Эстер Уотерс - Джордж Мур

— Не старайся помочь мне, Эстер… ни к чему. Я не хочу об этом говорить, не то сойду с ума.

— Скажи одно: сколько ты получила под залог?

— Тридцать фунтов.

Эстер стоило немалого труда раздеть Сару, на которую время от времени находило оцепенение. Наконец Сара сделала над собой усилие, и ей удалось освободиться от одежды. Когда Эстер вошла в спальню, Уильям уже спал, и она потрясла его за плечо.

— Все это куда хуже, чем я думала! — воскликнула Эстер. — Послушай, что я тебе расскажу.

— О чем ты? — спросил Уильям, открывая глаза.

— Она заложила блюдо за тридцать фунтов, чтобы поставить на лошадь.

— На какую лошадь?

— На Бена Джонсона.

— Он был уже возле кустов, когда его подвели сухожилия — брок подвел. Не случись этого, я бы остался без гроша в кармане. Все, кого ни возьми, ставили на него… Так, значит, она заложила блюдо, чтобы поставить на Бена. Она не сама до этого додумалась, кто-то ее подучил.

— Ну да, Билл Ивенс!

— Ясно! Этот негодяй подбил ее. А я думал, что у них все кончено. Она же обещала, что ни словом с ним больше не обмолвится.

— Она совсем от него без ума и ничего не смогла с собой поделать. Так ведь, знаешь, бывает.

— А сколько они получили за это блюдо?

— Тридцать фунтов.

Уильям протяжно свистнул. Потом сел в постели и сказал:

— Саре нельзя у нас оставаться. Если выплывет, как она раздобыла эти деньги, чтобы поставить на лошадь, нас по головке не погладят. Мы и так уже на подозрении. Этот парень из Армии спасения — твой бывший жених, он и так старается раздоказать, что у нас тут ведется игра.

— Сара утром уйдет. Но, по-моему, тебе надо одолжить ей денег, чтобы она выкупила блюдо.

— Что? Тридцать фунтов?

— Я знаю, это большие деньги, а все-таки, мне кажется, ты можешь ее выручить. Тебе же на этот раз очень повезло.

— Да, повезло, но ты забыла, сколько я потерял летом. И вот в кои-то веки мне повезло наконец.

— Все равно, по-моему, ты можешь это сделать.

Эстер стояла, наклонившись над постелью, поставив одно колено на край кровати. Уильям глядел на нее и думал, что лучшей женщины, чем она, нет на свете. Он сказал:

— Тридцать фунтов или полпенса — для меня все едино, если это нужно тебе, Эстер.

— Я ведь никогда не была транжиркой, верно? — сказала Эстер, забираясь под одеяло; она обняла Уильяма. — Я никогда еще не просила у тебя денег. Сара мой друг… И твой тоже. Мы знаем ее столько лет. Не можем же мы сидеть сложа руки, Билл, и смотреть, как ее потащат в тюрьму.

Никогда еще не называла она его уменьшительным именем, и он был растроган.

— Я тебе всем обязан, Эстер, и все мое — твое. Но что ты скажешь, — отклоняясь, чтобы лучше видеть ее лицо, спросил он, — если я тоже попрошу тебя кое о чем.

— А о чем ты хочешь попросить?

— Хочу, чтобы ты не морочила мне больше голову насчет ставок. Ты просто так воспитана, что тебе это кажется злом. Я сам все знаю, но, видишь ли, без этого нам не прожить.

— Ты считаешь, что мы не справимся?

— А эти тридцать фунтов, которые ты просишь для Сары, откуда, по-твоему, они взялись?

— Вероятно, оттуда же.

— Да, можешь не сомневаться.

— Но я не могу отделаться от дурного предчувствия, Билл. Не всегда же будет нам везти.

— Ты хочешь сказать, что в один прекрасный день нагрянет полиция?

— А ты сам разве не думаешь, что так не может продолжаться вечно, что рано или поздно нас накроют? Чуть не каждый день я слышу о том, как полиция громит подпольных букмекеров, одного за другим.

— Да, они много их выловили за последнее время, но что поделаешь? Мы с тобой только толчем воду в ступе. Не по моему здоровью бегать с ипподрома на ипподром, как прежде когда-то. Но у меня есть одна мыслишка, Эстер. Я последнее время много над всем этим думал и… Дай-ка мне мою трубку… Вон она, за твоей спиной. А теперь, будь добра, подержи свечу.

Уильям долго, старательно раскуривал трубку. Потом откинулся на подушку и сказал:

— Я все хорошо обдумал. Игра принесла нам неплохую, бойкую торговлю. Если мы продержимся еще некоторое время, ну, скажем, еще годик, за нашу пивную можно будет выручить не меньше, чем мы за нее дали… А что ты скажешь, если я предложу тебе перебраться в деревню — купить приличный, доходный трактир и обосноваться там? Мне опостылел Лондон. Здешний климат плох для меня. В деревне где-нибудь на южном побережье я бы, сдается мне, сразу поправился. Где-нибудь в районе Борнемута. Ну, что?

