееИ глоток молокаИ в любви зачинаются дети, —Смерть над жизньюНе властна наверняка.

В час, когда зародилось круженье,Вышло солнце,Земля из туманов всплыла, —Ведь сначала явилось рожденье,И не первою смертьНа планету пришла!

Всех нас долго держали у груди.Всех с любовью и веройНесли на руках.Все живые и сильные люди.Славьте мать человека!Да будет так.

[1939]