Но не успела Эстер открыть рот, как Уильям закашлялся; приступ кашля так сотрясал его широкие плечи, что на него жалко было смотреть.

— По-моему, — сказала Эстер, когда кашель немного утих, — еще очень много вреда тебе от трубки. Ты ее просто не выпускаешь изо рта… Да и я прямо задыхаюсь от этого дыма.

— Верно, я, пожалуй, слишком много курю… Да, не тот уж я, что прежде. Сам вижу. На, положи трубку и погаси свечу… Ну, а как Сара-то?

— Плохо ей. Она была совсем не в себе и не хотела мне всего рассказывать.

— А сказала она, где заложила блюдо?

— Нет. Я спрошу у нее завтра утром.

Эстер приподнялась и задула свечу. Еще секунду красный уголек фитиля тлел во мраке. Эстер и Уильям уснули, счастливые своей взаимной любовью; сочувствие к попавшему в беду другу, казалось, связало их еще более крепкими узами.

XL

— Сара, ты должна собраться с силами, встать и одеться.

— Ох, до чего ж мне плохо! Хоть бы уж помереть!

— Нельзя так распускаться. Дай-ка я помогу тебе надеть чулки.

Сара подняла глаза на Эстер.

— Какая ты добрая, Эстер, ничего, я и сама. — Однако у нее едва хватило сил натянуть чулки, и она тут же снова повалилась на подушку.

Эстер подождала немного.

— Вот твоя нижняя юбка. Завяжи тесемки. Я дам тебе свой халат и ночные туфли.

Уильям сидел в гостиной и завтракал.

— Ну что, неможется? — обратился он к Саре. — Поешь чего-нибудь? У нас тут неплохая жареная рыбка… Или на рыбу тебя сейчас не потянет?

— Ох, нет! Даже глядеть ни на что не могу. — И Сара плюхнулась на диван.

— Тебе бы хорошо выпить чашку чаю и погрызть сухариков. Уильям, налей-ка ей чашечку.

Сара выпила чаю и заявила, что ей уже немного полегчало.

— А теперь, — сказал Уильям, — расскажи нам все. Мы ведь хотим сделать все, что можно, чтобы помочь тебе. Эстер небось говорила?

— Ничем вы не можете помочь. Теперь мне крышка, — жалобно сказала Сара.

— Это почему же? — сказал Уильям. — Мне пока что известно только, что ты отдала этой скотине Биллу Ивенсу блюдо, и он его заложил.

— А больше нечего и рассказывать. Он уверял, что эта лошадь обязательно выиграет скачку. На нее уже тогда ставили тридцать к одному. На тридцать фунтов можно было получить почти тысячу, и Билл сказал, что на эти деньги мы купим трактир где-нибудь в деревне. Он хотел осесть, остепениться, хотел покончить со всем этим… Я ни в чем его не виню. Он сказал: помоги мне не упустить этот шанс, я начну правильную жизнь, и мы тут же поженимся.

— Так, значит, он сказал? И небось сказал еще, что у тебя будет собственный дом? Каков прохвост!

Видно, заслуживает всего, что про него говорят. И ты ему поверила?

— Не то чтоб я ему поверила, а просто не могла совладать с собой. Он со мной делает, что хочет, а я против его воли ничего не могу. Сама не понимаю, как это получается… Верно, у мужчин характер посильнее нашего. Как я взяла это блюдо, сама не знаю, не понимала, что делаю. Ну, точно во сне. Он поглядел на меня и говорит: «Делай, что тебе сказано», — и я сделала, а теперь пойду за решетку. Я истинную правду говорю, да кто ж этому поверит. К чему они меня присудят, как ты думаешь?

— Думаю, что нам как-нибудь удастся вызволить тебя из беды. Ты получила тридцать фунтов под заклад блюда? Эстер ведь сказала тебе, что я могу одолжить эту сумму, чтобы ты выкупила блюдо.

— Ты правда это сделаешь? Да, вы настоящие друзья… Но я же никогда не смогу выплатить вам такой кучи денег.

— Об этом мы сейчас говорить не будем. Нам нужно только одно: ты пообещай, что покончишь с этим типом раз и навсегда.

Сара изменилась в лице, и Уильям сказал:

— Неужто ты все еще страдаешь по нему?

— Да нет, а только стоит мне с ним повстречаться, и он как-то умеет все повернуть по-своему. Страшное это дело — так вот полюбить, как я его люблю. Знаю ведь, что он меня не любит, знаю — все правда, что вы про него говорите, а поделать ничего с собой не могу. Так что не стану я вас больше обманывать.

Уильям, казалось, был озадачен. Он долго молчал и наконец сказал:

— Ну, если такое дело, то уж не знаю, как мы можем тебе помочь.

— Постой, Уильям. Сара сама не понимает, что говорит. Она пообещает нам не встречаться с ним больше.

— Вы оба такие добрые, а я просто дура, сама знаю. Ведь уж пообещала раз не встречаться с ним и не смогла.